Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Мы цитируем напечатанную в Нью-Йорк Таймс статью польского писателя-драматурга Януша Гловацкого о его пьесе "Четвертая сестра", поставленной сейчас в Нью-Йорке.

"В "Четвертой сестре" наиболее часто повторяющиеся слова: "Я подавлен" - странная реплика для комедии. Действительно, я не уверен в жанре своей пьесы - комедия это или трагедия, но разницу между ними иногда трудно понять. Один из персонажей, отставной генерал, воевавший и в Берлине, и в Кабуле, пытается найти работу манекена для того, чтобы оплатить учение в хореографическом училище его младшей дочери. Старшая дочь - любовница модного политика, ненавидящего евреев, хотя он сам полуеврей. Средняя дочь, закончившая юридический факультет, сейчас кормит в цирке зверей. Несколько лет назад они твердо знали, что их ждет в жизни. Сейчас утрачены все ориентиры.

Третья, самая младшая дочь Таня имеет, однако, достаточно твердые убеждения и вкусы. Хотя она путает Достоевского с Версаче и Булгакова с Бритни Спирс, у нее есть в жизни путеводная нить: фильм "Прелестная женщина" с Джулией Робертс в главной роли. В старину проститутки притворялись девственницами, в наше время девственницы притворяются проститутками.

Таня однажды побывала в музее, и единственная картина, которая ее привекла, была картина Шагала, на которой изображен мальчик в одном ботинке, висящий вниз головой. Таня не сильно переживает смерть тридцати женщин и детей в результате взрыва бомбы. Но это не значит, что она бесчувственна. Ей однажды случилось плакать пять дней подряд, вместе со всей планетой, над смертью принцессы Дайаны. Я сам читал в одной газете, что 11 сентября потрясло сердца людей столь же тяжело, как смерть принцессы. В "Четвертой сестре" натурализм связан с сюрреализмом, и здесь тоже трудно указать, чем одно отличается от другого.

Чехов сомневался в своем праве моральном праве писать, коли он не в силах был ответить на основной вопрос: Как нам жить? В моей пьесе отставной генерал задает вопросы много проще: "Кто нами правит? Куда девались деньги? Чем это кончится?" И никто не торопится ему отвечать.

Я решил, что моя пьеса о Москве начнется в Голливуде, на церемонии Оскара, которую наблюдает весь мир. Вездесущий канал Си Эн Эн смотрят и те, кто взрывает посольства, и те, кто охраняет их, кто захватывает заложников и кто их освобождает. Один египетский писатель, которого я встретил в Нью-Йорке, был помешан на американском телевидении: он знал всё о процессе Симпсона и о Монике Левински. Но он был истинно поражен, обнаружив, что в Нью-Йорке есть религиозные люди.

Но кое-кто и не имеет доступа к телевидению, - продолжает Януш Гловацкий, - как, например, московские беспризорные дети, живущие в канализационных системах и в общественных уборных. У этих детей часто нет зубов, зато они знают всё о системах оружия. В сегодняшнем мире дети ориентируются в очень раннем возрасте. Эти же в Москве готовы застрелить за пачку Мальборо. По заданию мафии они убивают тех, на кому им указано. Но у детей, понятно, случаются и ошибки, и тогда убивают кого-то неуказанного. Правда, и сама мафия может что-нибудь напутать - очень уж перегружены работой ее члены.

В Москве на улицах всегда можно встретить киношников и телевизионщиков, снимающих документальные фильмы об организованной преступности и детской проституции. Одного такого режиссера я вывел в моей пьесе. Он получает Оскара за фильм "Дети Москвы" - о детской проституции. И здесь опять же трудно отличить правду от вымысла.

Я привез домой две популярные русские игрушки. Одна - Ванька-встанька, о котором мой шофер, Светланин отец, подаривший его, сказал: "Видишь - никто не сможет победить Россию": предполагается, что Россия всегда встанет вроде этого Ваньки. Вторую игрушку я купил сам - это всем известный набор матрешек, но в моем каждая из них имеет другое лицо. Глядя на эту игрушку, я думаю, какое же лицо Россия покажет в грядущие годы.

В конце 19-го века Чехов написал, что Россия любит прошлое, ненавидит настоящее и боится будущего. Люди не понимают, что будущее становится настоящим, которое они так ненавидят, а мгновение спустя - прошлым, по которому они тоскуют.

Для Чехова в "Трех сестрах" волшебным местом, с которым героини связывают надежду на счастье, была Москва. Для меня, когда в годы коммунизма я жил в Варшаве, такой обетованной землей была Америка. Для героев "Четвертой сестры" такого места уже нет".

Это была статья польского драматурга Януша Гловацкого, опубликованная Нью-Йорк Таймс 17 ноября.

Через несколько дней в той же Нью-Йорк Таймс появилась рецензия на спектакль по пьесе Гловацкого "Четвертая сестра". Рецензия была скорее прохладная, но не отбила желания сходить на пьесу. Мне было интересно посмотреть, что написал в своей пьесе автор, так тепло, сочувственно, с доброжелательным пониманием написавший о современной России в цитированной статье. Тем более, что автор поляк, а ни для кого не секрет, что польско-советские отношения были особенно обостренными, корни вражды уходили еще в далекие досоветские времена. Кстати, мне уже не раз приходилось читать и слышать, что эти отношения чуть ли не радикальным образом изменились после августа 91 года, а то еще и раньше, со времен Горбачева. Русских уж не ненавидят, но скорее жалеют. Впрочем, просвещенным полякам - а Януш Гловацкий несомненно относится к их числу - всегда было понятно, что "русские империалисты" страдают от собственного имперства ничуть не меньше, а то и больше, чем угнетенные их империей народы. Равно как и просвещенные "совки" буквально поклонялись Польше; этого не могли не замечать культурные поляки.

Я сходил на "Четвертую сестру" и сейчас поделюсь своими впечатлениями.

Спектакль по пьесе Януша Гловацкого "Четвертая сестра" идет в небольшом зале Vineyard Theater на 15-й улице. Это так называемый off Broadway, то есть не главная арена нью-йоркской театральной жизни. Это как существует Голливуд и существуют независимо от Голливуда, на медные деньги сделанные фильмы, их называют "инди". Это не значит, конечно, что тут мы имеем дело со вторым сортом - отнюдь не всегда. Офф-Бродвей это скорее нечто студийное, экспериментальное, вроде студии МХАТ, в которой вырос Вахтангов. Так же как независимые фильмы подчас порождают крупные кинематографические явления. Вот сейчас, например, уже около сорока недель идет такой "инди" "Моя шумная греческая свадьба", сделавший уже больше 200 миллионов. Еще одним примером успешного независимого фильма был нашумевший "Ложь, секс и видео", запустивший на голливудские высоты режиссера Соденберга, о чем, кстати, многие жалеют: я не могу назвать ни одного его запомнившегося фильма, сделанного уже в Голливуде, хотя что-то шумело, что-то получало премии, он считается сделавшим успешную карьеру. Самый первый его голливудский продукт - "Кафка" - был недурен, нестандартен, но коммерчески провалился, после чего ему уже воли в Голливуде не давали. В скором времени выйдет его вариант "Соляриса" - посмотрим. Уже пишут, что магнаты Голливуда готовятся списать этот фильм в убыток - никак не могли придумать, как подать его на маркете; решили рекламировать его как любовную историю. В этом же духе дает интервью сам режиссер. Никаких гносеологических проблем в новом "Солярисе" вроде бы не будет.

Что же сказать о "Четвертой сестре" вне Бродвея? От пьесы я в восторг не пришел, но спектакль мне скорее понравился: и актеры, и бедненькая, но тем более изобретательная постановка. Вообще когда в Америке встречаешь бедность, то умиляешься. Русские люди, как известно, не любят богатства. Да и нужно ли таковое для создания произведений искусства? Много ли денег потратил Бергман, скажем, на "Персону"? И придет ли Бергману в голову величать себя королем мира, как это сделал на церемонии Оскара режиссер "Титаника" (я и фамилию его забыл, она мне ничего не говорит). Голь на выдумки хитра, говорит пословица, - и это едва ли не формула искусства. В постановке "Четвертой сестры" была выдумка.

Что мне не понравилось и как-то осталось непонятным - это выдумка самого автора насчет четвертой сестры. Чеховская троица добралась до Москвы, но нынче ей там делать нечего. Старшая сестра Вера (в американском произношении, натурально, Вира или ВерОчка) забеременела от своего политика, а тот, поначалу объявив себя счастливейшим человеком в России, кончил тем, что даже на аборт не дал. Потребные шестьсот долларов пытается достать младшая сестра Таня, сдирая их с соседа молодого гангстера Кости, причем в результате полового акта оказывается, что она девственница. Это вот она прикидывается проституткой, обозначая различные этапы совокупления бейсбольными терминами (оргазм называется хоум бэйз) - известные в Америке шуточки. Потрясенная происшедшим, она от денег отказывается, но не менее потрясенный ее невинностью Костя предлагает ей те же шестьсот, как он выражается, за второй сеанс. В конце концов деньги сестрам всё же не достаются, и Вера решает рожать. Таня выходит замуж за Костю, но в день свадьбы этого Тузенбаха, натурально, убивают.