Книга Натаниэля - Полумрак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не очень-то много смысла, – сказала Четвёртая Тощая Корова, – вот в такой жизни, тут ты права.
– Ну теперь по крайней мере мне не страшно, что в моей жизни не было смысла. Я теперь знаю, что его и не могло быть! – воскликнула Четвёртая Тучная Корова. – Так что давай, приступай. Могло ведь быть намного хуже…
– Это как это? – спросила Четвёртая Тощая Корова, делая нерешительный шаг вперёд.
– Ну я могла, как ты и говорила, рожать весь сон семь живых и семь мёртвых телят. Это было бы ужасно. Слишком много грязи и боли на то же количество смысла. С чего начнёшь? Бедро, горло? Нет, мне абсолютно всё равно, как удобнее тебе.
CI
Натаниэль подал знак.
– С Воскрешеньем Тебя, с Воскрешеньем Тебя, с Воскрешеньем, о Боже, с Воскрешеньем Тебя! – запели чрезвычайно неровным хором сонмы душ.
Натаниэль сдёрнул с кулича полотенце и, шагнув вперёд, низко поклонился.
– Добро пожаловать домой! – воскликнул он. – Мы тебя ждали.
Господь посмотрел на него устало и кивнул.
– Я Сам Себя ждал. С нетерпением. – сказал Он. – Который тут Спартак?
Одна из душ подняла руку.
– Пойди сюда. – сказал Господь. – Смелее.
Спартак подошёл. Господь пожал ему руку.
– Как Я тебя понимаю. – сказал Он Спартаку. – Так. А теперь вы двое. – сказал Он Натаниэлю. – Там теперь вместо этих ваших мрачных пещер такой туннель. И в конце свет. Возьмите чё надо в аду и поштукатурьте. Лифт, кстати, уже сломали.
Натаниэль вздохнул.
– Мы тут Тебе праздник подготовили. – сказал он. – На вот, надень.
Господь повертел в руках весёлый колпачок.
– Надо же, даже крестиком украсили. – сказал Он задумчиво. – Нет, такую пускай епископы носят. Да, кстати, все, это Праведный Разбойник, Праведный Разбойник – это все.
– Здрассь. – сказал Праведный Разбойник.
– О, Нечистый, хочешь прикол? – хихикнул Господь. – Дай руку.
– Опяяять… – застонал Праведный Разбойник.
– Да ладно, дай руку. – сказал Господь.
Они с Праведным Разбойником пожали друг другу руки.
– Гляди! – сказал Господь, вставляя палец насквозь через обе ладони. – Смешно, правда?
Натаниэль покачал головой.
– Не особенно.
– Ладно. – Господь отщипнул кусочек кулича и сунул в рот. – Я пошёл спать. Не будите Меня… ну… три дня. Если кто будет спрашивать, Я в аду.
– Зачем в аду?
– Скажешь, что разбираю инструменты. Да ладно, всё равно никто не спросит. Я кстати заказал верстак по каталогу. Новая модель, со всеми улучшениями. Всё, до после-после-послезавтра.
– После-послезавтра. – поправил Натаниэль машинально. – Эй, погоди, Ты не можешь просто завалиться спать! Тут же торт ещё, мы пунш сварили… Ребята старались…
– Почему не могу? – удивился Господь. – Я могу Всё. Я Всемогущий. Кушайте сами. Развлекайтесь. А я – спать. Верстак привезут – не трогать!
CII
– Значит так, – сказал Иисус, окидывая апостолов суровым взглядом, – Я – Альфа и Омега. Всем понятно? Вот ты, – сказал Он, наставляя палец на Петра, – будешь Бета. Ты – Гамма. Ты – Пи…
– Я не хочу быть Пи! – воскликнул Павел. – Я хочу быть Дельта.
– Будешь Пи. – сказал Иисус коротко. – Только не спорить.
– А я кто буду, Иисус? – спросил Иоанн кротко.
– Никаких имён! Я же сказал, называй меня Альфа! Или Омега. – воскликнул Иисус. – А ты – мистер Дзета.
– А почему у Тебя два имени, а у нас всех только по одному? – поинтересовался Пётр. – Вроде букв должно на всех хватить, если по две. И даже останется одна.
– Так мне тут! – сказал Иисус. – Либо мы будем делать то, что говорю Я, либо мы будем делать всё неправильно.
– По-моему халдей отхлёбывает из каждого стакана, – прошептал Иуда, – глядите – вот вино на стенке.
– На моём нет… – сказал Фома, разглядывая бокал.
– Так ты ж воду пьёшь… – прошептал Иуда. – А я филадельфийское вино.
– Закончили? – спросил Иисус. – Ты будешь Пси, а ты Фи.
CIII
– Не знаю, – сказал Иоанн, флегматично потягивая вино с водой, – я лично никаких разбойников вообще не видел…
– Это потому что тебя там не было! – воскликнул Лука.
– Ну мало ли, – сказал Иоанн, – меня много где не было, и что?
– Я тебе серьёзно говорю, они Его поносили! – воскликнул Матфей. – Кричали «что же Ты, сойди с креста, и нас заодно сними»…
– Интриги нет, – сказал Лука задумчиво, – давайте лучше так. Один Его поносит, говорит ему всяческие гадкости, а второй внезапно во всём кается, говорит что-нибудь значительное и умирает спасённым.
– Слушай, ты чё, женский роман пишешь? – воскликнул Марк. – Чего такого может сказать разбойник, тем более прибитый гвоздями? Просто – разбойники. Это часть пророчества. Они не должны что-то говорить, это нехарактерно для разбойников, понимаешь? Целостности характера не будет.
– Мы так никогда не закончим, – сказал Иоанн, – давайте уже что-нибудь решим, а?
– Он может сказать, что недостоин, – не сдавался Лука, – что его распяли за дело, а Учителя – просто так, поэтому все люди сволочи.
– Странное у тебя понятие о значительном! – ухмыльнулся Матфей.
– Но он же тогда перестанет быть беззаконником! – покачал головой Марк. – И пророчество портится.
– А мне нравится идея, – сказал Иоанн, – почему нет-то? Кто-нибудь его имя записал?
– Чьё?
– Ну разбойника, чьё.
– Марк записывал! – сказал Матфей. – Марк, ты имена записал?
– Да я вообще отошёл как раз! – воскликнул Марк. – Я не слышал, что они говорили.
– Ну а чё ты тогда споришь?! – воскликнул Лука.
– А почему ты сам-то не записывал? – воскликнул Марк.
– У меня грифель сломался! – сказал Лука. – Вот, видишь?
Лука вытащил два обломка грифеля и продемонстрировал их апостолам.
– И что?! – воскликнул Марк. – Что, сломанным грифелем писать нельзя?! Это чёртов уголь, он пишет всегда! Ты просто хотел у меня сдуть, как всегда!
– Ну как наша группа мозгового штурма? – спросил Пётр, входя в помещение. – Вы скоро, нет?
– Согласовываем детали! – сказал Иоанн, лучезарно улыбаясь. – Мы уже в самом конце.
– Красок не забудьте дать! – сказал Пётр. – Ярче, выпуклее. Давайте, заканчивайте скорее.
Он вышел. Четверо апостолов вздохнули.
– Все нас учить будут… – пробормотал Марк.
– По сравнению с ним даже Лука писать умеет… – сказал Матфей.
– Несмотря на последнее замечание, – сказал Лука, надувшись, – я с вами согласен.
– Ребята, давайте правда заканчивать, а? – сказал Иоанн. – Время позднее. Мы уже два часа на это потратили.
– Ну извините, что не леплю абы как! – воскликнул Лука.
– Да, ты лепишь не абы как, а с особым умением… – сказал задумчиво Матфей.
– Да, это чё-то вроде таланта, – подтвердил Марк, – особого, извращённого, но таланта. Лука, ты уже вычеркнул щенков и котят?
– Не понимаю, чем вам не нравятся щенята и котята, – сказал Лука, – они символизируют Его добродушие.
– Не шлялись за Ним щенки! – взорвался Марк. – И Он не подпевал по утрам маленьким синим птичкам! Он не называл римлян «голубчиками»!
– Ну извините, – сказал Лука, – что пытаюсь писать хорошо.
Иоанн покачал головой.
– Если сейчас уважаемый Марк перестанет душить уважаемого Луку, давайте попытаемся закончить? Знаете, в отличие от вас у меня есть ещё и личная жизнь!
CIV
– Ну может быть, – сказал Одиссей задумчиво, – сейчас это и кажется хорошей идеей. Понимаешь, песочек, ветерок шевелит волосы, в отдаленье сверкают костры лагеря… Но внутри-то этой штуки будет тесно и душно…
– В тебе погиб плохой поэт. – сказал Натаниэль. – Сколько вы тут уже торчите?
– Ну… – протянул Одиссей, кончиком меча рисуя что-то на песке. – Десять лет, наверное?
– Ну вот видишь. – сказал Натаниэль. – Самое время заключать мир. Что такое несколько часов духоты против десяти лет. Нет, разумеется, чем больше пройдет времени, тем прекраснее станет Елена… И сына тебе воспитывать не придётся, вернёшься как раз к внукам…
Одиссей вздохнул.
– Ну из чего мы его сделаем-то, а? – сказал он задумчиво. – Просто возможностей таких у нас нет.
– Это мелочи. – сказал Натаниэль. – Главное принцип. Вы залезаете внутрь, они его ввозят в город, вы выскакиваете с криком «Сюрприз!»
– А они нас не перебьют там же? – спросил Одиссей.
– Зачем?! Объясните, что пришли с миром. Выпьете и все вместе его съедите.
– Нет, погоди, – сказал Одиссей, – это совсем не мелочи. Чтобы сделать такой большой торт, нужно до чёрта много муки, яиц, сахара… всей этой ерунды. И большая такая печь. И чем мы будем взбивать крем?
Натаниэль закатил глаза.
– Тоже мне, хитрейший из людей. Я тебе дал основу, а ты дальше думай сам! Тебе что тут, не надоело?