Вечные времена - Васил Попов

а Иван нахмурился, страшным коммунистом он стал, страшнее Лесника, который землю у людей отобрал, а сейчас не знает, что с ней делать, да, но Иван не дает слова против них сказать…

— Мама, — перебил ее Иван, оглядываясь по сторонам, — давай покороче! Сюда люди придут.

— Да мы ж тут не крадем! Стоян, — повернулась она к внуку, — иди-ка сюда, иди!

— Оставь ребенка, — сказал Иван, — пора уже закапывать.

— Иди сюда, Стоян, — снова позвала бабка Черна, не обращая внимания на сына, — ты его продолжил, ты его носишь.

— Чего ношу? — не понял внук, приближаясь.

— Имя дедушки, говорю, носишь. Иди-ка сюда.

Внук, надувшись, встал рядом с ней на колени. На кресте, лежавшем возле ящика, было написано его имя — Стоян Иванов Стоянов, но мальчик не помнил деда и не испытывал грусти.

— Положи сюда руки! — сказала ему бабка Черна, и он положил свои ладони рядом с ее. Ящик был чужим и холодным, черная краска еще прилипала к пальцам.

— Вот и говорю я тебе, Стоян, (мальчик посмотрел на нее, будто она обращалась к нему) — да не тебе, ты молчи и слушай, стало быть, говорю тебе, чтоб знал: внучка твоя Цонка учится в городе в вычислительном техникуме — сейчас все вычисляется, а внук Бончо служит в армии, недавно был на побывке, носит усы, похож на тебя, как две капли воды. Когда уволится из армии, будет учиться на доктора — сейчас все кругом доктора да ученые, а младший внук — вот он, здесь, рядом, малой еще и ленивый, ему только телевидение подавай, уморит его это проклятое телевидение, но что делать, он тебя продолжает, твое имя носит…

— Мама, — подала голос и Коца, уже переставшая всхлипывать.

— Ты молчи! — отрезала бабка Черна.

Коца умолкла. Иван курил, оглядываясь по сторонам и кусая губы. Коца вспомнила своих родителей, умерших давно, свою молодость, но эти мысли были тут же вытеснены другими — о нынешних делах и заботах. Она подумала о Бончо и медсестре, с которой тот встречается. Он не дурак, должен понимать — сначала надо отслужить, потом выучиться на врача и уж потом думать о женитьбе. Те, которых ты будешь любить, сказала она ему во время их последней встречи у ворот казармы, сейчас только еще родились. Бончо засмеялся и сделал глоток ракии, которую она ему принесла, и младший сержант тоже глотнул, озираясь на тополиную аллею — не появилось ли там какое-либо начальство. Подумала Коца и о Цонке: ей легко дается математика, она будет работать в вычислительном центре. И в кого она такая уверенная в себе, самостоятельная, с высоким лбом? Надо будет еще раз напомнить Ивану, чтобы дал ей те пятьдесят левов — пусть сошьет себе длинное пальто — они сейчас в моде. — Я ей покажу пятьдесят левов и длинное пальто, вскипел Иван, еще недавно все уши мне прожужжала насчет короткого платья, в котором все ноги наружу, а теперь — длинное пальто! Переупрямить Ивана трудно, но если он не даст ей деньги, я дам из премиальных… Коца взглянула на свекровь: ну что она мучит парнишку? Преклонение перед давно забытым покойником и жалость испарились. Побыстрее бы она кончила, подумала Коца, а то мы уже становимся смешными.

— Мама, — не выдержал Иван, — давай его закопаем, а ты после этого с ним поговоришь. Меня ждут дела.

— После этого? — взвизгнула бабка Черна. — Всю жизнь после этого да после того! Двадцать лет я молчала! — Раскинув руки, она воскликнула плачущим голосом: — Стоян!

— А? — отозвался внук и попытался встать с колен: ноги у него онемели.

— Стоян! Стоян! — заголосила бабка Черна, обнимая ящик.

Лишь сейчас Ивана охватила печаль, в горле застрял ком. Целый год она просила его перевезти кости отца, и он наконец согласился. Взял мотоцикл, привязал сзади ящик и лопату и поехал в село, на кладбище. С трудом нашел могилу, крест совсем выцвел, буквы почти невозможно прочесть, лампадка разбита, кругом бурьян. На могиле среди сорняков вырос и дикий чеснок. Иван вырвал его и почувствовал тошноту. Неожиданно из зарослей зелени появилась бабка Неделя.

— Будешь выкапывать его, Иван?

Иван не ответил. Вонзил лопату в землю в изножье могилы. Двадцать лет назад, когда хоронили его отца, бабка Неделя тоже была здесь.

Между могилами тогда виднелись островки еще нерастаявшего снега: в местах, где припекало солнце, сновали взад и вперед муравьи, над землей поднимался легкий парок. Иван ощущал слабость в ногах, перед глазами дрожало голубоватое марево. Священник пел в нос, рядом летали голуби. Приехали и братья Ивана — Крыстю, майор, подтянутый и торжественный с красным загривком и заплаканными глазами, и Игнат — бледный, измученный, в тонком черном пальто и легких полуботинках, которые он старался не запачкать. Мать, обняв гроб, гладила ноги покойного и голосила. Она рыдала и причитала: на кого ты нас оставил, куда девались наши нивы, почему ты не продал в свое время ниву возле Урукского водопоя; вспоминала вола Сивчо, стучавшего ночью рогами о ясли, когда хотел пить, собаку Гарци, венчание с покойным, когда он ее выкрал и они убежали в нижний квартал, к Гунчовским. Бабка Неделя, присев на корточки у изголовья покойного, смахивала с его лица муравьев и раскладывала цветы. Она принимала его, когда он родился, и она же обмыла его, когда он умер. Всех жителей села принимала бабка Неделя и всех их она обмоет и проводит в последний путь…

— Будешь выкапывать его, Иван?

— Да, буду его выкапывать, — веско произнес Иван, глядя в землю.

Доски обратились в труху, едва лишь он коснулся их лопатой. Прах, подумал Иван, остался только прах, больше ничего. Грусти он не ощущал, в душе царил холод, словно он копал обыкновенный колодец. Огрубевшая его душа, исполненная будничных забот, не поддалась жалости. Он не мог вернуть из небытия ни прошлое, ни свою молодость, ни напластования минувших лет. Он просто копал землю. Обернувшись в какой-то момент, увидел горящие зеленые глаза бабки Недели и невольно вздрогнул. Отложив лопату, нагнулся и погрузил руки в прах. Прах, один прах, но вот пальцы нащупали кости. Он стал вытаскивать их по одной, очищая от земли и складывая в полиэтиленовый мешок. Потом покидал вырытую землю обратно в могилу, сровнял ее с землей, а крест бросил в бурьян. Наконец, все закончив, выпрямился — потный, угрюмый. Ему было стыдно: он стыдился этих костей, этого дня…

— Иван! — позвала бабка Неделя.

— Чего? — вздрогнул он от неожиданности: он совсем про нее забыл.

— Ты туда их повезешь?

— Да!

— А Черна как?