Защита Ружина. Роман - Олег Копытов

Мы встречаемся. Женщина с русским именем, еврейским отчеством и украинской фамилией, лет десять назад она, безусловно, была красавицей, хотя никогда не была «секси»: красавица и «секси» – две большие разницы, – женщина, красивое лицо которой никогда не покидает улыбка, сидит за так не подходящим ей большим столом с темно-коричневой совершенно отполированной столешницей и предлагает мне нечто большее: да, взять свою программу, примерно такая же страничка, как в «Ином канале» моего бывшего и, прямо скажем, любимого навсегда студента, но развернутая до получаса, а что если монолог, есть же в Москвах Радзинские, почему бы не быть в Этом городе своему человеку, который может делать страшно трудный жанр монолога нескучно, думаю, у вас получится, назвать можно просто – «Монологи о словесности», но это еще не всё, а переходите к нам в отдел в штат, и если да, то нет ли у вас идей еще на одну программу? – Есть, говорю. Есть в этом городе сотня-другая отроков и отроковиц, которые пишут стихи и у них что-то проклевывается, но им не хватает одного: ими никто не занимается, их даже никто не слушает, – «Тонкая тетрадь», в этом названии было бы отражено… Она улыбается еще ярче, чем обычно, хотя куда уж ярче, и говорит: не надо мне объяснять этого названия, классное название! Когда сможете начать? Приходите сразу с паспортом, дипломом… Максим говорил, вы чуть ли не МГУ заканчивали? – Да, нет, не «чуть ли», я действительно МГУ окончил… – М-м! Классно! Так когда придете? – В понедельник…

10

Я еду в дребезжащем на все лады старом автобусе самого популярного городского маршрута в магазин распаковывать свои коробки. Еду с каким-то странным чувством. С одной стороны – вот оно, о чем мечтал. Постоянная работа с твердым жалованьем и пакетом социальной защиты, вот он – социальный статус и всё такое идеальное, оказавшееся реальным. Вот оно – уже твердое право называться журналистом. Но ведь я преподаватель по сути, господа хорошие, так ведь? И исследователь. У меня диссертация написана. Скоро уж три года, как написана. Хорошая диссертация. Это не я вам говорю. К.Б. из Москвы, а главное – О.Б. из Саратовского университета, первый оппонент, так в своих отзывах написали. И у ректоров своих университетов эти отзывы заверили…

По-хорошему, была бы сейчас директриса на месте, сказать, что увольняюсь, написать какое-нибудь заявление, прекращающее договор о работе, но директрисы на месте нет. А сегодня уже пятница. По субботам она приходит редко. В последнее время. Может, действительно скоро этому магазинчику каюк? Мне, наверное, это сейчас должно быть всё равно. Но мне почему-то не всё равно. И вообще как-то неуютно мне. Вообще-то любому, кто меняет один стиль жизни на другой, одну работу на другую, должно быть неуютно. Но – это у большинства, наверное, должно быть синонимично… бескомфортности, что ли. А мне неуютно по-другому. Мне почему-то тоскливо. Хотя уже в понедельник, через два стремительных выходных я должен получить то, чего хотел – постоянную работу, твердое жалованье, социальный статус и всё такое прочее… А мне в данную, конкретно проживаемую минуту хочется… в пединститут. Войти стремительно в аудиторию, успокоить решительным жестом поднявшихся с первых парт девчонок, сидите, мол, сидите, портфель-дипломат, черный, с металлическими плотно сжатыми губами – фетиш восьмидесятых годов, я люблю восьмидесятые годы, и часы у меня бессменные – «Seiko» на толстой подошве, самозаводящиеся, тоже фетиш восьмидесятых, – портфель-дипломат, с продольной стальной полосой на стул, пару листочков плана-конспекта на стол – и полтора часа вразмашку, захватывая теплые горсти зерен тонкой рукой, сеять разумное, доброе, вечное. Пусть вон тот нескладный длинный студент опять спит на задней парте, пусть вон те подружки, связка Гуллит – Ван Бастен, блин, опять о чем-то шушукаются и совершенно по фигу им, что вылетает из-под русых уже довольно решительных усов этого препода, пусть! Главное в процессе преподавания – сам процесс! А преподаватель-гуманитарий так вообще не должен чему-то учить, да и не может чему-то научить. Он может и должен только сказать: «Делай, как я! Но по-своему!»… Пусть даже это мало кто услышит… Да и потом, что-то кто-то да и услышит, да и поймет. Не может быть иначе, не может…

Конец ознакомительного фрагмента.