Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

Это называется: друг мой Аркадий, не говори красиво. Нет ныне такой жизни по такой модели: и слуги не те, да и господа подкачали. В старой доброй Англии - самая разнузданная в мире желтая пресса. Последний скандал, ею раздуваемый, - о дворецком покойной принцессы Дайаны Поле Бёрреле, обвинявшемся в похищении предметов ее личного пользования. Он утверждает, что принцесса отдала их ему на хранение, некоторые просто подарила - потому что ей некуда было девать всё, чем она была завалена. Суд прекратил дело, когда королева сделала заявление в пользу Бёррела, подтвердившее истинность того, что он говорил. Но вот тут-то и началась настоящая история. Верный слуга, которого Дайна называла своим "камнем", начал разговаривать и выкладывать факты - в газетных и телевизионных интервью. За одно из них ему заплатили 600 тысяч долларов. Сейчас он в Америке, где "под него" хотят организовать телешоу "Что видел дворецкий" ( каноническое название старинных порнографических наборов). Я видел одно из его интервью. Ведущая спросила: не было бы с его стороны оптимальным решением после прекращения судебного дела не общаться с прессой? Он сказал, что должен думать о себе и о своей семье: за те почти два года, что он находился под следствием, его дела совершенно расстроились, пришлось сделать долги и даже начать тратить страховые суммы. Понять Бёррелла можно, он вообще не производит негативного впечатления, и я вполне верю тому, что он был преданным слугой Дайаны. Но жизнь нынешняя не такова, чтобы культивировать в себе такие средневековые добродетели. Начать с того, что многие скандальные детали из жизни покойницы, сообщенные Бёррелом, проникли в прессу из полиции во время следствия: полиция тоже не силах устоять перед прессой, а под рукой и заработать. Бёррелл же сообщал такие детали потому, что они служили ему защитой в следствии, позволяли понять доверительнейший характер его отношений с принцессой.

То есть - господа нынешние едва ли лучше слуг. Поведение Дайаны было совершенно непристойным, не стильным, не "классным". С ней собственная мать перестала разговаривать за четыре месяца до ее гибели. Принц-консорт (муж королевы) писал ей письма, в которых называл ее проституткой. И единственное, что мне кажется в этой истории стильным, это слова, которые он употреблял для соответствующей характеристики: trollop и harlot: старинные, классические слова. Сейчас бы сказали whore или hooker.

Принцесса Дайана называла Бёррела своим камнем, то есть несокрушимой опорой. Это евангельская реминисценция: "И нареку тебя Петром", говорит Христос одному из апостолов. Петр значит камень. Это тот самый Петр, который, не пропел еще петух, трижды отрекся от Учителя. Тем не менее камень христианства до сих пор существует: так принято называть католическую церковь, Рим. Нынешний первосвященник старается каменеть как может, а его со всех сторон осаждают требованиями разрешить католикам аборты и употребление презервативов. Все думают не о камнях веры, а о себе и своей семье: как ее прокормить, как ее увеличить или, наоборот, увеличения избежать. Сверхличные ценности не в большой сейчас цене. Всё в человеке, всё для человека - этот лозунг осуществился не в коммунистическом СССР, а на современном Западе. А без сверхличных ценностей - какая не что церковь, а хоть бы и аристократия?

Среди откровений, последовавших в деле Бёррелла, было и такое. Выяснилось, что дворцовые слуги, даже и в Букингемском дворце, ночью приводили во дворцы своих сторонних приятелей и подруг, показывали им интерьеры и устраивали оргии, в том числе и гомосексуальные. Помимо этого говорят еще о некоем человеке из штата принца Чарльза, который подверг гомосексуальному изнасилованию одного из лакеев; за молчание дали тому шестьдесят тысяч. Так сейчас и он заговорил. Пресса гадает, кто бы мог быть этот насильник; попутно вспомнили, что третьего сына королевы принца Эдварда, недавно, кстати, женившегося, в тесном кругу не называли иначе как "Мэри".

Лакей по-английски valet; проще, то есть по-русски, валет. То есть раньше были дамы и господа, а сейчас дамы и валеты. Причем везде, даже в Англии. Карты старые, засаленные, какими и положено слугам играть в какие-нибудь "носки". Культура в традиционном смысле слова исчезла, сменилась цивилизацией. Связь цивилизации с культурой, говорил Бердяев, музейна, последняя сохраняется в культуре исключительно как музейный экспонат. Поэтому стоит похаживать в музей графства Насо - даже и потому, что эта американская административная единица называется всё-таки графством. При этом толстенькие человечки Ботеро с удовольствием читают желтую прессу. Это им идет.

Интересно, что бы сказал о принцессе Дайане Розанов? Скорее всего, пожалел бы - как жалел Н.Н. Пушкину, оправдывая ее любовь к Дантесу.

Москва глазами поляка

В Нью-Йорк Таймс от 17 ноября появилась статья польского писателя Януша Гловацкого касательно постановки в Нью-Йорке его новой пьесы "Четвертая сестра". Привожу полный текст этой статьи:

"На Москва-реке, около парка Горького поставлен рекламный плакат высотой в несколько метров: человек в деловом костюме, вытянув руки вперед, приготовился прыгнуть в реку. Надпись на плакате: "Прежде чем прыгнуть, подумай: не принять ли Стресстаб?"

В век глобализации, пожалуй, только одна вещь действительно связывает мир сильнее, чем Интернет, поп-культура или так называемая свободная торговля: это готовность к прыжку. Россия отставала столетиями, но теперь в некотором смысле вышла вперед; сегодня Америка, подвергаемая террору, испытывающая экономические неурядицы и переживающая культурное беззаконие, как бы догоняет Россию.

Моя новая пьеса "Четвертая сестра" вдохновлена чеховскими "Тремя сестрами", но это ни выдуманное продолжение, ни новая версия, ни пастиш - просто ироническая аллюзия на чеховскую пьесу и указание на дальнейшее движение вниз, куда скатывается послечеховский мир.

Подспудное убеждение чеховских героев, живущих среди хлопот и страданий, - в том, что их детям предстоит лучшее будущее. Легко было Чехову питать некоторые надежды в конце 19 века, когда понятия истины, чести, преданности и любви воспринимались вполне серьезно. (Иногда даже слишком серьезно, коли русские офицеры так легко выходили на дуэль, если считали затронутой их честь.)

Но сегодняшняя Москва мало общего имеет с Москвой времен Чехова. Нет сейчас троек, и слишком мало осталось высокодумых мечтателей. Я был в Москве примерно четыре года назад, когда Россия готовилась к чеченской войне. В моих прогулках по городу меня сопровождала 14-летняя Светлана, дочь шофера предоставленного мне Министерством культуры автомобиля. Мы шли мимо дискотеки "Серп и Молот", магазинов Джорджио Армани, ресторанов мафиозного вида с названиями вроде "Вверх и вниз", мимо заведений, торгующих роллс-ройсами и инвалидов афганской войны с орденами, но без ног, просящих милостыню. Они угрюмо наблюдали, как милиционер брал под козырек черным лимузинам, везущим мафиози. В 21-м веке, наряду с традиционными четырьмя элементами - огнем, водой, землей и воздухом - появился пятый: деньги

За день до этого в Москве взорвалась бомба. Обвиняли чеченцев, но люди говорили, что это работа КГБ для оправдания новой войны и отвлечения нищего населения от привычных бед. Светлана тряслась от негодования - но по другой причине: она возмущалась тем, что где-то величайшим художником века был назван Ив Сан-Лоран: "Каждому дураку известно, что это не Сан-Лоран, а Версачи!"

Может быть, Ницше был прав, когда говорил, что юмор - лучшая эпитафия на могиле бедствий. Я написал свою пьесу из отчаяния - может быть, поэтому она кажется мне смешной. Один из отцов театра абсурда Сэмюэл Бекетт, переживший две мировых войны, решил, что Годо не придет никогда и что нет ничего смешнее несчастья. Хотя Чехов жил в 19-м столетии, это ощущение не было ему чуждо, но при этом его смех был полон сочувствия к людям.

Во времена коммунизма, когда я еще жил в Варшаве, министр культуры запретил одну из моих пьес. Когда я спросил почему, он объяснил, что понимает необходимость смеха и даже сам заставляет себя смеяться ежедневно в течение 10 минут - в целях умственной гигиены. Но есть только два вида смеха, продолжал он: конструктивный, то есть прокоммунистический, и деструктивный, то есть антикоммунистический. Я надеюсь, что "Четвертая сестра" попадет под третью категорию".

Мы цитируем напечатанную в Нью-Йорк Таймс статью польского писателя-драматурга Януша Гловацкого о его пьесе "Четвертая сестра", поставленной сейчас в Нью-Йорке.

"В "Четвертой сестре" наиболее часто повторяющиеся слова: "Я подавлен" - странная реплика для комедии. Действительно, я не уверен в жанре своей пьесы - комедия это или трагедия, но разницу между ними иногда трудно понять. Один из персонажей, отставной генерал, воевавший и в Берлине, и в Кабуле, пытается найти работу манекена для того, чтобы оплатить учение в хореографическом училище его младшей дочери. Старшая дочь - любовница модного политика, ненавидящего евреев, хотя он сам полуеврей. Средняя дочь, закончившая юридический факультет, сейчас кормит в цирке зверей. Несколько лет назад они твердо знали, что их ждет в жизни. Сейчас утрачены все ориентиры.