Жена палача (СИ) - Лакомка Ната

- Есть поверье, - произнес он тихо, - что тому, кто поцелует Королеву мая, будет везти целый год.

- Хотите поцеловать Королеву мая? – я взяла у него веточку и вставила в петлицу его камзола. – Конечно, целуйте. И я от души пожелаю, чтобы вам сопутствовала удача не только этот год, но и всегда-всегда.

Палач наклонился ко мне, а я закрыла глаза и приподняла голову, привставая на цыпочки. Я услышала, как он прерывисто вздохнул, а потом его губы коснулись моих губ – так же легко, как только что ветер. Но это легкое прикосновение воспламенило меня. И не только меня.

Огненная река в моем сознании скатилась с холма и охватила нас – меня и мастера Рейнара…

Рука его нашла мою руку, сжала, пальцы наши переплелись – и обрушился новый поток - огненный, обжигающий, но не причиняющая боли… наоборот… Обещающий невыразимое наслаждение…

- Вио-о-ль! – раздался совсем рядом истошный вопль моей тетушки.

Мы отпрянули друг от друга. Я открыла глаза, впервые подосадовав на тётушку. Ну что бы ей стоило закричать чуть-чуть попозже?

- Я должен уйти, форката… Виоль…

Эти слова будто прошелестел ветер – я не успела ничего ответить, как сартенский палач исчез между деревьями, скрывшись в чаще точно так же быстро и бесшумно, как скрылась в облаках луна.

Мне ничего не оставалось, как вздохнуть и откликнуться:

- Я здесь, тётя Аликс!..

11. Скандал в городе

Тётушка была ужасно недовольна выходкой Анны и Лиз, и долго выговаривала им, что бросили меня одну.

- Мы не знали, что она отстала, - хныкала Анна, а Лиз горестно вздыхала. – А потом было так жутко возвращаться…

- Очень жутко! – свирепо сказала тётя. – Так жутко, что вы явились к нам, весело смеясь!

Анна и Лиз покаянно всхлипнули, но ничуть не разжалобили тётю.

- Но ведь ничего не случилось, - успокаивала я её. – Не сердитесь, пожалуйста, тётя Аликс.

- Ты слишком добрая, - отругала она и меня.

Она не могла знать, что я была от души благодарна Анне и Лиз за их шалость. Ведь если бы не они, не было бы такой волшебной, чарующей встречи с мастером Рейнаром… Не было бы прикосновений… и почти поцелуя…

Потому что это был – почти поцелуй. Но не поцелуй! Ах, тётя! Если бы ты задержалась еще на десять секунд…

Прошел день, и ещё один, и ещё, а я не могла забыть встречу с сартенским палачом в ночном лесу, и всё чаще смотрела в сторону рябинового холма. Элайдж Сморрет не попадался мне на глаза, но тётя пару раз упоминала, что видела его, и он спрашивал обо мне. Она всячески расхваливала его, но я лишь рассеяно кивала, выслушивая, какой фьер Сморрет замечательный, добрый и милый.

Потому что стоило закрыть глаза - и я слышала голос мастера Рейнара, чувствовала прикосновение его руки… его губ…

- Когда девушка начинает грустить, есть две причины, - заявила однажды тётя, пощекотав мне нос пуховкой, после того, как я трижды не ответила на вопрос, чего бы пожелала к ужину.

- Какие же это причины? – спросила я, прекрасно понимая, куда она клонит.

- Либо она влюбилась, либо… она влюбилась, - засмеялась тётя, довольная своей шуткой.

Я улыбнулась, но ничего не ответила.

Влюбилась ли я? Что такое любовь? Разве это то, что я чувствую к сартенскому палачу? Нет, я прекрасно понимла, что никакой любви между нами не может быть никогда. Я прекрасно отношусь к нему, я уважаю его и восхищаюсь им, но полюбить изгоя?.. Это мучительно, это страшно. Это все равно, что воспылать страстью к прокаженному – заведомая смерть.

Я вздрогнула от такого чудовищного сравнения.

Но почему, когда я думает о мастере Рейнаре, в груди всё начинает гореть? И начинает гореть тело, словно он снова исцеляет меня наложением рук?

- Это молодой Сморрет? – шепнула мне на ухо тётя, пробуждая от воспоминаний о палаче.

Я вздрогнула и ответила с негодованием:

- Нет!

- Мне казалось, он тебе нравится… - тётя недоумённо нахмурилась.

- Давайте-ка испечем на ужин вишневый пирог, - сказала я, не желая продолжать разговор о фьере Сморрете. – Сделаем корж из масляного теста – чтобы получился золотистый и хрустящий!

И пирог получился на славу – в золотистой чаше из хрупкого песочного теста, с начинкой из густого вишневого варенья, посыпанный сверху хрустящей вафельной крошкой.

Я отрезала больше половины и завернула в салфетку, а когда тётя прилегла подремать после обеда, взяла корзину, положила в нее пирог и отправилась за город, к рябиновому холму. Но в этот раз в корзине кроме вишневого пирога лежало еще кое-что – записка. В ней я справлялась о здоровье мастера Рейнара и спрашивала, не нужно ли ему чего-нибудь. Я постаралась написать письмо как можно нейтральнее, в очень простых и ничего не значащих выражениях, чтобы мастер не упрекнул меня в нескромности.

Прогулка не увенчалась успехом – мне никто не открыл, хотя я простояла у дома полчаса, надеясь, что хозяин появится. Но он не появился, и я оставила корзину с гостинцем на крыльце, как делала раньше, а потом вернулась в город.

Я ждала возвращения корзины с замиранием сердца, и на следующее утро бросилась на крыльцо, едва проснулась.

Разочарование постигло меня и во второй раз. Корзины на крыльце не оказалось.

Целый день я ходила, как во сне, ругая себя за невоздерженность. Может, палач посчитал меня слишком навязчивой, нескромной. А может… может, он не умеет читать?.. Или кто-то другой нашел корзину, и письмо не дошло до адресата?!..

На второй день я забеспокоилась еще сильнее, и отвратительно спала, придумывая причины, по которой палач мог посчитать мою запиской издевкой. Но на третий день корзина появилась! Я споткнулась об нее, когда вышла на крыльцо на рассвете. Корзина была прикрыта салфеткой, и я лихорадочно сорвала её, надеясь найти внутри ответное письмо.

Письма не было. Не было даже коротенькой записки – хотя бы в пару слов. Но на плетеном дне лежали три белых цветочка – я никогда не видела таких цветов. Они были странные – невзрачные, с пушистыми лепестками, похожими на кошачьи лапки, с желтыми пушистыми тычинками и серо-зелёными длинными листьями на крепких стеблях.

Я поставила цветы в вазочку в своей комнате и всякий раз улыбалась, когда смотрела на них. Не было сомнений, что это – знак благодарности от мастера Рейнара. Знак внимания…

Вечером тетушка зачем-то зашла в мою комнату, увидела цветы и всплеснула руками:

- Эдельвейсы! Кто принес такое чудо?!

- Эдельвейсы? – я с любопытством посмотрела на цветы.

А почему бы и нет? Это название очень подходило им – белые и благородные. И скромные цветочки сразу показались мне такими же прекрасными, как лилии из королевской оранжереи.

- Какой великолепный подарок! – тётя лукаво погрозила мне пальцем. – И я даже знаю, кто его преподнёс!

- Знаешь?.. – испугалась я.

Неужели, моя тайна раскрыта? И как объяснить тёте, что я не хотела ничего… А чего я хотела?..

- Несомненно, эти цветы сорвал молодой человек, которому ты очень дорога, - объявила тётя с сияющим видом. – Эдельвейсы трудно сорвать, они растут высоко в горах. Это как признание в любви, Виоль. В своё время я мечтала, чтобы Клод ради меня совершил такой подвиг, принес мне в подарок эдельвейсы… Увы, не дождалась, - она понизила голос. – Как выяснилось, он панически боится высоты!

- Тётя! – прыснула я, переживая самое настоящее головокружение от счастья.

Признание в любви! Как это чудесно!

Я беспокоилась, что мастер Рейнар обижен, а он в эти дни отправился за цветами для меня. Только для меня.

Вечером, заперевшись в спальне, я достала цветы из вазы и поднесла к лицу, проводя пушистыми лепестками по щекам, по губам. Если закрыть глаза, можно представить, что это продолжение «почти поцелуя». Можно вообразить, что мастер Рейнар легко касается губами моих щек, подбородка, шеи…

Цветы простояли свежими долго, а один цветок я засушила, положив между страниц толстой книги.

Но моим мечтам очень скоро наступил конец.

Лилиана, как всегда, ворвалась в дом тёти рано утром, стеная и ахая, и требуя воды и валерьяновых капель.