Защита Ружина. Роман - Олег Копытов

Такие дела…

Но пока, в феврале 1995 года, преподаватель кафедры русского языка Андрей Васильевич Ружин всего этого не знал.

2

Двадцать третье февраля: официально – День Советской армии… простите – День защитника Отечества, – неофициально – день всех наших мужиков, – в 1995 году пришелся на четверг. Праздником-выходным его сделают намного позже. Пока же в странах СНГ творилась явная гендерная, то бишь половая дискриминация: 8 Марта, женский день, – праздник-выходной; 23 февраля, мужской праздник – рабочий день. То бишь пей сколько влезет, ведь ты буквально заслужил, – но после работы, – а с утра мучайся похмельем и иди на работу.

Кажется, в этот день занятий не было только у Челышева. Во всяком случае, вышел я утром покурить: стоит Челышев в коридоре возле ниши с пожарным шлангом и достает оттуда заначенную чекушку. Двухсотпятидесятиграммовая (слово-то какое длинно-солидное! – а емкость – смех один…) бутылочка полна всего наполовину. Можно и так сказать: наполовину пуста. Челышев смотрит на меня уже не гекторовым взором, а безвольно-печальным взглядом алкоголика и качает головой. В этом покачивании и всей визуальной конструкции – широкий спектр значений. Вербально это не выразить, или очень трудно выразить. В этом полупустом пузыречке, поднятом на уровне глаз, в этих глазах, так живо-тоскующе блестящих внутри зарослей всклоченных волос на голове, непричесанных усов-бороды, – во всём этом утерянный рай… Челышев пьет сто грамм тут же, возле пожарного шланга, и грустно шлепает домой, к жене-бегунье, жене – коллеге по имеющей хорошие отечественные традиции спортивной педагогике, женщине понятливой, но строгой, как воткнет она ему сейчас пару кубов димедрола и куб анальгина для усиления седативного эффекта! Бедный Сергей Петрович!.. Проснется, когда пьяны будут уже все: странный Ружин; худой, как палка, логик Малков (отчего все логики худые?); муж биологини Марии, дочери какого-то бурятского князя, добрейший (к друзьям, а не к посторонним лохам) крепыш Боря Иванович с расплющенным носом боксера; подкаблучник Валентин Валентинович, похожий на Гурвинка (я встречал в своей жизни с десяток людей, похожих на Гурвинка, и только один из них был настоящий чех из Праги) – сорокалетний препод-физиолог из тех, кто никогда не защитится, но немало от этого не переживает; к вечеру пьян будет физик-математик Перемолодчиков – милейший человек, в очках, из-под которых всегда блестит улыбка, тоже незащищенный, он уже хорошо знает, что такое компьютеры, и скоро уйдет из пединститута в новую романтическую профдеятельность сисадмина – системного администратора, это сейчас сисадмины в большинстве своем – пацаны недоученные, а в 1995-м эти ребята формировались из так и не защитившихся преподов-математиков… Трезвым останется Степан: как мужик он ни рыба ни мясо: не пьет, не курит, от женщин шарахается, как от огня, весь его пыл уходит на собирание виниловых пластинок, шахматы (каждый год играет в чемпионате города и уютно сидит в середине турнирной таблицы) и якобы науку (якобы, потому что та ахинея, которую он пытается выцарапать из-под своего мощного черепа, представляет собой помесь какой-нибудь пыльной книжки десятилетней давности и его, оттолкнувшихся от этой книжки, фантазий). Трезвым останется Казак: он из тех, у кого отец был буйным алкоголиком, поэтому Казак не только не пьет, но и ненавидит на клеточном уровне любой употребляющий элемент. Трезвым, хотя, по правде сказать, веселым, останется Самайкин: он пьет раз в год, но целый месяц, в августе, когда отгремит летняя сессия у студентов и приемные экзамены у абитуриентов, раскодируется Самайкин и пить будет жутко, не считая бутылок и денег, все руки у него будут в синяках от гемадезных капельниц, которых несчетное количество за запой поставит ему жена, похожая на цыганку, бывшая медсестра…

Всё это будет вечером, а сейчас, в полдень, я иду на кафедру, получаю дежурную открытку от кафедрянских женщин и дежурную авторучку в подарок, таких подарков на 23 февраля с недавнего времени – два: мне и Степану, – а когда-то, до смерти Стадницкого, было три… Веду семинар по словообразованию на втором курсе: терпеть не могу второй курс как класс и словообразование как никчемнейшую из дисциплин: по авторитетному заявлению профессора А. Н. Тихонова синхронное словообразование занимается изучением только живых (подчеркнуто мной – А.Р.) деривационных связей. Ну и кому это нужно?! От этого куча интереснейших слов остаются непроизводными. Например, «знакомый» – непроизводное. А то, что исторически оно произошло от «знак», а дальше рефлексируй, сколько влезет, никого не волнует, а ведь как жаль! «Знакомый» – тот, кому приносят знаки глубочайшего уважения, просто знаки внимания, тот, кто несет в себе знаки отличия от массы, тот, кому ты вешаешь на грудь знак «свой» в твоей системе «свой – чужой», – вот так поиграть на семинарах по словообразованию нельзя. Наоборот, нужно следить, чтобы студенты, строя деривационные цепочки, останавливались, где следует (по канонам современной грамматики). «Допрос» – «допросить» – «допрашивать». И точка. Никаких образовательных связей со «спрашивать». Хотя и там и там я бы выделил словообразовательный корень – «-праш-/-прос-» и сказал бы, что приставка с- – адамова. Все остальные: до-, о-, пере-, про-, из-… и так далее, это уже приставки имени Сифа, Еноса, Каинана, Малелеила, Иареда и прочих…

Ладно: студенты – рабы интеллектуального труда: что им преподаватель велит, то они на гору своего непонимания и потащат… и потом благополучно вниз скинут… чтобы опять наверх потащить… Пусть будет «допрос» – «допросить» – «допрашивать». И точка…

Зато вечером! Разрешенные, легитимные, двумя годами – служил я под Иркутском в авиации, это вам не пехота-«кочколазы» и не чумазые танковые войска! – двумя годами, первый из которых – ад кромешный, а второй чем-то похож на бесшабашный рай, сегодня вечером – двумя годами заслуженные пятьсот граммов…

3

Простой преподаватель – не кандидат-доцент, а тем более не доктор-профессор, и даже не старший преподаватель, – что молодой ишак: нагрузки-поклажи много, тащить ее нужно почти каждый день, а упираться, как старый осел, еще не научился… После восхитительных пятисот граммов и курицы на бутылке – вернее, мы готовим ее в духовке электроплиты под романтическим названием «Мечта», которая стоит прямо в нашей шестнадцатиквадратометровой комнате, что служит нам залом, спальней, детской и кухней одновременно, – готовим мы курицу не на бутылке, а сажаем ее, бледную, бедную, на майонезную баночку, куда предварительно всыпано-влито полтора десятка разных специй, – после дивных и не очень-то и упоительных под такую закуску (а к курице еще и длиннющие спагетти, а также салат из крабовых палочек – гулять так гулять!), после таких несравненных пятисот граммов… черт побери – всё равно похмелье, и идти в пятницу в первую смену и не к родным филологам, а на отделение дефектологии, где готовят будущих логопедов… Там одни девчонки. На филфаке парней – раз, два и обчелся, но есть, а у логопедов (почему мужского рода?) они отсутствуют как вид… Примерно к восемнадцатой минуте лекции об абстинентном синдроме забывается. Объясняю разницу между двоеточием и тире, проставляемых в сложном бессоюзном. «Уважаемые коллеги!..» – это я от московских профессоров перенял привычку обращаться к студентам именно так. «Уважаемые коллеги! Вот я на доске нарисовал вам таблицу с правилами простановки тире и двоеточия в сложном бессоюзном предложении, которую контаминировал… ну, собрал… из нескольких учебников по пунктуации… особливо, конечно, из книжек несравненного Дитмара Ильяшевича Розенталя. И к экзамену попрошу поднапрячься и эту таблицу выучить… Но, кроме экзамена, вам ведь еще частенько придется просто хорошо писать по-русски. Поэтому в добавление к этой таблице еще несколько слов об этой паре – двоеточие и тире. Вы знаете, у них прямо противоположная философия. Тире – это стрела, всегда летящая только вперед. У Гоголя, кажется, вообще нет двоеточий, только тире. Всё в его текстах устремлено вперед. Да вы вспомните его классические фразы: „Тройка, куда несешься ты?!“, да? Или что еще? Правильно! „Какой русский не любит быстрой езды!“ Ну, и так далее. Итак, тире – это движение вперед, стрела, летящая вперед. Кстати, тире – это такая длинная палочка, к которой приделай еще пару штришков – именно стрела и получится, да? Давайте, я прямо на доске и пририсую… А теперь вместе придумаем какой-нибудь пример… Я начну. „Он, задыхаясь, бежал на свидание, боясь опоздать…“ Ну, кто закончит? А она чего? Ну, друзья?! Хорошо, я и закончу: „… её еще не было!“ Корявенько, с точки зрения высокой прозы, вообще-то, получилось, но ничего, как синтаксический пример пойдет. Не возражаете? Ну запишите. „Он, задыхаясь, бежал на свидание, боясь опоздать, – её еще не было“. Кроме тире, после „опоздать“, какой еще знак стоит? Правильно – запятая. Это в данном случае не единый знак, как в периоде, а разные функциональные знаки. Запятая что делает? Правильно, закрывает деепричастный оборот, он же – вставная конструкция. А тире? Тире заменяет сопоставительный союз „а“, или противопоставительный „но“, которые могли бы быть в сложносочиненном союзном предложении, вот посмотрим на таблицу, но главное, что я вам только что про философию тире говорил? Это стрела, летящая в последующее событие. Если „она еще не пришла“, это ведь впереди стоящее событие? Он не знал, он пришел и увидел, что ее еще нет. Как „не событие“ (улыбаюсь)! Вполне нормально, говорите? Не знаю, никогда больше десяти минут девушку не ждал… (Они возмущаются, я смеюсь) Да шучу, шучу! Ждал. И по полчаса, и по часу. Помню, однажды как раз и ждал час, да на таком снегопаде, каждая снежинка огромная, знаете, как дети в детском саду из белой бумаги на Новый год вырезают и на окна клеят. Вот на таком снегопаде, да. Целый час… В такого снеговика превратился, одни глаза из-под снега торчат… Ну-с, вернемся к нашим баранам. Итак, тире в бессоюзном – это стрела, летящая только вперед. А раз с двоеточием у них прямо противоположная философия, значит двоеточие это что? Это зеркало заднего вида. В двоеточие видно только то, что сзади. Оно объясняет, поясняет, изъясняет то, что уже было, прошло, то, что в тексте позади, некую прежнюю ситуацию. Давайте опять сами пример придумаем. „Вставать было тяжело: вчера он слишком много…“ Да какой „выпил“, вы чего! „Читал“!.. Нет, лучше „долго“, и добавим „на ночь“, да? Ну, давайте так: „Вставать было тяжело: вчера на ночь он слишком долго читал…“ Теперь, уважаемые коллеги, сами. Каждый в своей тетрадке по паре предложений с тире, и по паре с двоеточием. Ну-с, поехали…»