Доминанты - Ирина Горюнова

– Не превратишься. Это не в твоей натуре, уж поверь. Ты мартовский кот от ушей и до хвоста, в тебе полностью отсутствует отцовский инстинкт.

– Катя, ты не права. Давай вернемся к этому вопросу через пару месяцев, а лучше через полгода. Я позвоню Елене, и мы чудно проведем время.

– Ты думаешь только о сексе. Боже мой! Так нельзя.

– Как хочешь. Думаю, что ты еще ко мне вернешься.

– Посмотрим.

Я сдержала слово и ушла. Да, я не раз жалела о том вихре чувств и ощущений, подаренном мне Юрой, но понимала, что, вернись я к нему, все будет продолжаться в том же духе, не меняясь в своей сути, а только в поле м/ж и количестве партнеров. Уйдя с головой в работу, я старалась заглушить боль утраты, нагружая себя делами до той критической точки, когда хроническая усталость избавляет от мыслей и чувств, а тело работает на автопилоте, механически выполняя ежедневные традиционные функции.

После этой истории у меня случались некие потрахивания, но партнеры больше заботились о себе, не стремясь доставить удовольствие мне, так что я возбуждалась, но тут же остывала, не успев получить наслаждения. Стало казаться, что все бурные романы, описанные в книгах, всего лишь блеф, придуманный сильным полом для увлечения в койку подходящего объекта, а Юра просто приснившийся сон. Секс грязен, постыден, лишен романтики и удовольствия, он нужен только для продолжения рода человеческого, и бабушка была права. Ну почему на моем изначальном девическом пути не встретился нормальный мужчина? Я так мечтала и ждала его, своего единственного, которого полюбила бы на всю жизнь!

В итоге моим спасением, отдохновением и радостью стал мой муж: нежный, ласковый, внимательный. Впервые за свою маленькую скорбную жизнь я почувствовала себя защищенной и спокойной, в коконе тепла и заботы. Я могла больше не рассчитывать на бабушку или маму, предающих меня, пинающих во все больные места и наслаждающихся произведенным эффектом. Могла отвернуться и уйти, если они позволят себе зайти слишком далеко, но они почувствовали угрозу и изменили тактику, временно затаившись. Только выйдя замуж, я наконец осознала себя счастливой. Жизнь прояснела, временно сжалившись надо мной.

Мама соизволила приехать на свадьбу, прислала заранее немного денег и даже купила нам обручальные кольца, правда, подгадав приезд под концерт, где играли ее музыку, но я, в эйфории, постаралась этого не заметить. Отмечали мы скромно, в квартире – денег на ресторан не хватало. Два дня спустя она с мужем уехала в Париж. Мы остались в Москве, свадебное путешествие нам было не по карману.

Через год я в первый и единственный раз приехала к ней в Нью-Йорк, поразивший меня своими небоскребами, низко расстилавшимся небом и новым упоительным чувством свободы. Маленькая, но уютная квартирка в центре Манхэттена, услужливый дормен, облицованный серым камнем старинный дом, увитый плющом, показались сказкой, кадром из американской мелодрамы, виденной на экране, но очень скоро я спустилась на землю, перестав грезить, потому что почти сразу мы стали выяснять отношения. Она требовала, чтобы я поклялась здоровьем мужа и будущих детей, что не завлекала ее бывшего любовника в постель или признала вину, явно рассчитывая на второе. Я возмущенно отказалась. Не верить словам дочери, требовать клятв и доказательств?.. Каких?.. Большую часть дней из той поездки я провела в гостях у своей лучшей подруги, эмигрировавшей в город-мечту вместе с родителями за три года до моего замужества. Мы бродили по городу с ее друзьями, заходили в кафе и ресторанчики, ночные клубы, побывали на художественных выставках в Сохо, погуляли в Центральном парке, посетили Музей Метрополитен… С матерью мы замяли тот разговор, но трещина, появившаяся из-за той истории, стала еще глубже, хотя тогда я до конца этого не осознала. Мама все еще была мне очень дорога.

Я поступила в институт, а потом родила сына (своего внука Алла соизволила увидеть только через год). Конечно, я стала безумной мамочкой, сходящей с ума от любви и беспокойства: муж мужем, но мое родное, божественное, единокровное – мой сын – средоточие Вселенной, самое правильное событие в моей покореженной судьбишке. Я задыхалась от непередаваемой нежности. Когда у Пети начинался насморк или слезился глазик – я тут же вызывала «скорую». Бабушка и тут подключила свои ядовитые способности вмешиваться во все и придумывала правнуку несуществующие болезни ради удовольствия таскать нас с ним по врачам и сдавать бесконечные анализы. В какой-то момент я на все плюнула и послала ее подальше, запретив давать советы: после очередной консультации у профессора, выписавшего нам лошадиную дозу кальция от рахита, чего не было и в помине, у сына начались судороги.

Со времени замужества я постепенно стала раскрываться и научилась снова получать удовольствие от секса, хотя по-прежнему порой стеснялась и не могла отпустить себя полностью, как тогда, с Юрой. Мне казалось, что я все время должна контролировать себя, иначе произойдет что-то непоправимое и ужасное. Думаю, я все время ждала боли душевной или физической. Может быть, мне и нужна боль как спасение, чтобы уже не бояться ее, а научиться принимать как дар? Когда-то я прочитала у Олдоса Хаксли фразу о том, что человек соорудил из своего мира ад и создал, править им, богов боли. И я задумалась. Мой ад соорудила не я, меня выпихнули в него, сжавшиеся стенки матки моей матери во время родов. Но это было только началом. Они, мои родные, и стали богами боли для меня, впрочем, они остаются ими и поныне. Только я все же стараюсь тщательно оберегать от нее своего сына. Надеюсь, у меня немного получается.

После окончательного разрыва с матерью в моей голове стало потихоньку проясняться, и выстроилась довольно логичная картина. Ненужный мешающий всем ребенок от нелюбимого человека, безумно похожий на своего отца, а значит, изначально с дурными наклонностями, которые надо подавлять всеми возможными способами. Ради прогресса в формировании личности ему можно пригрозить сдать его как ненужную вещь в детский дом или отдать цыганам. Его необходимо самоотверженно лечить, вгоняя иглы шприцев в попу, совершенно не думая о необходимости данного лечения, или мазать его в промежности безумными мазями так, чтобы ребенок корчился от боли. Чтобы девочка не простуживалась и не сбрасывала одеяло, ее можно и нужно привязывать веревками к кровати, а чтобы хорошо училась – кормить в наказание за плохие оценки склизкой овсянкой, вызывающей рвотные приступы. Это нормально. Это часть воспитания. А то, что ребенок кричит по ночам от страха смерти, – неважно, пройдет само собой, когда-нибудь… Они не понимали, что творят со мной. Не видели ни малейшей неправильности в своих поступках, считая их единственно возможными и правильными. Какой демон туманил их глаза и разум – до сих пор остается без ответа. Как интеллигентные люди с высшим образованием, неглупые, незлые, в принципе могли сотворить нечто подобное?