42-я параллель - Джон Пассос

завзятые анархисты на коленях целуют флаг Соединенных Штатов Детские состязания омрачены смертью избиратели округа Кук отклонили вчера проект предоставления женщинам избирательного права

захвачен в Чикаго как налетчик

Кампания за лечение солнцем разрастается

богатая вдова избита связана обобрана и брошена с кляпом во рту в подожженном доме Кампания за трезвость развертывается

БОМБА N 4 РАЗНОСИТ В ЩЕПЫ ОДИН ИЗ БАРОВ УЭСТ-САЙДА

Сообщение появившееся в среду и гласившее что пациент отдельной палаты госпиталя св.Луки который подвергся операции для удаления раковой опухоли у основания языка генерал Грант опровергается как администрацией больницы так и лейтенантом Хоузом который оценивает это как злонамеренное измышление.

КАМЕРА-ОБСКУРА (13)

Когда все уехали путешествовать Жанна каждый день водила нас гулять в Фаррагэт-сквер и рассказывала как на Юре (*61) зимою волки спускаются с гор и воют на улицах селений

и часто мы встречали президента Рузвельта он проезжал совсем один на гнедом коне и однажды мы были очень горды потому что когда мы ему поклонились он улыбнулся показывая зубы точь-в-точь как на портретах в газете и прикоснулся рукой к шляпе и мы были очень горды и с ним в этот раз был адъютант;

у нас была суконная утка с которой мы играли на ступеньках крыльца пока не темнело а тогда волки с воем пробегали по улицам селений и с клыков у них капала кровь маленьких детей только было это летом и в сумерки entre chien et loup [в сумерки, букв.: между собакой и волком (франц.)] нас уже укладывали в постель и Жанна была молодая француженка с Юры где волки с воем пробегают по улицам и когда все укладывались спать она брала тебя к себе в постель

и это была очень длинная страшная история и самым злым из волков которые выли по темнеющим улицам так что у маленьких детей кровь холодела самым злым был Loup Garou [сказочный волк-оборотень (франц.)] воющий на Юре и было страшно а у нее под ночной рубашкой были груди и Loup Garou был такой страшный и черные волосы теснее прижаться к ней а снаружи волки выли на улицах и там было мокро но она сказала это ничего она только что мылась

а на самом деле Loup Garou был мужчиной, прижмись крепче cheri [милый (франц.)], мужчина и он выл пробегая по улицам и кровавой пастью вспарывал животы девушкам и маленьким детям вот какой он Loup Garou

и это было очень полезно потому что потом ты уже знал как устроены девушки а она была очень глупенькая и взяла с тебя слово никому не говорить про это но ты все равно бы никому не сказал

ДЖЕЙНИ

Когда Джейни была маленькая, она жила в Джорджтауне в старом скучном каменном доме на холме, неподалеку от Эм-стрит. В комнатах, выходивших на улицу, было постоянно темно, потому что Мамочка всегда задергивала тяжелые кружевные занавески и еще опускала желтые полотняные шторы с прошивками. В воскресенье после обеда всех детей, и Джейни, и Джо, и Эллен, и Франси, сажали в гостиной рассматривать картинки или читать книги. Джейни и Джо, как старшие, вдвоем читали юмористический листок, а остальные двое были еще крошки и, во всяком случае, еще не доросли до того, чтобы понимать, что же там смешного. Громко смеяться им нельзя было, потому что Папочка, разостлав на коленях остальные отделы "Санди стар", обычно засыпал после обеда, зажав скомканный отдел передовиц в большой узловатой руке. Крохотные сгустки солнечного света, пробившись сквозь прошивки, ложились на его лысый череп, на большую красную ноздрю, на свисающие усы, на воскресный жилет в крапинку, на белые накрахмаленные рукава с блестящими манжетами, схваченные выше локтя резинкой. Джейни и Джо обычно сидели в одном кресле, и оба корчились от смеха, рассматривая картинки, как "мальчишки Катценъяммер" (*62) подкладывают хлопушку под стул капитану. Малыши, видя, что они смеются, начинали тоже смеяться.

- Тише вы там, - уголком рта шипел на них Джо. - Все равно не понимаете, над чем мы смеемся.

Случалось, что, если все было тихо наверху в спальне, где Мамочка обычно отдыхала по воскресеньям после обеда, в своем выцветшем лиловом капоте со сборками, Джо, наслушавшись, как Папочка кончает тоненьким свистом каждый раскатистый всхрап, тихонько соскальзывал с кресла, и Джейни затаив дыхание пробиралась вслед за ним в переднюю и через входную дверь на улицу. Только, бывало, они осторожно прикроют ее, остерегаясь, чтобы не стукнуть молотком, как Джо хлопнет Джейни по спине, гикнет: "Чур-чура" - и пустится вниз под гору к Эм-стрит, и ей приходится бежать за ним следом, и сердце у нее колотится, а руки холодеют от страха, что он убежит, а ее бросит.

Зимой кирпичные тротуары покрывались ледком, и негритянки посыпали их золой у своего крыльца к тому времени, как детям идти в школу. Джо никогда не ходил вместе со своими, потому что они все были девчонки, и либо плелся в хвосте, либо забегал вперед. Джейни очень хотелось идти с ним, но ей нельзя было оставить маленьких сестренок, которые никак не отпускали ее руку. Одну зиму они обычно возвращались вместе с одной цветной девочкой, которая жила через улицу, как раз против их дома, и которую звали Перл. После уроков Джейни и Перл шли вместе домой. У Перл всегда находилось несколько центов, и, купив леденцов или засахаренных бананов в лавочке на Висконсин-авеню, она всегда делилась ими с Джейни, так что Джейни души в ней не чаяла. Как-то она позвала Перл к себе, и они долго играли в куклы под большим розовым кустом на заднем дворе. Когда Перл ушла, Мамочкин голос с кухни позвал Джейни. Рукава у Мамочки были высоко засучены на бледных, увядших руках, на ней был передник в клетку, она раскатывала пирог к ужину, и руки у нее были в тесте.

- Джейни, поди сюда, - сказала она. По холодной вибрации ее голоса Джейни поняла, что дело неладно.

- Иду, Мамочка.

Джейни стояла перед матерью и мотала головой из стороны в сторону, так что две туго заплетенные рыжеватые косички хлестали ее по плечам.

- Да постой ты хоть минутку спокойно, ради Христа... Джейни, я хочу поговорить с тобой серьезно. Эта цветная девочка, которую ты привела сегодня

Сердце у Джейни екнуло. Ей было нехорошо, и она почувствовала, что краснеет, сама не зная почему.

- Пойми меня, Джейни. Я хорошо отношусь и уважаю цветных, некоторые из них в своем роде и на своем месте прекрасные, достойные уважения люди... Но ты никогда больше не должна приводить эту цветную девочку к нам в дом... Любезное и уважительное отношение к цветным - признак хорошего воспитания... Ты не должна забывать, что все родные твоей мамы были с головы до пят воспитанные люди... Джорджтаун был совсем иным в старые времена. Какой у нас был чудесный дом и какие прекрасные газоны!.. И ты никогда не должна становиться на равную ногу с цветными. Живя в таком соседстве, нужно быть особенно осторожными в этом отношении... Ни белые, ни черные не уважают людей, которые... Ну вот и все, Джейни, ты понимаешь, теперь иди играй. Скоро будем ужинать.

Джейни пыталась заговорить, но не смогла. Окаменев, она стояла посреди двора на решетке водостока, уставившись на забор.

- Негритоска! - проревел ей в ухо Джо. - Негритоска, негритоска, умп-йя-йя... Негритоска, негритоска, умп-йя-йя...

Джейни заплакала.

Джо был неразговорчивый рыжеватый мальчик. Он с малых лет постиг все тонкости бейсбола, выучился на Рок-Крик плавать и нырять и говорил, что, когда вырастет, будет вожатым трамвая. Уже несколько лет он крепко дружил с Алеком Макферсоном, сыном машиниста линии Балтимор - Огайо. Познакомившись с ним, Джо решил тоже стать машинистом. Джейни, когда мальчики разрешали, ходила с ними в трамвайный парк в конце Пенсильвания-авеню, где они свели знакомство с кондукторами и вожатыми, и те, когда не видно было контролера, позволяли им прокатиться на площадке квартал-другой, или все втроем они спускались по каналу, а то поднимались вверх по Рок-Крик, и ловили головастиков, и падали при этом в воду, и брызгали друг в друга грязью.

Летними вечерами, в долгие сумерки после ужина, они с соседними ребятишками играли в львов и тигров на каком-нибудь пустыре возле кладбища Ок-Хилл. Часто, когда свирепствовала корь или скарлатина, Мамочка подолгу не выпускала их на улицу. Тогда Алек приходил к ним, и они играли на заднем дворе в салки. Для Джейни это было самое счастливое время. Тогда мальчики обращались с ней как с равной. Летние сумерки надвигались душные и полные светляков. Если Папочка бывал в духе, он посылал их на холм в аптекарский магазин на Эн-стрит за мороженым. По дороге молодые люди без пиджаков и в соломенных шляпах под руку с девицами, у которых в волосы был вплетен кусочек трута, чтобы отгонять москитов, и затхлая духота, и запах дешевых духов от цветных, целыми семьями высыпавших на крылечки, смех, мягкий говор, мгновенные вспышки белых зубов, яркие вращающиеся белки. Густая, потная ночь пугала, глухо ворчала далекими раскатами грома, гудела майскими жуками, грохотала грузовиками по Эм-стрит, воздух под густыми деревьями был сперт и недвижен; но с Алеком и Джо она не боялась даже пьяных гуляк и больших медлительных негров. Когда они возвращались, Папочка уже курил сигару, и все они усаживались на заднем дворе, и москиты отчаянно кусались, и Мамочка с Тетей Франсиной и дети ели мороженое, а Папочка только курил сигару и рассказывал о том, как в молодые годы он был капитаном буксира под самым Чесапиком и как спас он баркентину "Нэнси Кью", погибавшую в Чертовом котле под злым штормом с зюйд-веста. Потом приходило время ложиться спать, и Алека отсылали домой, и Джейни надо было ложиться спать в маленькой душной комнатке верхнего этажа, где у другой стены стояли кроватки двух младших сестер. Иногда собиралась гроза, и она лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок, вся похолодев от страха, и прислушивалась, как хныкали во сне сестренки; потом она успокаивалась, слыша, как Мамочка бегает по всему дому, закрывая окна, потом хлопала дверь; раздавалось завывание ветра, стук дождя, и наконец гром раскатывался над самой головой и гремел так оглушительно громко, словно тысяча грузовиков, груженных бочками, громыхала по железному мосту. В такие вечера она подумывала, не спуститься ли ей вниз, в комнату Джо, и не забраться ли к нему в кровать, но почему-то трусила, хотя иногда доходила до самой площадки. Он стал бы смеяться над ней, назвал бы ее неженкой.