Зачем мы вернулись, братишка? - Алескендер Рамазанов

– Какую правду! – взвился из темноты звонкий, почти мальчишеский голос. – Куда она с этой правдой пойдет? В «Красной Звезде» ваша правда? Или в книжке этой «Монумент в Кабуле», как его, Масляника, что ли? Где там про то, что в Рухе своя артиллерия по шестой роте била, про то, как сержант в Герате экипажу приказал застрелиться, чтобы в плен не попасть, как «двухсотого» узбека в цинке русской мамане прислали вместо сына. Да мало ли? Только вот если поговорить толково, кто рядом был да суть знал, то получается, что на одного героя, конкретно, – десять мудаков с большими звездами. И герой он потому, что за их мудачество расплачивается жизнью. А, возразите?

– Я потому дальше и не пошел, – дождавшись паузы, пояснил рассказчик. – Умный человек сказал, что память и надежда лучше правды и похоронки. Хаджи! Ему нужно верить.

– Э, да ты, часом, не на Мекку молишься? Аллах Акбар, да?

– Гнилой базар! – выкатился на середину коренастый паренек, предупреждающе поднял обе руки. – Не надо веру трогать. Вот, смотрите, – запустил руку за ворот, вынул тускло блеснувший крестик, приложил к губам. – Убедились? Теперь так скажу: герои есть и у нас, и у «духов». Иначе бы мы все подохли. Герои что делают? Подвиг совершают, значит, жизнь двигают. А мы уже по инерции. Вот скажите, как мне к такому «духу» относиться? За Кандагаром, на запад, километров двадцать, кишлак есть, Сенгезай. Нет, Хаузи к горам поближе, а этот к реке, Аргандаб. Мы там с «духами» в лоб столкнулись. Вылетели на них прямо у мечети. Конечно, перевес на нашей стороне – две БМП-2 впереди, «бронники», вертушки прикрывали. Они сразу стали отходить, но без паники, заслон оставили у мечети. Так вот выскочил один, шустрый такой, роста не больше моего, поливает из автомата, дает своим отойти. А тут рядом граната рванула, его об стенку – шварк! Мысль какая – пленный готовый. А он поднялся, смотрим, лицо в крови, глаз болтается. Так еще ощерился, глаз вырвал и руку об стенку мечети вытер. Почему не добили? Не знаю. Только не стрелял больше никто. Пауза такая случилась. А «душок» этот будто растворился. Я потом этот след долго рассматривал и все к себе ситуацию примерял: а смог бы так, в случае чего? Только я не об этом хочу рассказать. Что мы все о войне? Присохнет! От царя Гороха бьемся. И афганцы тоже такие же – триста лет друг друга режут. Давайте о бабах, что ли, о любви, в конце концов.

– Какие бабы? О «чекистках»? Бляди!

– Да хотя бы! Не дрочить же полтора года? Опять же блядь честнее пидора.

– Не, хлопцы! У нас доктор был, он, сука, теорию имел, что половое воздержание полезно. Умно так говорил. А потом его один разведчик капитально отпи…дил за то, что Ленке из хирургии проходу не давал.

– Тихо! Договорились же не материться, – поднялся рядом с коренастым Рубцов. – Если нет у вас ничего в голове про любовь, дайте слово человеку. Начинай, сам же тему предложил. Видишь, как зацепило?

– Хорошо, расскажу о «духовском» командире, бывшем нашем майоре. Афганцы его называли Исмаил-шер. Легенда, конечно, хотя, говорят, французы о нем фильм снимали документальный. Только там он себя за другого выдает и обещает, что с нами воевать не будет. Черта с два! До последнего бился.

ИСМАИЛ

Лет тридцать назад, когда прокладывали дорогу через Саланг, под обвалом погиб бульдозерист, пуштун.

Значит, лавиной в пропасть стащило и там крепко завалило. Дело печальное, но обычное. Горы мстительны. Опасно в них камни ворочать. Потом человек может сильно болеть, несчастья посыпятся, и не свяжешь, почему? Видел я, как афганцы-старики тряслись, когда наши по хребтам лупили. Вроде горы далеко, взрывы далеко, а им страшно! Ладно, это я отступил для общей картины.

Афганца не откопали: столько породы сорвалось, что на пирамиду Хеопса хватило бы. Зато могила на века! А теперь скажите мне, что нет судьбы! Этот пуштун всегда сынишку своего Исмаила, лет одиннадцати, в кабину брал. Сызмальства к работе приучал. Так вот, за час до обвала наш, советский «спец», геофизик, парнишку в лагерь отправил за какими-то бумагами. Спас, получается? А дальше что? Стали выяснять, куда пацана отправить, где родственники? И выяснилось, что лучше бы и ему погибнуть. Оба: и отец, и сын были в бегах, то ли по политической части, то ли по кровной мести. Что-то уж очень серьезное. И опять, не судьба? Инженер – дагестанец, аварец или лезгин, он с этим бульдозеристом дружбу водил, язык знал. Немудрено, кто на аварском говорит – китайский за месяц освоит. Они такие звуки выговаривают! И вообще, известно, нерусские к языкам чужим больше способны.

Маджид, так геофизика звали, решил мальчишку с собой забрать в Союз. Раньше проще было, отношения другие. К тому же у него детей своих не было. Почему? Когда учился в Москве, то клюнул на какую-то девицу из древнего рода, лет на десять старше себя. А там всегда с генетикой хреново. То брат с сестрой, то отец с дочкой, как еще династию сохранить! Проще сказать: была его жена бесплодной и к сорока годам чем-то на мартышку смахивала. А это для дагестанца смерть: знать, что не будет у тебя детей! Они же в аулах, если мальчик рождается, среди ночи из ружей палят. Естественно, родня Маджида в горах ее не признала.

На Саланге в ту пору часто бывали министры Захиршаха, а тут вдруг пожаловал брат короля! Маджид и высказал свою просьбу на приеме. Мигом все решилось.

Сначала Исмаила отправили в высокогорный аул, на родину Маджида. Ему это не в новинку было. Вера одна, местность та же, обычаи похожи. Даже хлеб: здесь лепешка, там – чурек, большая лепешка. Учился, говорят, упорно. Двое дядек Маджида в том ауле в школе преподавали русский и физику. Один уставал – второй принимался. Потом Маджид закрепился в каком-то московском управлении и забрал Исмаила к себе. Беды с парнем не знал. Умный, воспитанный, за себя мог постоять. Кстати, по документам не придерешься: родился в Дагестанской АССР, национальность, фамилия, отчество, падар-модар, бах-баджи (папа-мама) – все было переписано. Наш человек! И после школы отец его устроил в автодорожный институт, по стопам, значит, чувствовал, что настанет время, потянет Исмаила домой. Потянуло, но не совсем так, как ему думалось.

За два года до ввода войск, когда все в Кабуле закручивалось, Маджид попал в Анголе в авиакатастрофу. Исмаил в это время диплом защищал. Получил корочку и в тот же день сообщил приемной матери, что идет в армию на два года. Та, конечно, поняла, что парень совсем уходит, но особо не жалела. А Исмаил действительно как офицер запаса рапорт подал, и вперед! Командиром саперного взвода, под Ашхабад. А куда еще? Такими, без всяких ходатайств, кадровики любят дыры затыкать.

Значит, рисуем портрет лейтенанта Хизриева Исмаила Маджидовича. Предупреждаю, персонаж из легенды. Кое-что я сам домыслил. Худощавый, смугловатый, но не больше чем запорожский хлопец, в котором турецкая кровь гуляет. Сильный – сначала вольной борьбой занимался, потом самбо. Глаза – серые с голубым, это и у афганских горцев, и в Дагестане – не редкость. Рост – выше среднего. Брови, как «нун», стан, как «алеф». Что? Потом поясню. Так о красавцах говорят. Нормальный! Курил и пил, но ума не терял. Не любил дураков и забияк. Раза два его попробовали оттянуть – плохо кончилось. Одному ключицу перебил, другому за малым кадык не вырвал. Худой-худой, а стропу рвал и пятак гнул. Доподлинно известно – девчата от него пропадали. Да что вы все трахал, не трахал! Тут все сложнее было.

Скажем, соберется компания, и чтобы от него у какой крыша не поехала – не было. Особенно если девка уже собиралась замуж. Да он и повода не давал. Веселится, как все, водку пьет, на гитаре побренчит. Танцевать любил и умел! Заметили – если станцует с ним такая без пяти минут невеста, пиши пропало! В этот же вечер скандал учинит с истерикой, а потом и вовсе в отказ. А чем брал? Да уж не уговорами. Он немногословен был. Щедростью? Не жаден, но, кроме жалованья, ничего не имел. А вот что дальше: станцует да пощебечет, повьется рядом хоть полчаса – ищи ее через день-другой в квартирке холостяцкой. А бабы, которые с ним переспали, на глазах стервенели. Не подступишься! И наряжались по-другому, и говорили, а самое интересное – краситься переставали напрочь.

Теперь о главном: служил Исмаил на совесть, взвод – отличный. С полигона не вылезал. Заметили, конечно, направили с повышением в учебный центр, для Афгана саперов готовить. Кстати, там тоже жена капитана какого-то из-за него на путь истинный встала и пошла куда глаза глядят: только записку оставила, чтобы муж не волновался. А может, они все в нем, холостом да видном, только причину искали? Такую, чтобы не стыдно было. Изменить, так с красавцем. Проглотит муж, значит, лох, нет – дважды лох! Без причины и кошки не родятся. Летом восьмидесятого Исмаила командировали в Афганистан, с группой спецминеров. Тогда эти датчики да ловушки под большим секретом были. Через три месяца вернулся. Медаль «За отвагу» в части вручали. Изменился капитально. На службу забил, дерзил командирам, а штабным и замполиту – особенно. В конце концов рапорт подал в Афган. Разумеется, удовлетворили. Тогда уже народ просек, что такое Афган, особо-то не рвались. А перед отъездом на отвальной в кафе подошла к нему девчонка. Мы эту Тоню знали – дочка начальника хиругического отделения, из нашего госпиталя, она там же медсестрой работала. Что? Был я там или не был, какая разница? Говорю же, легенда! В крысу эту афганскую поверили, а я вам про людей, и столько вопросов? Вы, хлопцы, искусство с жизнью не путайте, от этого большие беды бывают. Не сбивайте, а?