Марк Бернес в воспоминаниях современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

«Два бойца»

Война продолжалась. В 1942 году Леонид Луков начал снимать фильм «Два бойца». Поначалу песен там не предполагалось — фильм должна была сопровождать только симфоническая музыка.

Но однажды вечером ко мне пришел Леонид Давыдович и сказал:

— Понимаешь, не получается у меня никак сцена в землянке без песни.

И так взволнованно и талантливо рассказал мне и тему песни, и ее настроение, что я, сев к роялю, сразу, без единой остановки, сыграл ему мелодию «Темной ночи», которая и вошла потом в фильм без единого изменения. Случай такого мгновенного сочинения песни — за тот временной отрезок, в течение которого она звучит, в моей практике единственный. Бывало, сочинялось быстро, но так!..

Луков сразу же и безоговорочно принял музыку, видимо, она полностью совпала с его видением будущей сцены. Вызвали срочно поэта Владимира Агатова. Он тут же, присев к столу, написал стихи почти без помарок. Разбудили Бернеса, отсыпавшегося после утомительных съемок, где-то уже поздним вечером раздобыли гитариста, ночью на студии записали фонограмму, а наутро Луков в декорации уже снимал Бернеса под эту фонограмму…

Кстати говоря, из-за «Темной ночи» у меня произошла по моей же вине первая размолвка с Луковым. Я, обуянный жаждой славы и нетерпением, легкомысленно передал песню моему давнему другу Л. Утесову еще до выхода картины на экран, и он стал петь ее повсюду, записал на пластинку. Луков и Бернес были рассержены чрезвычайно, и, как понимаете, вполне справедливо.

После «Темной ночи» Луков решил, что Бернес должен будет спеть еще одну песню, совершенно контрастную… И просил меня написать ее в стиле веселых одесских уличных песен. Я по рождению ленинградец, никогда не соприкасался творчески с одесским песенным фольклором и просто не знал, с чего начать. И тогда в газетах было помещено объявление с просьбой ко всем лицам, знающим одесские песни, явиться на киностудию. На следующий день привалила огромная толпа коренных одесситов, патриотов своих песен. Пришли люди очень разнообразные — от почтенных докторов до типов, вызывавших удивление по поводу того, что они еще на свободе. И все они два дня пели наперебой всевозможные типично одесские песни. А я потом, сплавив характерные обороты и интонации, написал «Шаланды», песню вполне самостоятельную, но принесшую мне впоследствии массу неприятностей, так как люди, ее бесконечно критиковавшие, никак не могли понять, что такой персонаж, как Аркадий Дзюбин, мог петь в данных условиях только такого типа песню, иначе образ его был бы неправдивым. Конечно, если бы я написал эту песню вне фильма, просто для эстрадного исполнения, я был бы вполне согласен с моими критиками. Но зато после «Двух бойцов» жизнерадостные и доброжелательные одесситы стали считать меня «своим».

«Разные судьбы»

Последний фильм, который мы делали вместе с моим покойным другом Леонидом Луковым, был «Разные судьбы». И фильм этот всегда напоминает мне о долгих годах совместной работы с этим великолепным мастером и редкостно хорошим человеком; работали мы над «судьбами» дружно, интересно и с увлечением.

Любопытная история произошла с «Песней Рощина» (стихи Н. Доризо). Поначалу в роли композитора Рощина должен был сниматься Марк Бернес. Но он неожиданно заболел, и роль его была поручена ленинградскому актеру Б. Фрейндлиху, который сам петь не умел. И тогда за Фрейндлиха песню эту напел замечательный ленинградский актер А. Ф. Борисов{37}. И получилось, что играет в фильме один, а поет за него другой. Так в кино бывает нередко.

А на пластинке и по радио прозвучал голос третьего — Марка Бернеса, который, поправившись, с удовольствием по нашей с Луковым просьбе принял таким образом косвенное участие в работе над фильмом. А за два месяца до смерти Марк Бернес заново записал «Песню Рощина» на грампластинку.

Впервые мы с Марком встретились на фильме «Истребители» и так всю жизнь не расставались, прикипели друг к другу. Я думаю, что он был самым близким моим другом.

У нас даже свой язык образовался. Мы иногда произносили какую-то фразу, никто ничего не понимал, а мы с Марком покатывались со смеху.

Вот вам пример остроумия Марка. Мы жили незадолго до войны в Киеве и по вечерам, после съемок, собирались в номере у Марка или у меня. Приходили все артисты и начинался галдеж, пение, играли на гитаре, рассказывали анекдоты, выпивали. А рядом жили два бухгалтера из Житомира, которые приехали в Киев сдавать годовой отчет. И они — как 11 часов вечера — так в номер стучат. И Марку это надоело, он позвонил к ним и сказал: «Товарищи, вы члены партии?» Те радостно сказали: «Да!» — «Так вот, я директор гостиницы, тоже член партии, и вы в анкете писали, что в случае приезда иностранной делегации освободите номер. Так вот, приехала американская делегация только на одну ночь, придется вам освободить номер. Но мы постелили вам внизу две кровати в Красном зале, спокойно переночуете, потом вернетесь обратно. Так что, вы не одевайтесь, накиньте что-нибудь на себя и спускайтесь вниз». Эти два господина спускаются вниз, открывают дверь в Красный зал… А там — полное освещение, столы стоят буквой «П» и власти города чествуют знаменитого американского летчика Чарльза Линдберга, который первым совершил беспосадочный перелет из Америки в Европу. А они так: набросили себе пальто на нижнее белье, идут. У них из-под пальто штрипки от кальсон волочатся по паркету. И они медленно идут к самому центру стола — к перекладине буквы «П». Дошли, синхронно сказали: «Ага!» — и повернули обратно. Полное молчание. Вся сцена — как финал «Ревизора». Неделю искали, кто это сделал, но автора шутки не нашли.

Марк следовал своим эмоциям, которые были невероятно раскиданы, начиная от нежной ласки и кончая в некоторых случаях почти злобой. Не раз мне приходилось это наблюдать. Причем переходы эти были порой внезапными, но при этом и естественными. Он мог из-за какой-нибудь мелочи устроить скандал, но мог простить и элементарную подлость.

Обожал свою дочку от первой жены — Наташу. Буквально каждый час звонил домой: «Как Наташа?» Очень много с ней занимался, читал. Ночью вставал посмотреть, как она спит. Был просто одержимым отцом. Сейчас Наташа живет в Америке.

У него была идея-фикс: от рака умерли его отец и мать, сестра и первая жена Паола. Так он все время твердил, что и он умрет от рака. Так и вышло.

В конце пятидесятых годов на Киевской студии имени Довженко царило большое оживление. После сталинского бескартинья снималось довольно много фильмов, и нередко для съемок приглашали известных московских актеров.