Статьи - Николай Лесков

“В 1866 г. московский купец Досужев отказался от занимаемой им должности попечителя рогожского богаделенного дома, и после сего остался попечителем один Бочин, вопреки существующему обычаю. Прихожане Рогожского кладбища (за исключением приближенных Бочину лиц: Муравьева, Фомина, Медведева, Давыда Антипова и др.) неоднократно просили г. Бочина, чтобы он собрал совет для избрания на его место попечителей и чтобы подвергнуть себя контролю почетных прихожан кладбища, но Бочин с приближенными ему лицами не соглашался до сего времени ни на собрание совета, ни подвергать себя контролю, утверждая, что он будто бы избран и утвержден в звании попечителя правительством, почему без приказания не может выйти из попечителей.[201] Общество терпело это до самых крайних мер…[202] В феврале 1863 г. Бочиным и его приближенными был привезен в Москву белокриницкий митрополит Кирилл, и ему выдано было из общественной суммы, кроме расходов на содержание и путевые издержки митрополита, наличными деньгами 5 т. руб. После того, с доверенным своим Ефимом Крючковым, Бочин посылал за границу к митрополиту Кириллу более 4 т. р., за что он поставил партии раздорников епископа на Москву, названного новым Антонием Гуслицким. Затем был украден сундук из рогожской моленной, в коем было 68 т. руб. Сундук, как известно, после отыскан, но что в нем уцелело добра, про то пока еще никому не известно. Общество положительно желает знать, сколько общественных денег оставалось по отыскании этого сундука и где они в настоящее время находятся. Но Бочин с своими приближенными почему-то не желает подвергать и этого общественному контролю. Московское старообрядческое общество достаточно известно о том, что в последнее время, именно в январе сего 1869 г., Бочин с приближенными ему в числе пяти человек, бывши в Петербурге, позволили себе принести г. NN непозволительный подарок,[203] заключающийся в серебряном сервизе. Это было сочтено за подкуп и возвращено в общество, к крайнему конфузу, чрез московскую полицию обратно с выговором. Это могло лечь на целое московское старообрядческое общество, тогда как общество об этом положительно не знало и ложно именующим себя депутатами не давало никакого права действовать от лица общества и пришло в крайнее негодование на Бочина с приближенными ему лицами за такие противные их действия. Выбор попечителя на Рогожское кладбище предоставляется собственному усмотрению старообрядческого общества (здесь сделана ссылка на приведенное выше предписание генерал-губернатора обер-полициймейстеру), лишь бы не происходило во время выбора беспорядков, для чего местная полиция, согласно Высочайшему повелению, имеет наблюдение. Зная, что попечитель Бочин с своими приближенными для своей поддержки намеревался пригласить на выбор крестьян Гуслицкой волости села Коломенского и других мест Московской губернии, людей грубых, беспокойных, производивших беспорядки во время общественного собрания в октябре 1866 года (за что бывший министр внутренних дел, статс-секретарь Валуев, делал строгий выговор некоторым почетным прихожанам Рогожского кладбища), окружники должны были предупредить неизбежное нарушение общественного спокойствия, собрались для выбора попечителя в доме одного частного лица и составили приговор об избрании в попечители купцов Назарова и Лазарева и этот приговор представили его сиятельству московскому генерал-губернатору. Вот причины, почему выборы были произведены не в конторе московского богаделенного дома. Это было сделано во избежание беспорядков, которые произошли бы неминуемо, ибо Бочин и его приближенные пригласили бы на собрание крестьян Гуслицкой волости, не имеющих на это права, и они, как и прежде на собрании, произвели бы беспорядки”. Этим московские окружники и оправдывают составление ими приговора без участия всего общества.

Остановимся на короткое время на этих оправданиях и, бросив беглый взгляд на их убедительность, попробуем по мере сил наших уяснить, из-за чего собственно горит весь этот сыр-бор и при чем тут Ларион Егоров и его окружное послание, низведшее якобы “вражду в мир”, как говорили раздорники в 1868 г. на белокриницком соборе?

——

Нельзя не сознаться, что все причины и мотивы, высказываемые ныне московскими окружниками в защиту своего несостоятельного банкетовского приговора, довольно странны и едва ли могут быть признаны достаточными для того, чтобы, основываясь на них, явное отступление от закона, допущенное в составлении упомянутого приговора, могло быть не вменено в основание к неутверждению этого приговора. Произвели ли бы, или не произвели бы раздорники беспорядков, которых опасались окружники, этого утверждать невозможно. Судя по раздорническим нравам, характерам и обычаям, судя по участию в этом деле опять тех же самых лиц, которые уже издавна прославились своею нетерпимостию и дерзостию, а со времен белокриницкого собора приобрели себе в этом роде сугубую славу, можно очень легко допустить, что беспорядки при полном сборе общества действительно были весьма возможны и что результатом этих беспорядков в самой малой степени могло быть, что раздорники перекричали бы окружников. Тогда на новых выборах в общем собрании всего московского старообрядческого общества Бочин снова был бы оставлен на своем попечительском месте. Но тем не менее общественный приговор, составленный одною частию общества без участия остальных, все-таки не может претендовать на законную силу, какую имел бы такой документ, подписанный, как следует, по крайней мере, двумя третями домохозяев. Чтобы обойтись без раздорников, окружники должны были как-нибудь иначе позаботиться об отводе их от участия в выборах, но на это они, конечно, не могли найти законных оснований. Однако же в таком случае и генерал-губернаторское сообщение обер-полициймейстеру тоже уже ни в каком случае не могло их выручить, тем более, что оно было истолковано окружниками не по настоящему его смыслу. В этом случае вовсе нельзя похвалить верность понимания окружниками взятой им за основание бумаги, в которой генерал-губернатор очевидно говорит обо всем обществе, а не раздельно о праве окружников и раздорников, составляющих до сих пор одно и то же московское старообрядческое общество рогожского богаделенного дома. Следовательно, в бумаге этой московские окружники, если бы поняли ее здраво, а не позволяли напеть себе всякого вздора, не могли видеть никакого основания собираться отдельно и игнорировать выборное право раздорников. При всех симпатиях, которые принадлежат почитателям окружного послания, поступок их в составлении отдельного приговора нельзя не осуждать и нельзя не счесть поступком если не противозаконным, то во всяком случае крайне легкомысленным, необдуманным и неуместным. Этим приговором окружники не усилили своего значения в обществе, а подорвали его и дали своим противникам основание претендовать на них и жаловаться, как на людей, которые делают весьма серьезные ошибки в понимании своего права и в соблюдении его по отношению к прочим. Об этом, сочувствуя окружнической партии, можно, и даже должно, искренне жалеть и сетовать.

По странной аналогии нынешнего московского дела с рижским старообрядческим делом здесь опять видны и боязнь многоголосой черни, и желание обойтись без участия большинства простых людей, которые, привыкнув видеть в попечителе нечто начальственное, весьма легко могут подчиняться его влиянию. Но и здесь в Москве, как и в Риге, меры к обходу этого большинства приняты, как мы видим, весьма не тонкие и не обдуманные. И здесь опять “гнут не парят, — сломят не тужат”, а между тем все подобные поломки в течение самых долгих лет дают перевес и господство темным силам, которые благоразумнее было бы не вызывать, до времени, пока нет под руками средств для управы с ними. Теперь дело московской рогожской общины поставлено в такое положение, что примирение в нем, наверное можно сказать, даже немыслимо. Почтенный автор окружного послания, Ларион Егоров, от этого последнего дела находится в стороне, и едва ли не следует сказать, что в стороне от него находится и самое окружное послание. Очевидно, что дело о догматах веры, служившее довольно долгое время одним предлогом к распре и ширмою для иных целей, теперь уже вовсе отставлено в сторону, и без всякой церемонии идет речь о личной вражде, помирить которую не представляется никакой возможности. Разгар этой вражды в последнее время все яснее и яснее выдвигает на сцену настоящие причины московских неладов, и с тем вместе остается все менее и менее средств верить, что московскую общину и “весь мир” перессорил своими окружными посланиями Ларион Егоров. Детали этой распри показывают, что и самое ополчение против окружного послания раздорниками поднято едва ли по несогласию их с этим документом, а не вернее ли, что документ этот послужил только хорошим поводом хорошенько перессориться тем, которые в душе давно друг друга ненавидели и искали “вражды в мире”, дабы хоть где-нибудь, хоть в частице общины стать верховодами и марать своих противников. Оказывается, что и в 1867 и 1868 гг., при всех вопияниях раздорников против окружного послания, дело у них шло собственно вовсе не против окружного послания, а против людей, стоявших за окружное послание, а нередко и против таких, которые и не были ревнивыми поборниками этого акта, но которых хоть как-нибудь можно было пристегнуть к окружному посланию. Задача была в том, чтобы только отлучить известные личности и преследовать будто за окружное послание, а не за то, за что они в самом деле были ненавистны. Замечательно, что в нередких случаях злоба против Лариона Егорова со стороны окружников гораздо слабее, чем злоба против бесхарактерного, бездеятельного и мирволившего раздорникам архиепископа Антония Шутова. Если отнестись ко всей этой прошлой истории, разразившейся гуслицким и белокриницким соборами построже, то станет очевидно, что не из-за окружного послания рассорились люди, а только на окружном послании, так сказать, разрешилась давно кипевшая старинная злоба. Вот как ныче изъясняются все эти раздоры в находящихся у нас в руках записках, писанных о том времени одним из окружников, но не почитателем самого автора окружного послания.