Дворянские поросята - Сергей Хитун

По словам моих кузенов, в некоторых гвардейских полках монаршее обаяние среди офицерства исчезло - главным образом из-за присутствия, ставшего всесильным, Григория Распутина при Царском Дворе.

Мы же, вольноопределяющиеся, бывшие студенты, всегда надеявшиеся на ограниченную то и без нее) Монархию, продолжали свою службу нижних чинов без политических страданий, отмахиваясь от них часто повторяемым: "чем хуже - тем лучше".

Даже когда пришло известие об убийстве Распутина тремя смельчаками, которых в высших кругах звали героями, мы заинтересовались больше результатами одной стороны расследования этого "дела".

Кто-то из наших знал доктора, который в свою очередь знал доктора, произведшего вскрытие трупа этого необыкновенного человека. Этот доктор не нашел, к нашему разочарованию, ничего экстраординарного в физическом строении тела Распутина, что могло бы объяснить неудержимое тяготение к нему придворных дам.

В конце декабря 1916 года, начальник Усть-Ижорской Военно-Инженерной Школы, блестя серебряным набором своей формы генерал-майора Инженерных войск, обходил фронт двух рот новых юнкеров 5-го выпуска Школы.

Выразив удивление и удовольствие при виде нашей боевой выправки и обилию значков высшего образования украшающих многих среди нас, он приветствовал нас теплыми словами о нашей ценности для Армии и о долге офицерского Корпуса. После своей речи, генерал пригласил нас в большой зал для принесения присяги Российскому Императору, Николаю Второму.

Ускоренный 7-ми месячный курс Школы заставил юнкеров заниматься с утра до поздней ночи, не давая им достаточно времени следить за вступившей новой фазой столицы. Но все же они изредка вспоминали о так недавнем убийстве Распутина и обсуждали до сих пор все еще неизвестное. Так как труп всемогущего мужика из Тобольска был найден благодаря галошам обнаруженным возле проруби, возникал вопрос:

кто и почему снял с него галоши, заталкивая его в ледяную воду проруби, и не убрал их покончив с своей жертвой?

Негромко, но говорили о слухах в офицерских кругах о сложной системе немецкого шпионажа при Дворе. Обвиняли Правительство за министерскую чехарду. Осуждали Царя за его слабохарактерность, недальновидность и отсутствие государственного ума.

Через два месяца, юнкера уже втянулись в темп усиленной, ускоренной нормы занятий по 14-ти предметам и стали проявлять, к гордости их преподавателей, результаты своего прилежания высокими баллами по оценке их устных и письменных испытаний.

И не мудрено. Ведь эти юнкера были самым лучшим, отборным умственным материалом из Петроградских студентов.

Жизнь в Школе шла ровно - согласию уставу, программе и расписанию... Как вдруг нагрянуло "Это", опрокинувшее все прошлое... А как "Это" началось?.. А вот так:

Утром 27-го февраля 1917 года, наш 2-й взвод 2-й роты Усть-Ижорской Школы прапорщиков для подготовки офицеров инженерных войск, занимался постройкой полевых и долговременных укреплений из кусочков лесных материалов в громадном ящике с песком, в нижнем этаже здания Школы.

Занятия внезапно прервались, как только мы услышали какой-то грозный шум на улице. Прежде чем мы могли понять, объяснить себе этот, никогда неслышанный раньше, надземный гул, ворота были сбиты и толпа из сотен орущих солдат в расстегнутых шинелях, без поясов, в папахах на затылках, с папиросами в зубах, тащивших винтовки за ремни, ворвались к нам во двор.

Все они кричали, топали ногами, трясли кулаками:

- Долой Царя!.. Это Революция!.. Арестуйте офицеров!

- Давайте винтовки и патроны!.. Все выходи... на улицу... Бей тех, кто не с нами! - С горящими глазами, возбужденными лицами, они окружили нас, юнкеров, плотной стеной, толкая в сторону ворот и улицы.

Пока, растерявшиеся, испуганные юнкера выходили на улицу, вожаки толпы ринулись внутрь здания, чтобы захватить наши учебные пулеметы и винтовки и выпихнуть остальных юнкеров на улицу.

Все это было так неожиданно, чуждо, страшно... Этот внезапный, отчаянный приступ восставших заставил юнкеров присоединиться к толпе и следовать с ней, а потом разбежаться по подъездам квартир Кирочной и Сергиевской улиц, под предлогом заставить обитателей присоединиться к восставшим..

Жильцы квартир заперлись на все замки и запоры... Юнкера, помедлив в коридорах и вестибюлях домов пока толпа двинулась дальше в сторону Литейного проспекта, вернулись в свои классы.

Большинство солдат в толпе носили погоны 6-го Запасного Саперного батальона - нашего "питомника". Хотя История приписывает "Начало Революции" Павловскому и Волынскому полкам, батальон очевидно действовал с ними одновременно, так как первой жертвой Революции был полковник Геринг, командир этого батальона. Солдаты отлично знали местонахождение нашей Школы и уже утром 27-го февраля "оповестили" нас о Революции...

Через некоторое время я выбежал снова на улицу. За углом было слышно глухое рычание толпы, раздавались одиночные выстрелы, пулеметные очереди и далекие взрывы.

На углу Кирочной и Литейного я увидел группу вооруженных солдат и штатских ведущих пойманного городового. Высокий, арестованный шел глядя прямо одним глазом. Другой был окровавлен. Его черная шинель была сильным и жутким контрастом с его смертельно-бледным лицом.

Направо, в сторону Литейного моста стоял черный дым, как гигантский гриб: горел Окружной Суд с его судопроизводственными делами. "Отныне политические, уголовные и гражданские подсудимые могут спать спокойно", - подумал я.

В ту ночь никто из нас не спал...

Несколько дней спустя, с безграничным негодованием мы обругали "Приказ № 1-й, но... представителей в свои ротные комитеты выбрали. Заставили убрать штабс-капитана С,, за его, старорежимную грубость. С некоторым сожалением о свергнутой Монархии, все же аккуратно несли наряды в Таврическом Дворце, где спали, не снимая сапог, среди бочек с маслом на мешках с мукой, наваленных высоко в Думских кулуарах. Были на чеку, чтобы предотвратить возможность приступа контрреволюционных сил.

Вскоре после Революции вышел приказ: "Петроградскому гарнизону выстроиться на улицах, ближайших к их казармам".

Совершал объезд бывший Председатель Государственной Думы, Родзянко. Стоя в открытом автомобиле во весь свой громадный рост, он начинал свое обращение словами эпических былин:

"Солдатушки - братушки, братушки -солдатушки". Затем повторял уже всем известные факты о свержении Монархии, о новом Временном Правительстве, о предстоящем переустройстве жизни и управлении страной. Он кончил свою речь воззванием о необходимости закрепить нарождающийся новый строй путем непременной победы над немцами.

Это, последнее, конечно не могло понравиться уже распущенным солдатам, прочно пропитанным лозунгом "долой войну". Они выходили из своих рядов, курили, прокатывались насчет объема живота оратора и предлагали ему занять их место в окопах.

Второй случай, убедивший меня в отсутствии военной, строевой выправки, дисциплины и военного духа у Петроградского гарнизона был на весеннем параде у Зимнего Дворца. Парад принимал Командующий войсками Столицы, генерал Корнилов. Все военные училища прошли перед генералом стройно, четко и гордо, дружно отвечали на приветствия Корнилова, "под левую ногу", ясно и громко. У остальных частей гарнизона - маршевых рот, запасных батальонов, пехотных полков, на уме было только "отчубучить" наряд и скорее назад в казармы.

Их шеренги при поворотах теряли всякую стройность. Низкорослые левофланговые подбегали, чтобы держать равнение; потом, запыхавшись, шли не в ногу. Некоторые, так называемые, учебные команды несли свои винтовки так же, как усталые после жаркого дня работы, косари несут свои косы.

Как там не было случаев выкалывания глаз штыками во второй шеренге неизвестно. А может и были?

Неподвижно сидел на своем коне генерал Корнилов. Также неподвижно было и его лицо. Не было никакого сомнения в том, что при виде такого "качества" подведомственного ему гарнизона, он тогда же решил отказаться от своей должности Командующего войсками Петроградского Военного Округа и уехать на фронт.

Подходило лето. Министры Временного Правительства покидали свои посты из-за возникших разногласий с Советом рабочих и солдатских депутатов. Керенский принял на себя три звания; Премьера, Военного Министра и Главнокомандующего. Мы переехали в Ижорские лагеря, рядом с Николаевским Инженерным Училищем. Хотя наш был такой же отборный состав и такая же точно программа предметов, как и у них, все же Николаевские юнкера относились к нам свысока. Они, Инженерный Замок, дескать существуют со времен Императора Павла, а мы порожденные современной войной не имеем за собой ни истории, ни традиций. К тому же наша Школа помещается в бывшей немецкой "Аннен Шуле", где из-за тесноты мы спим на нарах, а не на кроватях.