Сакральный знак Маты Хари - Мария Спасская

– Любезный, остановите экипаж, – тронув возницу за плечо, попросила танцовщица, полагая, что это ей мерещится от усталости.

Вынув из сумочки, набитой деньгами, мелкую монету, она протянула ее мальчику, взамен получив газету. И, когда экипаж вновь тронулся, развернула еще пахнущий типографской краской листок и прочла статью журналиста, присутствовавшего в музее и с первыми лучами солнца успевшего передать свой восторженный отзыв в номер. «Восточное чудо! Ее зовут Мата Хари! Она – храмовая танцовщица с острова Ява! О Шива! Когда она перед твоим алтарем сбрасывает свои покрывала и склоняет перед тобой свое обнаженное тело, Шива, великий Бог, неужели в тебе не пылает непреодолимое желание, пробуждаемое ее красотой? Не торопишься ли ты прижать свой рот к ее цветущим губам? Не томит ли тебя желание приблизить к себе ее полное страсти тело, дабы насладиться любовью?»

Немного озадаченная столь бурной реакцией на свое выступление, Маргарета добралась до дома, расплатившись, выбралась из экипажа и, бережно прижимая газету к груди, поднялась к себе в комнату. Во время танца она заметила вспышки магния, но танцовщице и в голову не приходило, что ее снимают охочие до сенсаций газетчики. Запершись изнутри на ключ, Маргарета достала из несессера маникюрные ножнички, закусив нижнюю губу, прилежно, точно школьница, вырезала хвалебную заметку с фотографией и вклеила в альбом, в который с ранней юности собирала понравившиеся стихи, тексты любимых песен и красивые картинки из журналов.

– Ну что же, за одну ночь совсем неплохо, – пересчитывая деньги, хихикнула она, подмигнув своему отражению в зеркале и где-то в глубине души удивляясь, что ее мистификация удалась так легко.

Фантазерка из Леувадена Маргарета Зелле и представить себе не могла, что это вовсе не случайный заработок и что с этой ночи в музее восточного искусства начинается ее громкая слава и триумфальное шествие по миру.

Электричка звякнула стыками, выпустила пар и, скрежеща колесами о рельсы, медленно остановилась.

– Станция Загорянская. Следующая станция Фрязево, – оповестил механический голос.

Качнувшись от рывка замедляющего ход электровоза, я поднялась с деревянной скамьи, перекинула дорожную сумку через плечо и, дождавшись, когда разъедутся в стороны двери вагона, шагнула на перрон. Немногочисленные пассажиры, сошедшие с электрички вместе со мной, устремились к скучающим таксистам, ибо автобус уехал минуту назад.

Замешкавшись у расписания на Москву, я обернулась и обнаружила, что на привокзальной площади остались только две непрезентабельного вида машинки, рядом с которыми покуривали водители из местных. Об этом свидетельствовали резиновые шлепанцы на босу ногу, широкие пляжные шорты и голые торсы, загорелые до черноты. Что касается транспортных средств, то обе машины в равной степени не вызывали доверия, однако я выбрала наименее ржавую и направилась к дереву, под которым она запарковалась. Прямо в пыли между водителями восседал заросший и небритый парнишка в армейских штанах защитной расцветки и до невозможности грязной майке, эдакий загорянский Маугли, и выжидательно смотрел то на одного курящего, то на другого.

Было в глазах его нечто сосредоточенно-тягостное, такое выражение бывает у собак, отирающихся у хозяйского стола в ожидании подачки. Оттопыренная нижняя губа нетерпеливо подрагивала, на смуглом лице застыла детская обида на весь мир. Один из курящих отбросил в сторону непотушенный окурок, и парень по-обезьяньи ловко, на четвереньках, кинулся его подбирать. Выбрал из грязи, заботливо отряхнул и сунул в рот. Снова сел на дороге, скрестив ноги, и блаженно затянулся едким дымом.

Рев мотора, огласивший окрестности за моей спиной, заставил отступить к привокзальному магазину. Мотоциклист пронесся мимо с такой скоростью, что, окажись я менее проворной, мне пришлось бы туго. Взметнув столб серой пыли к закатному небу, наездник лихо затормозил перед облюбованным мной водителем и что-то у него спросил. Сидевший на земле юродивый с пружинной легкостью подскочил на ноги, теребя грязный подол майки и умоляюще глядя на мотоциклиста. Чернявый водитель сказал несколько слов. Мотоциклист развернулся, выжал газ и рванул в обратную сторону. И тут же Маугли сорвался с места и, припустив со всех ног за мотоциклом, плаксиво затянул на бегу:

– Максик, и я с тобой! Мы же друзья! Максик! Подожди! Дай денежку! Я тоже хочу сыграть!

Курившая на крыльце магазинчика грудастая продавщица кинула в урну окурок и злобно проговорила, с ненавистью глядя на чернявого водителя:

– Вот сволочь! Катран на дому устроил! Когда баба его на дежурстве, в карты у него на деньги играют. Некоторые идиоты даже дачи проигрывали. На завтра, сволочь, договаривается, когда дома у него никого не будет.

И с жалостью в голосе добавила, глядя на униженно приплясывающего рядом с мотоциклистом юродивого:

– Господи, и Гарик туда же! Этому только в карты играть.

Вытянув шею в сторону кирпичных развалин ватерклозета, женщина пронзительно закричала:

– Гарик! Иди, конфеток насыплю!

И, глядя, как местный дурачок, от радости повизгивая на бегу, устремился к ней, тихо проговорила:

– Такая трагедия, просто ужас. Внук генерала Манвеляна. В прошлом августе вернулся из армии. Мать с отцом-то как радовались! Я думала, весь магазин у меня на радостях скупят. А какая их младшая доченька была красотка! Как жалко Майечку! Все сгорели в одну ночь от непогашенной сигареты Гарика. Один Гарик остался. Мозги от горя ему напрочь отшибло. Живет на пепелище. Ест, что соседи дадут.

– Почему же его в больницу не заберут?

– Да лежал он в психушке. Весной выписали. Он не опасный, все равно как малое дитя.

Перебирая по дорожной пыли черными и заскорузлыми, как наждак, босыми ступнями, к продавщице подбежал радостно улыбающийся во весь рот Гарик. Выставив перед собой грязные ладони лодочкой, он быстро-быстро заговорил высоким голосом балованного малыша:

– Конфеток хочу! Конфеток! Дай конфеток!

Женщина погрозила ему пальцем и скрылась за дверью магазина. А уже через минуту вернулась обратно, неся увесистый пакет. Гарик заглянул в сумку и возбужденно заговорил:

– Леденчики! Майя любит леденчики! Майечке дам конфеток!

– Там я тебе сосисок и хлеба положила, – назидательно проговорила продавщица. – Сосиски съешь прямо сегодня, а то испортятся.

Она недобро прищурилась, глядя, как к магазину неспешно приближается мотоцикл.

– Гарик, поехали, домой тебя подброшу, – сквозь шлем проговорил наездник, и загорянский Маугли устремился на зов.

Взгромоздился на транспортное средство позади водителя и двумя руками вцепился ему в футболку. Мотоцикл взревел и, выплюнув столб выхлопных газов, умчался вдаль.

– О! Видала? Еще один генеральский внучок. Максим Маслов. Все по заграницам мотается. Умного из себя строит, а сам скотина редкая, – доверительно сообщила женщина.

– Почему скотина? – точно гончая, взявшая след, сделала я стойку.

– А кем еще надо быть, чтобы родная бабка про тебя по всему поселку ужасы рассказывала? – выдохнула продавщица. – Наркоман и маньяк. Да еще и в карты играет.

Из магазина неспешно вышел мужичок без возраста, едва доходящий продавщице до плеча. Штанины его синего рабочего комбинезона были подвернуты почти до колен, шлепки на ногах казались на два размера больше. В желтых от никотина пальцах он мял папиросу, нахально тараща из-под кепки круглые карие глаза. Разболтанной походкой подошел к продавщице, дунул в папиросу и, сунув ее в рот, попросил:

– Кать, дай зажигалку. Свою посеял где-то.

Женщина протянула зажатую в кулаке зажигалку и, снисходительно глядя на прикуривающего мужичка, спросила:

– Ты ящики в подсобку убрал, горе мое?

– Дались тебе эти ящики! Завтра уберу, – пробормотал он. И, обхватив продавщицу за талию, высоким голосом пропел: – Тебе, Катерина, пора на перину! Да с хорошим мужичком, чтобы грудь была торчком!

Сделав вид, что рассердилась, Катерина вывернулась из цепких объятий.

– Убери руки, – хлопнула она по узловатым пальцам. – Смотри, Малек, допрыгаешься! Выгонит тебя хозяин. В Загорянке работы больше нет, грузчики за место зубами держатся. Имей в виду, мне дармоеды не нужны. Если вылетишь из магазина, тут же с квартиры турну.

– Кто это меня выгонит? – длинно сплюнув сквозь стальные зубы в дорожную пыль, прищурился грузчик. – Малек всем нужен!

И, затянувшись и выпустив дым через ноздри, дурашливо заорал, лапая продавщицу за большую грудь:

– У моей Катюши две большие груши! Сладкие да спелые, словно булки белые!

– Уйди, пошляк! – смеясь, отбивалась женщина.

– Уйти? Это пожалуйста! Но только с вами, мадам, только с вами!

– За что люблю тебя, дурака, сама не пойму, – нежно потрепала Малька по коротко стриженной голове Катерина.