Отгадай или умри - Григорий Симанович

Не разгадаешь – сдохнешь точно так же, как твой знакомый компьютерщик и остальные, кто попался мне под руку, пока я до тебя добирался, до жалкой твоей, трусливой душонки. Водочки можешь глотнуть, если, конечно, душа попросит. По нужде – вон в углу ведро. У тебя каждая минута на вес золота. Точнее – на вес жизни.

Он двинулся к выходу, бросив через плечо:

– Да, и не строй из себя камикадзе, не пытайся карандашиком сердце себе прокалывать или глазик. Это бо-бо, мальчик. И потом еще хуже будет…

Он вышел, и дверь плавно откатилась назад, став частью стены. Фима вновь, уже в который раз за эти дни, прошедшие с момента, когда получил юбилейный «подарок», всерьез усомнился в реальности происходящего. Да с ним ли это все творится? Рассудок отказывается воспринимать такой ход событий. Словно оказался он персонажем абсурдистского театрального действа или какой-то дикой мистификации. Иногда же, вот как сейчас, когда особо мощно накатывало отчаяние, он уговаривал себя, что все это сон, морок и надо, как он частенько делал, избавляясь от жуткого сна, совершить самоубийство, броситься вниз головой с высоты, прыгнуть под машину – и тогда проснешься.

Но Ефим Романович Фогель вынужден был смиряться с вещественной, осязаемой действительностью, поскольку Господь не посылал ему сумасшествия как избавления. Или просто психика Фимы еще достаточно была крепка, чтобы не сбежать окончательно от всех этих мук и испытаний в уютный мрак безумия.

Он поймал себя на вполне здравой мысли, что надо действовать, не терять ни секунды. Сон ли, реальность, обречен ли он или есть шанс – не важно. Перед ним задача. Работа. Надо постараться ее выполнить и как можно быстрее, и будь что будет. Те м более область знакомая, привычная. Просто на этот раз он «по другую сторону баррикад».

Вспомнился герой любимого им романа Альбера Камю «Чума». Эпидемия непобедима, город обречен, но только сама по себе борьба с обстоятельствами есть приемлемый способ преодоления безнадежности. Внутренний взор, обращенный к экзистенциальным категориям, уступил место взгляду, более или менее сконцентрированному на листе ватмана, где погост о двадцати крестах манил и пугал одновременно.

Фогель бегло пробежал вопросник и понял, что, несмотря на высокие шансы отгадать большинство слов, все расшифровать не удастся, а это гибель. Причем и на сей раз придуман иезуитский, изощренно-издевательский метод уничтожения человека.

Пятибуквенная горизонталь каждой балки пересекалась своей срединной третьей буквой с третьей же буквой вертикальной «балки» креста. По вертикали слова были длиной в семь-восемь букв и более.

Многие вопросы действительно показались довольно простыми. Другие были сложны или очень сложны, но не безнадежно: эрудит-профессионал, к каковым причислял себя Фима с полным на то основанием, мог, поднапрягши память, их расколоть. Но были и такие, которые Фима быстро оценил как зубодробительные, почти неразрешимые без конкретных знаний в различных сферах науки, искусства, истории… Здесь требовалась сверхэрудиция. Или – профессиональное образование по каждой из дисциплин. Третья буква одного из слов, даже если ты уверенно его разгадал, вряд ли послужит серьезной подсказкой для второго слова, которое не встречал никогда: уж кто как не Ефим Романович Фогель знал, что методом подбора искомых букв к уже известным на пересечениях можно добиться успеха, если ты хоть раз в жизни слышал слово, хотя бы смутно помнишь, что оно означает? Есть, конечно, исключения, когда в слове из четырех-пяти букв две надежно отгаданы, и ты вписываешь остальные по наитию, по смутной догадке, методом логического, грамматического или фонетического исключения прочих букв или звуков. Вписываешь и попадаешь в точку. Или не попадаешь. Но здесь был не тот случай. Жесткое условие не допускало интуитивных решений – только рациональные, единственно правильные. Таков был меморандум убийцы.

«Спокойно, Фима! – сказал себе Фогель, отчего спокойнее ему не стало. – Главное – прочесть или угадать ключевую фразу. Для этого отгаданных букв может и хватить. А там посмотрим…»

Он заставил себя начать. При этом скептически взглянул на мирно лежащий толковый словарь какого-то лохматого года выпуска, отметив почти полную его никчемность в данной ситуации, когда надо не придумывать, а стремительно разгадывать: еще одна злая и подлая издевка негодяя. Впрочем, может и пригодиться…

Глава 8

Частные уроки

За два дня до начала этого смертельного испытания в казематах Мудрика опер Вадим Мариничев отправился в Круглогорск. Адрес единственной в городе языковой спецшколы, теперь уже гимназии, он узнал заранее в Интернете. Там же – о великое изобретение человечества! – на скромном сайте гимназии он познакомился с преподавательским составом и даже фотографиями наиболее заслуженных учителей.

Она была «живее всех живых». Более того, продолжала трудиться на ниве школьной филологии. Нина Захаровна Каповая. Совпадение исключено. А фамилия, понятно, мужа. С фотографии смотрела весьма миловидная и даже сексапильная женщина, явно моложавая от природы, если учесть, что ей реально около пятидесяти, да еще хорошо потрудившаяся над собой накануне съемки. Или же она поступила проще, отдав для сканирования фото десятилетней давности. Модно причесанная шатенка со следами умеренной полноты на гладком лице смотрела с дисплея большими синими глазами, в которых читался какой-то женский вызов, что-то смелое и притягательное. «Не знаю насчет английского, но уроки любви она преподавала с полной отдачей, – сделал вывод Мариничев. – Как знать, может, и по сей день не чурается… Надо иметь в виду, если выйду на контакт».

Легенду Жираф придумал нехитрую, но вполне правдоподобную. Узнав, какой в Круглогорском районе самый большой и богатый коттеджный поселок – «Европа», – он решил выдать себя за помощника-секретаря одного из владельцев дома, состоятельного папаши, желающего еще до школы нанять пятилетнему сыночку домашнего репетитора. Он бы сам сыграл роль молодого, рано разбогатевшего предпринимателя, но раздолбанный старый «форд», изрядно поношенный костюм и часы за 60 долларов… – версия, что называется, «не канала».

В гимназию не пустил молодой плечистый охранник в пятнистой униформе с дубинкой за поясом. Пришлось ему первому вкратце изложить легенду: ищу, мол, опытного, в годах, преподавателя английского для отпрыска-балбеса. Вот приятель рекомендовал какую-то женщину по фамилии Каповая…

Повезло! Охранник сказал, что она еще в гимназии, скоро выйдет, это ее обычное время.

Вадик дождался на стульчике у гардероба. Нина Захаровна в жизни оказалась еще моложавее и привлекательнее, чем на дисплее. И даже некоторая полнота, вполне естественная в таком возрасте, завоевала именно те части тела, которым в умеренной степени она вовсе не вредит. Вадик представился своим именем и отчеством, понимая, что по нынешним временам без знакомства с паспортом никто на неофициальное сотрудничество не согласится. На официальное – тем более.

С высоты своего небедного сексуального опыта Жираф проницательно «прочел» фотографию. Он утвердился в намерениях, тренированным взором оценив оригинал.

Рассыпавшись в извинениях, сыщик представился и выдал свою версию с максимально возможной убедительностью, сопровождая Нину Захаровну по узкой асфальтовой дорожке от гимназии к перекрестку, где была автобусная остановка и где Вадик предусмотрительно запарковал свою иноколымагу. Нина Захаровна, как и ожидалось, стала ссылаться на занятость и усталость, но когда услышала сумму предлагаемого гонорара (Мариничев умножил на два среднюю стоимость часа занятий на дому, о которой разузнал загодя) – настроение явно изменилось. Она начала было расспрашивать подробности, но Вадик галантно предложил обсудить их в ближайшем ресторанчике за ужином. При этом он улыбнулся донжуанской улыбкой № 1 (коронной в его репертуаре), заглянул ей в глаза и прочел немедленно усилившийся интерес к предложению и к нему лично. Нина Захаровна достала мобильный, отошла в сторонку, но у Вадика был превосходный слух. Разговор не оставил ни малейших сомнений в том, где он сегодня проведет ночь. На том конце «провода» явно была дочь по имени Ксюша, которую заботливая мама предупредила, что задержится – «приду поздно, телефон отключу, не звони, свалюсь спать, завтра поболтаем». «Телефон отключу» – стало быть, живут порознь, а муж, вероятнее всего, благополучно отсутствует, заключил Вадик.

Нина Захаровна оказалась весьма непосредственной и разговорчивой особой, а после двух бокалов вина, пары коронных Вадиковых анекдотов и цитат из Пастернака расслабилась, самоиронично, но и кокетливо обзывала себя «старой теткой», вставляла английские словечки и делала недвусмысленные комплименты «приятному юноше».

Развивая банальный сюжет с предопределенным финалом, Вадик напросился на чашечку кофе. Нина Захаровна столь же ритуально посетовала на неприбранную квартиру и согласилась только с условием, что на это будет сделана скидка.