Ходячие мертвецы: падение Губернатора - Роберт Киркман

— Ладно... Должен признать, — он спокойно обращается к ней, — я немного увлёкся.

Она тяжело дышит, шмыгает носом, на тонкой ниточке находясь в сознании. Она не может поднять голову, но очевидно, что хочет сделать это. Она очень хочет что-то сказать ему. Пол под ней забрызган жидкостями и кровью, её длинные косы беспорядочно свисают. Её эластичная майка разорвана на груди. Нижняя часть её тела обнажена, ноги раздвинуты верёвками. Кожа карамельного цвета, испещрённая тёмными рубцами и ссадинами, блестит от пота.

Губернатор смотрит на неё.

— Но я не жалею. Я наслаждался каждой минутой. А ты? — Он ждёт ответа. Она задыхается, пытается удержать приступ рвоты и выпускает искажённое сочетание кашля, рыдания, и стона. Он улыбается. — Нет? Так я и думал.

Он подходит к двери и стучит в неё. Затем откидывает свои длинные волосы назад.

— Мы закончили! — обращается он к Брюсу. — Выпусти меня!

Дверь со скрипом открывается, впуская в камеру режущий глаз свет.

Брюс стоит там, молчаливо и стоически как Индийский владелец табачной лавки. Губернатор даже не смотрит на него. Возвращаясь к женщине на полу, Губернатор склоняет голову и долго рассматривает её. Она упряма и вынослива, в этом нет никаких сомнений. Брюс был прав. Эта сука ни слова не скажет. Но сейчас… Сейчас нечто вызывает у Губернатора неожиданно приятную дрожь по всему телу. Ему приходится внимательно всмотреться, чтобы разглядеть это нечто сквозь её волосы, скрывающие черты лица, но звук, что она издаёт, очевиден. Теперь он видит — и ухмыляется.

Она плачет.

Губернатор упивается этим.

— Ну же, поплачь, сладкая. Тебе надо выплакаться. Ты заслужила. Тебе нечего стыдиться. Поплачь как следует. — он поворачивается, чтобы уйти.

И тут же останавливается, когда слышит что-то ещё. Он поворачивается к ней лицом, и снова поднимает голову. На мгновение ему кажется, что она что-то говорит. Он внимательно прислушивается, и ему удаётся разобрать слова, произнесённые в агонии.

— Я… не… по себе… плачу. — Говорит она в пол, её голова тяжело свесилась от боли. Она с хрипом втягивает воздух, чтобы с трудом произнести: — По… тебе…

Он удивлённо смотрит на неё.

Она поднимает голову достаточно, чтобы посмотреть ему в глаза сквозь завесу мокрых косичек. Её смуглое лицо испачкано слизью и кровью, слёзы катятся по опухшим щекам, она пронзает его взглядом. И вся боль, всё отчаяние, тоска, лишение и безнадежность этого жестокого, поглощённого чумой мира, отражается ее глпзах на мгновение, но только на мгновение, а затем её точёное израненное лицо приобретает выражение отчуждённости, ярости и ненависти… и то, что остаётся — лишь маска хладнокровного убийцы.

— Я думаю о том, что собираюсь сделать с тобой, — говорит она спокойно, почти невозмутимо, — и это заставляет меня плакать. Оно пугает меня.

Губернатор улыбается.

— Как мило. Отдохни. По крайней мере, сколько сможешь. Скоро придёт парень вымыть тебя, может быть, наложит бинты. Может, и сам немного развлечется. Но в целом он подготовит тебя к моему возвращению. — Он подмигивает ей. — Надеюсь, ты будешь ждать с нетерпением. — он поворачивается и бросает через плечо: — Увидимся.

Он уходит.

Металлическая дверь с глухим стуком опускается.

* * *

Солнце встает, Губернатор направляется в свою квартиру.

Воздух пахнет свежестью, плодородной землёй и клевером, мрачная атмосфера подземелья тает под золотистыми лучами утреннего солнца и весенним бризом. По пути Губернатор выбрасывает из головы события прошлой ночи, и надевает личину великодушного лидера. Он замечает нескольких рано поднявшихся горожан, и по-соседски машет им рукой, сыпля пожеланиями доброго утра с весёлой улыбкой городского констебля.

Он вышагивает в привычной пружинистой манере, в полной мере чувствуя себя хозяином своей маленькой вотчины, глубоко запрятав мысли о женском подчинении и о сдерживании чужаков. Воздух наполняет шум двигателей грузовиков и вбиваемых в древесину гвоздей — Мартинес и его бригада уже приступили к строительству новой части стены.

На пути к своему дому, Губернатор сталкивается с женщиной и двумя её детьми — мальчишки бегут наперегонки через улицу.

Губернатор посмеивается над детьми, уступая им дорогу.

— Доброе утро, — кивает он матери.

Занятая своим выводком, женщина — почтенная дама из Огасты — кричит на мальчиков.

— Дети, пожалуйста! Я же просила не бегать! — она поворачивается к Филиппу и отвечает ему со скромной улыбкой. — Доброе утро, Губернатор.

Мужчина идёт дальше и встречает Боба, сгорбившегося на тротуаре в двух шагах от лестницы.

— Боб, пожалуйста, — говорит он, подходя к потрёпанному пьянице, сидящему на корточках под навесом у входа в дом Губернатора. — Тебе надо поесть. Я не хочу смотреть, как ты загибаешься. Бартерная система больше не работает, они дадут тебе что-нибудь просто так.

Боб булькает и рыгает.

— Хорошо ... хорошо ... если так я избавлюсь твоего кудахтанья…

— Спасибо, Боб, — говорит Губернатор, направляясь к фойе. — Я беспокоюсь за тебя.

Боб бормочет что-то смутно напоминающее «пофигу».

Губернатор заходит в здание. Огромная трупная муха жужжит над лестницей. В прихожей тихо, как в склепе.

Он находит свою мёртвую девочку сидящей на корточках на полу в гостиной, глядящую пустым взглядом на запятнанный ковер, издающую приглушённые звуки, больше напоминающие храп. Её окружает зловоние. Губернатор идёт к ней, преисполненный любовью.

— Я знаю, знаю, — ласково говорит он ей. — Сожалею, что вернулся так поздно… или рано, это как посмотреть.

Она издаёт резкий рык — визгливое рычание, похожее на вопль измученной кошки, вскакивает на ноги и бросается на него.

Он наотмашь бьёт её тыльной стороной руки, отбрасывая к стене.

— Веди себя как следует, чёрт возьми!

Она пошатывается и смотрит на него своими молочно-стеклянными глазами. Выражение, напоминающее страх, проскальзывает по её мертвенно бледному посиневшему лицу, пробегает по её безгубому широко открытому рту, и заставляет её выглядеть странно робкой и послушной. Её вид заставляет Губернатора виновато вздохнуть.

— Мне очень жаль, дорогая. — Ему интересно, голодна ли она. — Что так рассердило тебя? — он замечает, что её ведро опрокинуто. — Отсутствие еды, так ведь?

Он подходит и поднимает ведро, запихивая обратно обрубок человеческой ступни.

— Тебе следует быть аккуратнее. Если ты опрокинешь ведро, оно откатится, и ты не сможешь дотянуться. Разве так я воспитывал тебя?

Он заглядывает в ведро. Его содержимое сильно разложилось. Обрубок ноги выглядит таким раздутым и посиневшим, что напоминает воздушный шар. Покрытые плесенью, источающие неописуемое зловоние, которое буквально заставляет глаза слезиться, части тела тухнут в густой, вязкой субстанции, с которой хорошо знакомы патологоанатомы: желтой, желчеподобной слизи, что, по существу, означает, что началось глубокое разложение, а все личинки и трупные мухи сдохли и оставили после себя массу альбумина.

— Тебе ведь этого не хочется, нет? — Губернатор спрашивает мёртвую девочку, с отвращением вытаскивая из ведра опухшую, почерневшую ногу. Он хватает её большим и указательным пальцами, и бросает маленькому монстру. — Ну же, попробуй.

Сидя на коленях, она жадно принимается грызть обрубок, когда внезапно её спина выгибается с обезьяньим рвением. Распробовав вкус, она замирает. «Тьху!» Она фыркает, выплёвывая пережёванную плоть.

Губернатор печально качает головой, разворачивается и направляется к столовой, ругая её через плечо.

— Вот видишь... ты опрокинула ведро, и твоя еда испортилась. Вот и получай теперь. — он понижает голос, добавляя себе под нос: — Даже будь она свежей, всё равно представить не могу, как ты это ешь... в самом деле.

Он тяжело опускается в своё скрипучее кресло. Его веки тяжелеют, суставы болят, гениталии горят от перенапряжения. Он откидывается на спину и думает о том, как он однажды все-таки попробовал её еду.

* * *

Дело было поздно ночью около трех месяцев назад, Губернатор был пьян, и пытался угомонить мёртвого ребенка. Это произошло почти спонтанно. Он просто схватил кусок плоти – человеческий палец, чьего владельца он даже не помнит, и сунул в рот. Вопреки всем байкам, это не было даже отдалённо похоже на курицу. Это был горький, металлический дурной вкус, но с привкусом чрезвычайно жёсткого зернистого тушёного мяса. Он немедленно выплюнул.

Существует постулат среди гурманов, что еда, которая находится ближе всего по генетическому составу к своему потребителю, является самой вкусной, самой сочной, самой сытной. Вследствие чего в восточных культурах существуют экзотические блюда вроде мозгов шимпанзе или зобной и поджелудочной желёз. Но Филипп Блейк знает, что это ложь. Люди на вкус как дерьмо. Возможно, ткани и органы могут быть терпимыми на вкус, если подать их, скажем, с приправой, но Губернатор всё ещё не в настроении экспериментировать.