Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов

любви, этих женщин, которых с таким омерзением описывает. «Эти голые плечи, руки, почти груди». Вот что, по-твоему, значит «почти груди»?!

– Я думаю, по смыслу там «почти голые груди». Как бы сокращенно.

– Нет! Это именно часть женской груди́, где уже начинаются гру́ди! Я прямо вижу это место, а значит, и он видел! А ты видишь?

– Сейчас нет. Вообще да.

– И он мучился страшно оттого, что в старости мог видеть и осязать эти «почти груди» только в воображении. И мстил им этой «Крейцеровой сонатой». Как бы говорил ею: смотрите, они плохие, плохие, потому что мне их больше нельзя. Как все завязавшие люди, осуждал то, с чем завязал. Я боюсь превратиться в такого чувака, который осуждает бухло и меланхолию. То есть то, с чем я завязал.

– Не думаю… Хорошо, я прочитаю обязательно эту «Сонату». Но уже пора переходить к вашей свадьбе.

– Поставьте в описании ссылку на сайт tolstoy.ru. «Весь Толстой в один клик» можно погуглить в Яндексе. Я все тома Полного собрания сочинений оттуда качаю.

– Ты опять немного отвлекся.

– Я это все к тому, что он написал «Крейцерову сонату» в шестьдесят шесть лет, и значит, ее нужно обязательно перечитывать в шестьдесят пять плюс, чтобы не мучиться так же, как он. Просто отпустить то, что само неизбежно уходит. Отпустить то, что все равно нельзя удержать. То есть, применить мой любимый принцип неделания ненужного. Непротивления ненужному деланием. Нужно просто не делать ненужного. Не осуждать женщин и плотскую любовь, а вспоминать о них иногда с восторгом и благодарностью.

– Ты хочешь сказать, что тоже, как Толстой, больше всего в жизни любишь женщин и плотскую любовь?

– Да.

– Пацаны, я надеюсь, вы хорошо засняли эту эффектную паузу. Это самый короткий ответ за все наше интервью.

– А поженились мы в МФЦ где-то на Шаболовской. Выбрали свободное МФЦ более-менее в центре, получилось тридцатое апреля. Ровно за день, «чтобы не маяться» – это Соня внезапно настояла, даже у нас в деревне не было такой деревенской приметы. А, когда подавали заявление через «Госуслуги», платить пошлину в триста рублей пришлось почему-то Соне, «невесте». Я потом долго смеялся над ней за эти триста рублей и за то, что «Госуслуги» назвали ее «невестой».

– Мне казалось, здесь должна быть эффектная романтичная связка про то, что из всех женщин ты выбрал именно ее.

– А потому что это загадка. Раньше ты любил других женщин…

– Многих?

– Одну.

– Расскажешь потом.

– Посмотрим. Нравятся, в принципе, тебе многие.

– До сих пор нравятся?

– Не, сейчас уже нет. Я ведь женат, мне нельзя.

– Да, нам, женатым, уже ничего нельзя…

– …А жениться хочешь именно на ней. Почему?!

– Плотская, как ты говоришь, любовь постепенно переходит в платоническую.

– Это у Толстого она переходит в платоническую! А у нас пока не переходит!! И страшно как раз то, что когда-нибудь может перейти!!!

– Хорошо, более современным языком: любовница становится еще и другом.

– Это ты хорошо сказал, но недостаточно. Друга можно любить платонической любовью, любовницу, соответственно, плотской, а жена – это что-то совсем третье.

– Партнерство?

– Да. Еще ближе. Но я хочу сказать, что в жене не только соединяются разные стороны жизни, а в ней есть еще что-то отдельное, другое, четвертое.

– Только что было третье. Давай закончим с этими бесплодными попытками определить, кто такая жена, и перейдем уже к свадьбе.

– Я понял.

– Ну.

– Женщины со временем становятся либо тетеньки, либо дамы. А Соня ни та, ни другая, а какая-то, говорю, совсем отдельная.

– Я рад за вас, но сейчас ведь все выглядят хорошо и молодо.

– Да я не про это. Ты просто, наверное, никогда не видел детскую писательницу.

– Толстого я тоже не читал.

– Я слышал, как, увидев детских писательниц, говорят: «Эти девушки…» И так хочется сказать, что этим девушкам сорок лет минимум.

– Милфы?

– Ну да… Но нет… Это все равно, что про тебя сказать, что ты блогер. То есть, ты блогер, но недостаточно ведь про тебя сказать только это. Может быть, дело в порноплатье…

– Каком порноплатье?

– Ну платье с закосом под школьное, такое простенькое черное с круглым белым воротничком. Детские писательницы в таких выступают на встречах в библиотеках. Типа наив, а на самом деле…

– Да… Наив, а на самом деле милфы. Платье. И что?

– Я понял.

– Опять?

– Бекон.

– Какой бекон?!

– «Английский подкопченный» из «Мяснова», тот самый. В восемнадцатом году он стоил сорок девять рублей за сто грамм. Сейчас уже пятьдесят три. Нет, пятьдесят пять. Все дело в нем.

– Опять нужен перекус?

– Но в «Мяснове» возле дома он быстро уходит. К обеду его уже точно нет. Поэтому каждую пятницу я просыпаюсь в девять утра и сразу, бегом иду в «Мяснов». Прямо как у Скриптонита, «не завтракая, надеваю худи». Застаю там хороший кусочек грамм на шестьсот и забираю его с собой. Собственно, поэтому он так быстро уходит. Почему-то так мало привозят. Вот.

– Что вот?

– Ну с ним мы обычно делаем наши фирменные «макарошки» – гречневую лапшу как бы по-китайски, но с нашим, русским звучанием. Раньше делали с куриным бедром, но потом перешли на бекон, а бедро теперь называем здоровой, полезной едой. Иногда позволяем себе чуть больше, по пятницам у нас праздничный ужин – и с этим беконом жарим картошечку. Поэтому вот.

– Что вот?!

– Я недавно последний раз в сезоне ездил на дачу…

– Я сейчас опять карточки принесу.

– Я правда подхожу к этому! Там надо было на зиму слить воду из всех нагревателей и шлангов. Все закрыть, проверить, в общем, законсервировать на зиму. Мне помогал наш знакомый из поселка, возле которого дача, Петр, очень хороший. Напомни, про него тоже надо отдельно. Все сделали, назад ехал два часа один на электричке, в начале ноября – представляешь, какая тоска? Проголодался, замерз ужасно. Вернулся в Москву, а там, оказывается, так хорошо, так уютно! На полдня всего стоит уехать, и ты опять ее так любишь. Но главное, дома Соня сидит под лампой – лампу я украл, но это нормально, потом расскажу – и читает книгу своего отца, «Искусство делать искусство». И я пожарил картошки с этим беконом, и у нас был праздничный ужин. Мы ели эту картошку и… как бы это сказать, чтобы было понятно?

– Да как угодно скажи, я уже ничему не удивлюсь.

– Ну, к еде мы относимся, как к плотской любви. И издаем соответствующие звуки. Звуки любви. Как в порно, но только в фудпорно. Это первая заметила Аня, племянница Сони, тоже детская