Красный цветок - Екатерина Оленева

Прежде, чем лапы зверя опустились, в попытке раскроить мне череп, Чеар*рэ успел вклиниться между нами, закрывая собой, словно живым щитом. Когти гигантской кошки-перевертыша вошли в мага в то время, как лезвие Те*и вышло из лоснящегося тела животного. Противники покатились по полу. Контуры зверя расплывались, менялись, приобретая антропоморфные очертания.

В распростертой фигуре я с разочарованием признала Хор*уота. В ту же секунду осознав абсурдность вынашиваемых чаяний: смешно даже подумать, будто Миа*рон решится прикончить меня лично.

Тэ*и с трудом поднялся на ноги, придерживаясь рукой за стену. По белой рубашке щедро растекались ручейки крови.

— Кто ты такая, оплети тебя паутина Слепого Ткача?

Осталось только пожимать плечами. Кто я такая? При всей простоте вопроса ответ на него дать, ой, как ни просто.

— Шеф? — ревел взволнованный голос наверху. — Шеф?! Вы в порядке?! — Толстяк несся вниз, перекатываясь со ступеньки на ступеньку, похожий на огромную кабанью тушу. Слегка помешенную кабанью тушу. — Дверь заклинило. Мы никак не могли пройти. Простите, шеф!

— Все в порядке, — раздраженно дернул здоровым плечом "шеф", болезненно морщась.

— Вы ранены! — В ужасе кричал великан, смешно всплескивая руками с толстыми пальцами.

— Прекрати кудахтать. Уволю. — Пообещали толстяку сладким голосом.

— Опять Черные барсы?! — продолжал причитать коротышка. — Опять они! Когда же этому будет положен конец?

— Ты меня слышал?

— Нужно подписать указ, запрещающий этим тварям проживать на одной территории с людьми! Или мы так и будем вынуждены бесконечно мириться с их нечеловеческими инстинктами.

— Сделай одолжение, — прошелестел маг. — Заткнись!!

Великан замер, забыв закрыть рот.

— Одиф*фэ, — я вздрогнула.

— Да?

— Почему мальчик пытался тебя убить?

— Попытайтесь спросить у него самого.

— Непременно спрошу.

За дальнейшими событиями наблюдалось не без удивления. Стальная Крыса вытянулся рядом с издыхающим оборотнем. Белые худые руки с чуткими пальцами запорхали по телу мальчишки, словно бабочки. Со стороны казалось, что один любовник ласкает другого, такими томными, завораживающими были движения тонких рук. Там, где они задерживались, рана затягивалась.

Мне захотелось отвернуться. Сцена выглядела отвратительно интимной. Особенно если учесть, что участвовали в ней мужчины.

Взгляд Миаро*новского котенка задержался на мне, скромной притаившейся за широкой спиной толстяка.

— Дрянь! Ты предала его! — Рванулся он ко мне, отталкивая своего спасителя.

Но пыл быстро сменился хрипом. Пацан повалился, подобно рухнувшему кульку с опилками, грузно шлепаясь на пол.

— Он бредит, шеф? — Поднял вверх брови толстяк.

— Скоро разберемся. Проводи девочку в отделение. Продолжим разговор там.

Те*и поступил легкомысленно. Маленький рост, кукольное личико и густые ресницы ввели в заблуждение многолетнего мага, как и многих других до него. Уже через полчаса я освободилась от навязанной мне опеки.

Толстяк остался жив. Хотя не уверенна, что смерть не оказалось бы для него милосердием — когда я его покинула, он пускал слюни: сколь ни осторожничай, но, ускоряя бег золотистой дорожки импульсов по серому мозговому веществу, все время приходишь к такому печальному результату.

Перед тем, как Миа*рона схватят, я хотела увидеться с ним. В последний раз. Оставалось мало времени.

Зелёный свет Ириамы успел смениться голубоватым свечением Летос. Пейзаж вокруг казался нарочито выстроенной декорацией к развязке затянувшейся драмы.

Тихо, как нас учили, стараясь сливаться с естественными тенями, скользила я по коридорам, причудливо переплетенным между собой. Бесконечные занавески исступленно взвивались, стараясь попасть в лицо. Я не увертывалась от хлестких касаний.

Я нашла Миар*рона у подножья черного изображения Хантр*Руама. Оборотень сидел на коленях, уронив руки, словно в трансе. Может быть, так оно и было. Зверь поклонялся Скоту. Или просто находился во власти веселящих трав, которыми злоупотреблял в последнее время.

Медленно-медленно, как под гипнозом, Миа*рон повернул голову ко мне. Бескровные губы растянулись, обнажая острые клыки:

— Ты? — от низкого рокочущего голоса по спине побежали мурашки. — Вернулась? Живая?

Мы скрестили взгляды. Не знаю, что прочел в моих глазах Миарон, но улыбка сошла с его губ.

— Хор*уот мертв?

— Он остался с Тэ*и Чеар*ре, — отрапортовала я. — со Стальной Крысой.

— Грязная сука!

Я поморщилась.

— Мое происхождение сомнительно и, увы, вряд ли заслуживает уважения. Но не мог бы ты выражаться чуть более изящно?

Присев на постамент, с которого возвышался Хантр*Руам, я следила за зверем из-под ресниц.

Рука нелюдя сжалась у меня на колени. Я дернулась.

— Ты могла бы любить меня, — с непонятной интонацией неожиданно проговорило странное существо.

— Ну, чисто теоретически, наверное, могла бы, — согласилась я.

— Вместо этого ты пытаешься меня уничтожить.

— Ты это заслужил.

— Разве? А мне-то, неразумному, казалось, я взял тебя с улицы, пригрел, дал возможность жить, обеспечил всем необходимым…

— Хватит! — Закрыла я уши руками. — Ты — чудовище. Твои обаятельные улыбки, сладкие речи, красивые позы ничего не значат.

— Ты поверишь, если я скажу, что жалею?

— Жалеешь — о чем?

— О том, как повел себя с тобой. — Хищные пальцы поднялись к плечам, чувствительно их сжимая.

В звериных глазах плескалась боль. Нечеловеческая. И не звериная. Непонятная. Пугающая.

— Очень жалею.

— Не понимаю, — метнулась я в безуспешной попытке вырваться.

— Не понимаешь? — прорычал он. — Будь ты проклята, Красный цветок! Ты стала наваждением! Я болен тобой! Ничто не способно меня удовлетворить: ни похоть, ни смерть, ни кровь, ни боль — своя ли, чужая. Впервые меня преследуют женские глаза — твои глаза! — в которых беспросветный мрак борется с негасимым огнем. Эти глаза — воплощенная Бездна! Мягкие девственные губы, не знающие поцелуев. Волосы — живое пламя. Лицо, прелестное и жестокое. Ты слепа, девочка! Любая другая на твоем месте давно разглядела бы мою склонность и использовала её с пользой. Другая! Но не ты. — В том, как он тянулся ко мне, было нечто жуткое. Люди никогда так не передвигаются. Отвратительно, словно насекомые, и по животному грациозно. — Я всегда презирал женщин. Их власть над мужчинами казалась мне достойной насмешек. Продажное мясо разного цвета. Разукрашенные дуры! Слабые, капризные, глупые создания. В них нет вызывающей прелести, того нерва, что есть у молоденьких юношей. Первой гибкости ветвей, цветочного стебля. Тела мальчишек подобны лучшим инструментам, способны равно воспринимать боль и наслаждение. Но с тех пор, как ты здесь, ни один самый страстный, самый прекрасный любовник не способен меня воспламенить! Я вижу твой образ за любым из них. Я знаю, они не умеют драться так, как дерешься ты — свирепо! И нежно! И ни один, ни один из них не бывает столь холоден, бесчувственен, смертоносен, как холодна, бесчувственна и смертоносна ты, — мой ядовитый красный цветок!