42-я параллель - Джон Пассос

- Знаешь, Джейни, Джо прекрасно зажарил мясо.

- А ведь мы, когда были маленькими, сколько раз ловили лягушек и жарили их на Рок-Крик... Помнишь, Алек?..

- Еще бы не помнить, и помнишь, Джейни, как ты увязалась с нами и какой ты тогда подняла скандал?

- Мне противно было смотреть, как вы их обдираете.

- А помнишь, как мы играли в охотников Дальнего Запада и как это было весело?

- А сейчас еще лучше, - робко сказала Джейни.

- Верно, - сказал Алек, - черт побери, как мне хочется арбуза.

- Может быть, найдем у кого-нибудь по дороге домой.

- А, дьявол, что бы я дал сейчас за арбуз, Джо.

- У Мамочки лежит арбуз на льду. Может быть, он и уцелеет до нашего возвращения.

- Я хотел бы никогда не возвращаться домой, - вдруг жестким и серьезным тоном заявил Джо.

- Джо, ну не надо так говорить. - Она снова была маленькой, оробевшей девочкой.

- А я, черт возьми, буду говорить, как мне вздумается... Ненавижу эту затхлую помойку.

- Джо, ну не надо так говорить. - Джейни чувствовала, что вот-вот расплачется.

- Черт побери, - сказал Алек. - Пора сматываться. Как по-твоему, Джо? Окунемся-ка еще разок и давайте собираться.

Когда мальчики выкупались, все пошли взглянуть на стремнину и потом отправились в обратный путь.

Они быстро плыли по сильному течению, которое несло их вдоль крутого берега с подмытыми деревьями. Было очень душно, местами они попадали в полосу горячего влажного воздуха. На севере собирались темные тучи. Джейни было уже не до веселья. Она боялась, что их застанет дождь. Ее разморило, и было не по себе. Она боялась, уж не начинается ли обычное недомогание. С ней это случалось всего несколько раз, и мысль об этом испугала ее и отняла последние силы, ей хотелось уползти куда-нибудь с глаз долой, как старой, больной, паршивой кошке. Ей не хотелось, чтобы Джо и Алек заметили, что с ней. Ей представлялось, что будет, если она опрокинет лодку. Мальчики всплывут, а она утонет, и потом обрыщут всю реку в поисках ее трупа, и все будут плакать и горевать о ней.

Серо-багровый сумрак надвинулся и поглотил белые вершины облачных громад. Свинцово-белесые, они вспыхнули багрецом. Мальчики гребли изо всех сил. Уже слышны были раскаты приближающегося грома. Совсем близко от моста налетел первый порыв ветра, горячий вихрь, хлеставший песком и сухими листьями, мякиной и соломой и вспенивший поверхность реки.

Они добрались до берега как раз вовремя.

- А здоровая, черт побери, будет гроза, - сказал Алек. - Джейни, лезь скорее под лодку.

Они перевернули лодку вверх дном под прикрытием большого валуна и забились под нее. Джейни сидела посредине, держа собранные утром кувшинки, которые съежились и слиплись у нее в руках. Мальчики в мокрых купальных костюмах лежали по бокам. Всклокоченные черные волосы Алека касались ее щеки. С другой стороны лежал Джо, уткнувшись головой в нос лодки, и юбка Джейни прикрывала его худые загорелые ноги в подвернутых трусиках. Запах пота, речной воды и теплый юношеский запах от волос и плеч Алека кружили ей голову. Когда дождь налетел и забарабанил по днищу лодки, занавесив их хлещущей белой пеной, она тихонько обняла Алека за шею и робко положила руку на его обнаженное плечо. Он не пошевельнулся.

Вскоре дождь перестал. "Ну, могло быть и хуже", - сказал Алек. Они порядком промокли и продрогли, но им легко дышалось в свежем, промытом дождем воздухе. Они спустили лодку на воду и добрались до моста. Потом доставили лодку в дом, откуда ее взяли, и пошли под навес ждать трамвая. Они устали, обгорели и взмокли. Трамвай был переполнен праздничной толпой горожан, застигнутых ливнем у Большой стремнины или в Глен-Эхо. Джейни казалось, что она живой не доберется до дому. Все внутренности у нее свело судорогой. Когда они попали наконец в Джорджтаун, у мальчиков еще оставалось в кармане пятьдесят центов, и они решили пойти в кино, но Джейни бросила их и убежала. Она только и думала, как бы ей скорей улечься в постель, зарыться лицом в подушку и как следует выплакаться.

После этого Джейни почти никогда не плакала; случались огорчения, но вместо слез у нее только что-то сжималось и холодело внутри.

Быстро промелькнула школа с жаркими грозовыми вашингтонскими каникулами и занятиями, отмеченными изредка пикником в Маршалл-холл или вечеринкой у кого-нибудь из соседей.

Джо получил место в транспортной конторе Адамса. Она теперь редко его видела, потому что он больше не обедал дома. Алек купил мотоцикл, и, хотя он все еще учился в школе, Джейни теперь редко с ним встречалась. Иногда она пыталась дождаться Джо, поговорить с ним. Но и в те дни, когда он ночевал дома, от него пахло табаком и спиртом, хотя он никогда не бывал по-настоящему пьян. По утрам он в семь уходил на работу, вечером отправлялся с товарищами шататься по бильярдным, игорным домам и кегельбанам. По воскресеньям он играл в бейсбол. Джейни иногда подолгу дожидалась его, но, когда он поздно ночью возвращался, она только спрашивала, как у него дела на службе, и он отвечал: "Чудесно", и в свою очередь спрашивал, как у нее дела в школе, и она отвечала: "Чудесно", и оба ложились спать. Изредка она спрашивала, не видал ли он Алека, и он, усмехнувшись, отвечал: "Да", и она спрашивала, как поживает Алек, и он отвечал: "Чудесно".

У нее была единственная подруга, ее одноклассница, Элис Дик, смуглая коренастая девушка в очках. По субботам они надевали свои лучшие платья и шли на Эф-стрит за покупками. Они покупали какую-нибудь пустяковину, пили содовую воду и возвращались домой на трамвае усталые и довольные. Обычно она оставляла Элис ужинать. Элис Дик любила бывать у Уильямсов, и те хорошо к ней относились. Она говорила, что чувствует себя свободнее, проведя несколько часов у таких свободомыслящих людей. Ее родные, из южных методистов, были очень нетерпимы. Отец ее служил конторщиком в правительственной типографии и вечно трепетал, что его уволят. Он был толст, любил подшутить над женой и дочерью, страдал одышкой и хроническим несварением желудка.

Элис Дик и Джейни мечтали поступить по окончании школы на службу и уйти из дому. Они даже наметили, где будут жить: это был дом из зеленого песчаника возле Томас-серкл, где помещались меблированные комнаты миссис Дженкс, вдовы морского офицера, очень воспитанной дамы, готовившей на южный лад и бравшей за содержание недорого.

Как-то весной перед самым окончанием школы, в воскресенье вечером, Джейни раздевалась у себя в комнате. Френси и Эллен еще играли на заднем дворе. Их голоса доносились в открытое окно вместе с пряным запахом сирени из соседнего двора. Она только что распустила волосы и смотрелась в зеркало, думая, а что, если бы она была хорошенькая и волосы у нее были бы каштановые, как вдруг в дверь постучали, и раздался голос Джо. Он звучал как-то странно.

- Войди, - крикнула она. - Я причесываюсь.

Первое, что она увидела в зеркало, было его лицо - мертвенно-бледное, осунувшееся.

- Что? Что случилось, Джо?

Она вскочила и смотрела на него в упор.

- Дело вот в чем, Джейни, - говорил Джо, мучительно растягивая слова. Алек убит. Разбился вместе с мотоциклом. Я прямо из больницы. Разбился насмерть.

Джейни словно записывала его слова на белом блокноте памяти. Она не могла слова выговорить.

- Он разбился, возвращаясь домой из Чеви-Чейз. Поехал туда на состязание, поглядеть, как я играю. Если бы ты видела, как его изувечило.

Джейни все пыталась что-то сказать.

- Он был твоим лучшим...

- Он был моим лучшим товарищем, - мягко докончил Джо. - И вот что, Джейни... Теперь, когда Алека больше нет, я не намерен околачиваться в этой вонючей помойке. Я поступаю во флот. Ты уж скажи нашим. Мне вовсе неохота с ними разговаривать. Так вот, поступлю во флот, повидаю свет.

- По, Джо, как же...

- Я буду писать тебе. Джейни, честное слово, буду... Чертову уйму писем будешь от меня получать... Мы с тобой... Ну, прощай, Джейни.

Он обнял ее за плечи и неуклюже поцеловал в нос и в щеку. Она успела только прошептать:

- Только береги себя, Джо, - и уже стояла одна перед туалетным столом, и снизу в открытое окно доносился ребячий визг и запах сирени. Она слышала быстрые легкие шаги Джо, спускавшегося по лестнице, и стук захлопнувшейся парадной двери.

Она потушила свет, в темноте разделась и легла в кровать. Она лежала и не плакала.

Подошло время выпуска и раздачи дипломов, и они с Элис ходили по вечеринкам и как-то раз даже поехали лунной ночью с большой компанией на пароходе "Чарлз Мак Алистер" вниз по реке до Головы индейца. Для Джейни и Элис компания была непривычно груба. Молодые люди все время пили, в каждом укромном уголке целовались и обнимались парочки, но лунный свет так красиво дробился в реке, и они с Элис тесно сдвинули плетеные стулья и разговаривали. На пароходе был оркестр и танцы, но они не стали танцевать из-за грубиянов, кольцом обступивших танцующих и отпускавших глупые шуточки. Они о многом переговорили, и на обратном пути Джейни, тесно прижавшись к Элис, у перил почти шепотом рассказала ей об Алеке. Элис читала о случившемся в газете, но и не подозревала, что Джейни так хорошо его знала и любила. Она заплакала, и Джейни чувствовала себя сильной, утешая ее, и они знали, что с этих пор они друзья. Джейни шепнула, что она уже не в силах будет полюбить кого-нибудь, и Элис сказала, что вообще не представляет себе, как можно полюбить мужчину: все они пьют, курят, говорят гадости, и у всех у них только одна мысль на уме.