Жертва Гименея - Маргарита Южина

– Правильно. Но если бы деньги у вас были, вы бы полезли в кошелек и стали отсчитывать купюры.

– Так, – быстренько предупредила Гутя. – Денег я тебе больше не дам, даже на карманные расходы. Кто знает, за кого ты там платить кинешься? А у нас, между просим, за два месяца за квартиру на уплачено.

– Ага, значит, получается, – туго соображала Аллочка. – Если это именно я «устраиваю» чьего-то ребенка в детский сад…

– То вы понесетесь устраивать и его мамашу на хорошую работу, – закончил Абрикосов.

– Фигу, поняла? – толкнула ее ногой Гутя. – На тебе будут эксперименты ставить, а Фомкина клиника отдуваться должна?

– То есть, – продолжал Абрикосов. – Максим сказал всем, что вы – щедрая, и вы ею стали! Он за вас купил деревья, а вы уже и дворников наймете.

– Он меня нарядил в черное, и я стала вдовой, – вздохнула Аллочка, – заигрался.

– А вот здесь все очень непонятно, – растрепал свои жиденькие волосы господин Абрикосов. – Очень. Максим никогда не страдал сердечными заболеваниями. Никогда! Сколько я его помню…

– А может быть, его родители болели? – предположила Гутя. – Вы знаете, такие болезни запросто по наследству передаются.

– Ну, родителей я его не знал, виноват, конечно, – поскреб переносицу Георгий Львович. – Но… хотя… нет, ничего сказать не могу. Я ведь с ним все время рядом, все рядом… был. Но! Только по работе! А вот что касается личных дел, здесь… Да нам и работы хватало. Ведь у Максима вся жизнь – это его работа! Он же жил здесь! Ой, вы сейчас будете смеяться, но меня к нему даже ревновали, да!

– Кто это? – вытаращилась Аллочка, потом смутилась и спросила: – И, простите, что значит – ревновали? А были поводы?

– Так я и говорю! – радостно хлопнул себя по ногам Абрикосов. – Совершенно никаких. Просто мы с Максимом, с этой работой… ну, ничего нам не надо было. А люди этого понять не могли. Его друг, Николайский Колька, так он прямо ревел медведем. Говорит: «Ну что за напасть! В кои-то веки я к тебе вырвусь. А ты все со своим Гошей – гадкой рожей!» Это он меня так в шутку звал, Гоша – гадкая рожа, ну, юморил так. А Максим Михайлович только смеялся, дескать, ты не вписываешься в наш любовный треугольник. Да, так и говорил.

– Какой же, простите, треугольник? – с трудом подсчитала Аллочка. – Вы, Максим Михайлович, а еще кто?

– А еще вы, Аллочка! – взглянул на нее масляными глазками Георгий Львович. – Мы же с Максимом оба в вас так верили.

– А просто так любить меня нельзя было? – скривилась Аллочка.

Гутя ее невежливо перебила.

– Скажите, а что этот Никольский, он…

– Николайский, – поправил Абрикосов. – Николай Николаевич Николайский, масло масляное.

– Ну да, а что, он близкий друг Родионова?

– Близкий, только, знаете, он все больше друг семьи, так сказать, хотя у Максима и семьи-то отродясь не было, всю жизнь бобылем прожил, но я – по работе, а вот Николайский – домашний друг, я бы так назвал.

Сестры переглянулись.

– Позвольте его адрес? – мило улыбнулась Аллочка. – Не может быть, чтобы вы не знали, где он живет.

– Знаю, – кивнул Абрикосов, – да только он нигде уже не живет, не так давно скончался. Рак. Сам врач, а себя вылечить не сумел.

– М-да, что-то у вас невесело, – поджала губы Гутя.

– Ну, а чего ж вы хотите, – развел руками Абрикосов. – Это ж только вино с годами лучше становится, а наше здоровье… Лет-то нам уже сколько?

– Сколько? – уперлась в него глазами Аллочка.

– Больше шестидесяти.

– А Максим Михайлович был намного моложе! – не согласилась Аллочка.

– Конечно, Максим помоложе был, но ненамного.

Глава 6

Хоть разорвись!

Аллочка с Гутей шли домой пешком. Потому что надо было как-то уложить всю информацию в голове. Но укладывать не получалось – сестры просто не могли рты закрыть, так их переполняло услышанное.

– Гуть, ты поняла, как они ко мне все относились, а? Заметила? – злилась Аллочка.

– Ой, как уж они относились? Как к лабораторной мыши, – кривилась Гутя. – Он на тебе опыты ставил, а ты млела, дурочка. Надо же – пальтишко подарил. Да он тебе за все труды квартиру должен был купить.

– Да ты-то и пальтишко отобрала. Не разрешила. Я за него, за пальтишко это да за платьице, столько работала, оказывается, а ты… Гуть, я что думаю – а наследство-то у Родионова и в самом деле не маленькое. Я одну только его квартиру видела в элитном доме, там – у-у-у! По всем законам, все это мне должно перейти. Потому что я ведь почти законная, как ее, ну, почти вдова получаюсь.

– Ой, Аллочка, – поморщилась Гутя. – И как же ты любишь делить шкуру неубитого медведя!

– Какого же не убитого? Какого тебе еще медведя надо? Нет, ты мне просто завидуешь.

И все же поссориться с сестрой всерьез Аллочка не осмелилась: у той на сегодняшний вечер еще был запланирован вечер со счастливцами, кому за тридцать. И как бы Гутя ни выворачивалась, Аллочка для себя решила, что она должна там присутствовать, всенепременно.

– Аллочка, ты даже не собирайся, – то и дело говорила ей сестра, бегая по комнате. – Ты мне только все испортишь.

– Я не могу испортить, я – твой добрый талисман, твоя муза, твоя… да я даже науку вперед двигаю, а уж твой-то клуб знаешь как вперед двину! И потом, мне надо показаться народу в новом пальто.

Конечно, Гуте не удалось отцепиться от сестрицы. И, разумеется, Аллочка лезла во все конкурсы, во все игры и захватывала партнерами на танец самых молоденьких кавалеров.

– Ты же вроде как на взрослых перекинулась, – шипела ей разгневанная Гутя.

– Да ну их! Ты же слышала, что Абрикосов говорил – с годами только вино лучше делается, а все мужские и просто человеческие органы как раз отказывают. Мне уже надоело во вдовах ходить.

– Не больно много-то и прошлась, – скривилась Гутя. – Могла бы хоть сорок дней дома посидеть, покручиниться.

– Бабий век – короткий, – тяжко вздохнула Аллочка, – пока эти сорок дней просидишь дома, холостых и вовсе никого не останется, а так… Гуть, посмотри, какой славный, вон тот, а? Как его зовут? Ну что ты глаза пялишь! Может быть, у меня скоро столько денег окажется, что я таких мальчиков буду целыми отрядами покупать.

– Боже мой, – тяжко вздохнула Гутя. – Пора привозить отца, пусть он тебя вразумит ремешком, да нет, пусть уж вожжами, стоит ли из-за ремешка ехать?

Молодые кавалеры своим вниманием Аллочку не баловали, даже не помогло ни пальто, ни многообещающий взгляд, и домой она возвращалась в настроении убитом.

– Ну, наконец-то. А мы так волновались, – воскликнул Фома, открывая двери. – Мы с Варькой уже головы сломали – куда это наши маменьки подевались?

– Ой, ну что ты врешь? Сломали они, сами весь вечер трезвонили, порадоваться нам не давали, а туда же, волновались они, – излила на них свое плохое настроение Аллочка.

– Да! Волновались, – упрямо бурчал Фома. – Потому что убийца еще не найден, гуляет на свободе.

– И ужин не приготовлен, – подсказала Варька. – А кушать хочется. А я после работы не успела в магазин забежать.

– Я, доченька, тоже на работе была, – важно подняла голову Гутя.

– А у меня тоже – работы завались! – важно сообщила Аллочка. – Сегодня на свою фирму ездила посмотреть, слабенькая какая-то фирмочка, и работничков всего двое. Надо подумать, как расширяться.

И Фома и Варька смотрели на тетку, раскрыв рты. Но Гутя махнула рукой.

– Ой! Да не слушайте вы ее, она уже не знает, куда наследство денет. Варя, так у нас же пельмени есть. Что же ты? Надо было отварить. Фома! Ты будешь пельмени или сосиски?

– Гутя! Мне тоже штук пять сосисочек отвари, а? – умирающим голосом проговорила Аллочка и добавила: – Не буду сегодня на ночь наедаться.

И все же – наелась. Когда перед Аллочкой оказывалось блюдо с сосисками, она уже не помнила, какое время суток. Просто ела, пока не показывалось дно посуды.

– Мам, что там с Трофимовой? – спросила за столом Варька. – Фома переживает.

– Точно, – заталкивая в рот сосиску, пожаловался тот. – Мне так неуютно, хоть никто ничего не говорит, а мне все кажется, что пациенты на меня и смотрят по-другому, и очередь у меня поменьше, и даже лица какими-то недобрыми кажутся. Скорее бы все встало на свои места.

Гутя примолкла. Она сегодня хотела позвонить Наумчику, тому парню, с которым часто встречалась Трофимова Вероника Семеновна. Но так случилось, что она пробйгала с Аллочкой по всяким «Сиреневым туманам», потом еще по своей работе, а вот позвонить забыла. И сейчас уже поздно. А Фома переживает. Как в ресторан сходить, так без проблем, а как зятю преступника искать, так…

– Фома, – повернулась она к зятю. – У меня все по плану, ты можешь смело лечить людей со всякими лицами.

Всю ночь Гутя ворочалась. Нет, ну надо же так! То они себе живут спокойненько, живут, даже скучно становится. А то вдруг наваливается все разом. Ну стали они заниматься Трофимовой, так к чему же Родионов-то приключился? Им бы с одним делом разобраться, а приходится буквально разрываться. Потому что и Трофимову не бросишь, Фому выручать надо, спасать, так сказать, честь семьи. И от Родионова никак отказываться нельзя, Аллочка увязла по самые уши. Ну и потом, кто знает, а вдруг ей и в самом деле Максим Михайлович на память о себе оставит что-нибудь? Например… да хоть что-то!