Отгадай или умри - Григорий Симанович

Вадик послушно промокнул влажной губочкой драгоценные уста шефа.

– Согласен я и с тем, что Фогелевы кроссворды и прочие задачки имеют какое-то отношение к паранойе, коей страдает наш любезный друг. Только вот причины этой паранойи неочевидны. А дальше, сударь мой…

«Явно идет на поправку, вернулся к своим этим оборотикам и словечкам из позапрошлого века», – отметил про себя Вадим.

– …дальше ваши гениальные догадки не вызывают у меня пылкого доверия и пламенного воодушевления. Начнем с элементарного. Люди его полета, жесткие и целеустремленные, просто по определению не могут страдать такой глупейшей слабостью, как разгадывание крестиков и ноликов. Рулетка – ну, это я еще могу допустить. Женщины, биржа, стрельба по живым мишеням за бешеные деньги в каком-нибудь сверхзакрытом криминальном клубе – не исключено. Но задачки в газетке?! Нонсенс, мой почтенный друг! Плод воспаленного воображения талантливого сыщика юных лет… Но даже если допустить невозможное, если господин на пути к мировому господству и впрямь настолько съехал с катушек, то… с чего ты взял, что в какой-либо газете или журнале мог появиться кроссворд, о который разбилась могучая эрудиция натренированного спортсмена-кроссвордиста? Я между делом взглянул на пару произведений нашего Фимы в журнале «Планета» для начитанной публики. Вопросики серьезные, но даже я, не такой уж большой эрудит, навскидку справился с половиной из них без напряжения. Не говоря уж о газете «Мысль». Там такие, что для более-менее прилежного отрока осьмнадцати лет разгадать за час – как два пальца обоссать, уж извините за вульгаризм. Ты можешь прочесать кроссворды Фогеля в других изданиях, но даю тебе на отсечение голову, которая и так на ниточке болтается, – не найдешь ты там ничего сверхзубодробительного. Фогель работал для простого народа, иногда для образованных читателей уровня среднего и чуть выше. Для яйцеголовых знатоков он кроссворды не составлял, да их и печатают-то крайне редко, насколько я знаю.

Тополянский замолк минут на пять, собираясь с силами. И продолжил еще более тихим, сдавленным голосом:

– Нет, господин хороший, никакой конкретный Фогелев крестик-нолик здесь ни при чем. Сама личность почтенного Ефима Романовича вывела почему-то из себя нашего Нерона. Вся цепочка диких, иррациональных убийств и компьютерных взломов, вся слежка и прослушка словно бы только и имели целью довести клиента до полного отчаяния, накинуть ему на шею петлю, медленно сжимать, а потом…

– Но за что? – не удержавшись, перебил Вадик. – Не по национальному же признаку, в конце концов! Я даже такое допущение сделал, но потом прикинул, что среди составителей этих самых штучек евреев с избытком, чуть ли не каждый третий. Как в шахматах.

– Их везде до черта, – беззлобно констатировал Тополянский. – Человечество по-прежнему разбавлено евреями. Впрочем, лично мне это никогда не мешало. Они в большинстве своем талантливые люди.

Я даже предпочел бы, чтобы их стало столько же, сколько китайцев. Но при условии, что число китайцев естественным образом сократится до нынешнего числа евреев.

Он улыбнулся, и в этот момент Вадик понял окончательно, что Тополянский выкарабкается и они еще поработают вместе.

Вадим Мариничев любил его, рад был, когда дело сводило их вместе. А Тополянский недолюбливал китайцев по только ему одному известным мотивам. К счастью, это не сказалось отрицательно на судьбе кого-либо из представителей великого, древнего и неисчислимого народа: никто в разработку Тополянскому не попадался.

– Мой вывод таков, – произнес Алексей Анисимович: – По какой-то непостижимой причине Мудрик осуществляет сложный, многоходовый, кровавый и почему-то театрализованный акт возмездия по отношению именно к Ефиму Романовичу Фогелю. Что-то их связывает. Что-то в прошлом. И тринадцать лет разницы в возрасте, и абсолютно не пересекающиеся, казалось бы, линии судеб, и огромная дистанция в обществе – все это лишь отвлекает нас от поиска истины. Между ними было нечто… Словно какая-то общая буква у двух слов по горизонтали и вертикали. Нечто драматичное и замешенное на крови. Или случайное, но оставившее глубокий, жестокий след. Или не они сами, а их далекие предки каким-то образом задолжали друг другу по-крупному. Или в каком-то ином, доисторическом воплощении Мудрик действительно был сусликом, а Фогель в ипостаси волка сожрал его детенышей…

– Это вы…

– Это я по бреду, Вадим. Довожу мысль до абсурда. Мне позволительно, у меня после бандитского покушения, допустим, мозги повредило. Но ты меня понимаешь?

– Понимаю, Алексей Анисимович. Но делать-то что? Как искать ответ? И как искать Фогеля?

– Прежде ответь себе и мне на вопрос – зачем искать?

– А как же дальше работать? Я не смогу, Алексей Анисимович, меня будет ломать и доломает. Характер такой: меня же переиграли, как мальчика. И еще чуть не убили. И вас… А что касается Фогеля… Я вам честно признаюсь – жалко мне его. Вот черт его знает почему, но по-человечески жалко. Я еще никого из фигурантов ваших дел…

– Наших дел, Вадик, наших…

– …никого еще так не жалел, как этого чудака, рохлю эту старую.

– Да вы сентиментальны, мой романтический друг, – с доброй издевочкой промолвил Тополянский и добавил уже вполне серьезно: – Не зря я тебя выбрал, парень. Почувствовал в тебе что-то нормальное. Штука в том, что и мне этого «многоклеточного» типа жалко. Не верю я, что он совершил зло. И что-то есть в особой степени подлое и обидное, когда таких людей, совершенно беззащитных и посторонних по отношению к сильным мира сего, изничтожают безбоязненно и демонстративно.

– «Многоклеточным» вы его здорово назвали, – оценил Вадик. – Метафорично, я бы сказал.

Про себя он подумал, сколько миллионов таких людей передушили, постреляли или обездолили в России при большевиках и как удивительно, что сострадание к кому-то конкретному всегда несравнимо острее, чем к целым легионам жертв.

– Не исключаю, что он еще жив, – продолжил Тополянский. – Иначе зачем бы его столько мурыжить, тучи над ним нагонять? Взяли и держат взаперти, пытают потихоньку, может, что-нибудь выведать хотят. Хорошо бы не гестаповскими методами. Шанс найти его живым есть. Вытащить – маловероятно, но тоже не исключено. Правду бы узнать! Ищи людей, которые что-то могут вспомнить. Переговори еще раз с женой, с друзьями, найди сокурсников. И наконец, изучи биографию самого хотя бы по доступным источникам. Но будь крайне осторожен. Одна осечка – и ты труп. Как, впрочем, тебе и обещал по телефону твой ласковый аноним. Все, адье, захочешь посоветоваться – приходи. Звонить только в экстраординарной ситуации. По какому телефону – знаешь. Я еще здесь проваляюсь…

Глава 6

Жираф охотится на суслика

«Указом Президента РФ от 23 января 2009 г. руководителем Федерального комитета правопорядка назначен Мудрик Федор Захарович.

Мудрик Ф.З. родился 22 марта 1964 года в г. Круглогорске Московской области в рабочей семье. Окончил Суворовское училище в Москве в 1981 году. Прошел путь от младшего офицера до полковника. Служил в рядах спецслужб. С 1997 по 2003 год работал за рубежом. С 2003 года – руководитель одного из подразделений внешней разведки РФ, заместитель руководителя Службы внешней разведки.

Женат, имеет дочь».

Вадик Мариничев откинулся в кресле и загрустил. Это все, что есть в Интернете о нем лично. Не считая, конечно, бесчисленных заметок с комментариями о новом назначении – в наших и зарубежных СМИ. Но, кроме оценок создания ФКП, одобрительных у нас и панических в инопрессе, и разного рода домыслов и догадок, основанных на других домыслах и догадках, – ничего. Почти ничего. Ни единого интервью. Ни одного репортажа о визите. С пару десятков сообщений типа «состоялась официальная встреча руководителя ФКП с руководством ФБР» (МВД Монголии, антитеррористического центра Италии и т. д.).

Стоп! Суворовское училище. Туда очень часто берут детей-сирот. Допустим, он лишился отца и матери или только одного из родителей. У матери могла оставаться девичья фамилия, но отец-то был Мудрик.

Искать в газетном архиве Государственной библиотеки? Это прорва времени, а шанс ничтожен. Он бы искал, но со службы его пока не уволили, висела уйма дел. Рвануть в Круглогорский архив – засветка стопроцентная. Да и можно подумать, до него не пытались. Стало быть, там пусто. Наверняка убрали из Круглогорского ЗАГСа и вообще изо всех архивов фамилию матери и Мудрика-отца. Вопрос – зачем? Ушел из семьи? Преступник? Разведчик? Предатель? Или сам Федор Захарович дал такую команду?

Стоп! А может, он и не Мудрик вовсе! И не Захарович, и не Федор? Ну, это уж слишком! Надо рискнуть в Круглогорске. Другого пути нет.

Он придумал, как и где искать. Это был вариант с двойной подстраховкой.

На следующее утро, доложив, что едет по одному из дел на окраину Москвы, Вадик отправился в недалекий, ныне уже немаленький подмосковный город. Он рассудил просто: в советское время в городах и крупных населенных пунктах существовала служба, в которой имелись списки всех граждан, прописанных в данной местности. Называлась она «Горсправка» или что-то в этом роде. Нынче все компьютеризировано – понятное дело. Но картотека могла сохраниться как архив или случайно – как анахронизм. И на нее по неведению могли не обратить внимания те, кто «стирал» прошлое Мудрика. Судя по прежним действиям, это на них не похоже. Но чем черт не шутит… Нужен был человек, работавший в советские годы в архиве горсовета, а ныне живой и на пенсии. Версия была наготове.