Марк Бернес в воспоминаниях современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

Марк Бернес был не только великолепным, тонким и музыкальным исполнителем и популяризатором советских песен. Он был замечательным актером. В кино остались десятки его ролей, образов, созданных им и навсегда оставшихся с нами.

И в каждом образе, в каждой песне, какими бы они ни были разными и непохожими, было одно — присутствие самого Марка Бернеса — талантливого, обаятельного, улыбчивого. Неповторимого…

Марк умел и любил работать над песней. Он долго «вживался» в песню, привыкал к ней. Иногда придирался буквально к одной ноте, к одному слову. Мы с ним часто ссорились во время работы. Самую серьезную ссору вызвала песня «Три года ты мне снилась». С первого раза песня ему не понравилась, «не пошла» у него. Он сказал, что это не «его» песня и петь ее он вообще не будет. Отказывается.

Л. Луков, режиссер «Большой жизни» (из второй серии картины и была песня), приказал Бернесу песню учить и назначил на следующее утро запись. Бернес ушел разъяренный…

Утром он явился на студию тихий и ласковый. За ночь он «впелся» в музыку, «сжился» со словами — песня уже не казалась ему чужой, она ему уже нравилась, он легко ее напевал. Запись прошла быстро и удачно. Эта песня навсегда вошла в репертуар Марка, он полюбил ее.

Должен сказать, что ссорились мы с ним только по творческим вопросам. Ни одна ссора всерьез не омрачила нашу многолетнюю дружбу…

Мы много ездили с ним по стране с выступлениями. И всегда он был с постоянным аккомпаниатором — он боялся композиторских экспромтов, отыгрышей, перемен тональностей. Один раз только довелось мне аккомпанировать Марку — в фильме «Истребители».

Будучи от природы очень музыкальным человеком, Марк все же иногда учил песню долго и мучительно. Требовал повтора мелодии в аккомпанементе, в оркестре — без этого просто боялся петь.

Это был некий психологический барьер, а может быть, просто привычка — слышать основную мелодию песни.

У Бернеса была огромная почта. Самые смешные письма он всегда приносил мне. У меня сохранилось их немало. Бог ты мой, как только не искажали поклонники фамилию своего кумира: Гернес, Бернас, Дарнес, Верникс, Вернес, Берникс, Бэрнэс, Бернет, Бирнез!

Каких только просьб, советов, пожеланий там не высказывалось. Но одно роднило все эти фантастические количества листков — любовь к Марку Бернесу. Любовью они были вызваны к жизни, от любви, от обилия чувств посланы артисту. Были и серьезные письма, ими Марк очень дорожил, читал друзьям, всегда отвечал адресатам.

Марка Бернеса любили и ценили одинаково и люди старшего поколения, и молодежь. Наши французские коллеги считали его советским эстрадным певцом номер один.

После смерти Марка я стал получать письма от его адресатов. Они знали о нашей дружбе, просили о ней рассказать подробнее. Просили фотографии Марка, его пластинки, просили мои песни, которые он исполнял… Ответить всем — невозможно.

Сняты две документальные ленты о Марке Бернесе. Выпущена большая пластинка. Остались пленки, десятки фильмов, множество фотографий… И все же не это главное. Главное — он жив в каждом из нас, жив в памяти всех его знавших и не знавших, в памяти всех его любивших.

А каким нежным отцом был Марк… Как он радовался рождению своей дочери Наташи. Как заботился о ней, когда она совсем крошкой осталась без матери. Он мог часами рассказывать о том, как она спит, как ест, как улыбается.

В середине пятидесятых годов на радио были популярны передачи «В гостях у киноактеров». Была передача и «В гостях у Марка Бернеса». И Марк попросил, чтобы в ней обязательно прозвучал голос Наташи, «маленькой хозяйки» его дома. Вот так в архивах сохранился на пленке рядом с голосом отца голосок трехлетней девочки.

— Наташенька, а что ты больше всего любишь?

— Стеклянные конфеты…

«Стеклянными конфетами» Наташа называла леденцы…

Помню, как дружественно и весело выступил Марк на вечере, посвященном моему пятидесятилетию. Он составил целую антологию моих песен. Примерно это было так. Марк вышел на сцену и, обращаясь ко мне, сказал:

— Дорогой Никита, мы знакомы с тобой очень давно. Сейчас я напомню тебе, как началась наша дружба…

И тихонько напел:

В далекий край товарищ улетает,Родные ветры вслед за ним летят.Любимый город в синей дымке тает,Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…

— А потом она продолжалась, наша дружба… И снова напел:

Спят курганы темныи,Солнцем опаленныи…

— Это ты так научил меня петь, на «и», — смеясь, сказал Бернес.

И туманы белыи ходят чередой.Через рощи шумныи и поля зеленыиВышел в степь донецкую парень молодой…

(В шутку я сказал ему на записи, что именно так поют донецкие шахтеры, и он старательно выпевал на концах слов «и» вместо «е», нескоро узнав о подвохе.)

— Шли годы, и ты помнишь, Никита, многие пели?..

Присядь-ка рядом, что-то мне не спится,Письмо я другу нынче написал…

— И это пели, помнишь?..

А я иду и вспоминаю,Мне снится улица ночная,И огонек в твоем окнеГорит сегодня, как бывало…

— А потом началась война, и я пел вместе со всей страной свою любимую песню:

Темная ночь, только пули свистят по степи,Только ветер гудит в проводах,Тускло звезды мерцают…

— Но мы пели не только грустные песни, пели и веселые. Правда, часто от них было весело всем, кроме нас с тобой…

Шаланды, полные кефали,В Одессу Костя приводил…

— А годы все шли, и как-то незаметно ушла молодость, пришла зрелость, а вместе с ней новые песни:

На кораблях ходил, бывало, в плаванья,В чужих морях бродил и штормовал…

— И еще:

Как это все случилось,В какие вечера?Три года ты мне снилась,А встретилась вчера…

— И эта:

Ну что ж сказать, мой старый друг,Мы в этом сами виноваты,Что много есть невест вокруг,А мы с тобою не женаты…

— И наконец пришла и эта песня:

Голова стала белою,Что с ней я поделаю?..

— Да, много лет мы с тобой, дорогой мой Никита, дружим, работаем… Много песен перепели… Так что же мы, старик, будем петь дальше?

Нет, никогда я не забуду этого вечера и этого выступления Марка.