Таинственная незнакомка - Курт Циммерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Может быть, вы недооцениваете вашу хорошенькую коллегу?»
«Да что вы о ней знаете? Вы думаете, что по анкетным данным, хранящимся в вашем посольстве, можно составить представление о человеке?»
«Нет, я ни в коем случае так не думаю», — вежливо ответил Удо и подумал: «Этот газетный писака пал жертвой собственных высоких фраз».
«Вам никогда не понять Хильду Гёбель!»
Удо снова вставил монокль и окинул Вайземанна долгим, оценивающим взглядом:
«А теперь вы недооцениваете меня».
«Простите, я не это хотел сказать, господин фон Левитцов. Вы везете какие-нибудь новости из Берлина?»
«А вы любопытны, Вайземанн».
«Я журналист».
«А я дипломат. И приучен помалкивать».
«Забывать вы тоже умеете?»
«Что именно?»
«Мои чувства, мои взгляды и намерения. Все, что я вам рассказал».
«Вы меня разочаровываете, Вайземанн. Приберегите ваш страх для более подходящего случая».
«Значит, вы не будете препятствовать мне?»
«Конечно нет. — Удо вынул и вновь вставил монокль. — Ведь вы еще собираетесь спасти невинную овечку из волчьей пасти».
«Не вижу здесь ничего смешного, господин секретарь».
Левитцов не ответил. Он думал о посольстве, о Хильде Гёбель, о том, какова будет ее реакция на предложение Вайземанна и на сообщение, которое он везет из Берлина.
Когда он видел Вайземанна снова? В тот же вечер. В посольстве отмечали праздник. Когда они вместе вошли в зал, музыка смолкла. Но это не имело отношения к их возвращению из Берлина.
Пресс-атташе Зигфрид фон дер Пфордтен вышел на середину зала, и то, что он произнес, было полнейшей неожиданностью для журналистов и обесценило новость, привезенную Удо.
«Дамы и господа! Разрешите мне объявить танец в честь фрейлейн Хильды Гёбель, которая сегодня назначена референтом по культурным вопросам при национал-социалистском руководителе немецкой колонии в Варшаве».
Музыканты заиграли туш. Удо почувствовал жалость к своему спутнику и даже позабыл о монокле, когда прошептал Вайземанну:
«Вот она, ваша невинная овечка!»
Тот ничего не ответил, только покачал головой. Потом он все пытался поговорить с Хильдой наедине. Наконец ему удалось увлечь ее в маленький голубой салон.
У дверей тут же встал первый секретарь посольства. С угрюмой усмешкой он похвалил себя за благородство, с каким предоставил сопернику возможность поговорить с девушкой. В то же время он оберегал свою будущую партнершу от всяких неожиданностей. Минуты тянулись нескончаемо медленно. Он ломал себе голову, стараясь придумать, как, не выходя из рамок вежливости, прекратить их беседу. Конец его мукам положило данное ему поручение.
Он постучался, быстро вошел в комнату и, не дав журналисту, встретившему его появление мрачным взглядом, и рта раскрыть, заговорил:
«Так вот вы где! А я вас везде ищу, фрейлейн Гёбель».
По ее глазам было видно, что она не поверила в его неосведомленность.
«Вы хотели со мной поговорить, господин фон Левитцов?»
«О нет, такая незначительная личность, как я, не может претендовать на ваше милостивое внимание. Вашего общества ищет более значительная персона. Вас жаждет увидеть господин Шмидтке, новоявленный специальный уполномоченный, дорогая».
Она оставила без внимания его высокопарный тон, только кивнула и протянула Вайземанну руку:
«Прощайте, Роберт».
Журналист был почти в полном отчаянии.
«Я подожду тебя здесь. Я должен закончить разговор с тобой. Это очень важно, Хильда, клянусь тебе!»
Она вышла, Удо последовал за ней, словно в его задачу входило проводить ее. На самом деле ему просто не хотелось выслушивать упреки возмущенного журналиста. И он стал развлекаться, как того требовало его положение. Он танцевал, болтал, блистал новыми шутками и анекдотами, вывезенными из далекого Берлина, и безуспешно старался подавить охватившее его беспокойство. Что же она сделала? Сделала ли она что-нибудь вообще? Как она ответила на предложение Вайземанна? Разве с приходом Гитлера к власти для нее ничего не изменилось?
Он был не в ладах с самим собой, упрекал себя в том, что боялся собственной смелости. Конечно, ничего не изменилось. Случилось то, чего и следовало ожидать. Потом его снова обуяли сомнения. Осталось ли между ними что-нибудь общее? Он размышлял, комбинировал, надеялся и боялся собственных надежд, но внешне оставался элегантным дипломатом, флиртовал с дамами и пил шампанское бокал за бокалом. Он мог вынести многое, он чувствовал, что профессия обязывает его к этому. И все же он никого и ничего не упускал из внимания. Он отметил, что среди персонала посольства образовалась новая группировка. Консервативное аристократическое ядро вокруг посла обособилось еще больше, чем раньше. Более молодые чиновники, которые сделали ставку на нацистов, чувствовали себя победителями и надеялись на скорую карьеру. Да и появление специального уполномоченного предполагало некоторые изменения в составе посольства.
Удо видел, как Хильда вернулась с беседы с уполномоченным, как ее тут же подхватил Вайземанн и они исчезли в голубом салоне. Решившись, он подошел ближе и стал слушать. Говорил Вайземанн:
«Ты уверяешь, что не боишься, Хильда. Но ты даже не знаешь, какое это ужасное чувство — страх. Ты не знаешь, что…»
«Пардон! — Удо понимал, что лучше прервать возбужденного оратора. Он слегка поклонился: — Вы хотели поговорить со мной, фрейлейн Гёбель?»
Журналист в бешенстве чуть не бросился на него:
«Нет! Фрейлейн Гёбель сейчас ни с кем не хочет говорить!»
Удо фон Левитцов не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне. Он всегда придавал большое значение хорошим манерам. Своей подчеркнутой вежливостью и любезностью он несколько обезоружил противника.
«Дорогой господин Вайземанн, я уже говорил вам, что, будучи дипломатом, привык молчать и забывать. Теперь я хотел бы еще добавить, что мне пришлось затратить немало усилий, чтобы натренировать свою память».
Было видно, что в душе Вайземанна происходит борьба между возмущением и страхом.
«Что вы хотите этим сказать, господин фон Левитцов?»
«Желаю вам доброго пути в Вену, дорогой Вайземанн».
Журналист не прореагировал на эти слова. Возникло неловкое молчание. Хильда старалась не замечать устремленного на нее с мольбой взгляда. Наконец она сказала тихо:
«Всего наилучшего, Роберт, Каждый должен идти своей дорогой».
Оба мужчины понимали, что это конец. С опущенной головой, неуверенными шагами, словно его кто-то подталкивал, Роберт Вайземанн направился к двери. Вдруг он остановился и проговорил в пространство:
«Но почему у нас должны быть разные дороги? — Он не дождался ответа и добавил чуть слышно: — Не забывай меня, Хильда!»
Она опустилась в кресло. Медленно шли секунды. Удо фон Левитцов не любил затянувшегося молчания. Он должен был говорить, освободиться от терзавшего его волнения, расшевелить погруженную в свои мысли молодую женщину. Пусть она его ругает или хвалит — все равно, лишь бы она заговорила. С видом заправского конферансье он произнес:
«Действие второе, сцена прощания».
«Господин фон Левитцов, — отозвалась Хильда, — я была бы сейчас очень рассержена, если бы вы не сообщили мне своего положительного решения».
Он был смущен. Он не ожидал такого категоричного заявления, произнесенного таким спокойным и уверенным тоном.
«Что же мне делать?»
«В своем возбуждении Роберт Вайземанн чуть не отправил нас в преисподнюю. Почему вы решили освободить меня от него? Зачем вы перечеркнули его планы?»
В этих словах слышались горькие нотки. Но он не обратил на них внимания; он был уверен, что она благодарна ему.
«Вы неплохой комбинатор, фрейлейн. И кое-что понимаете в маскировке. Поздравляю со званием референта. Или?..»
Она недоуменно посмотрела на него;
«Или что?»
«Или это была только уловка нового Одиссея?»
«О женских уловках вы, как видно, невысокого мнения?»
«Очень высокого, с тех пор как познакомился с Хильдой Гёбель».
«А как прикажете расценивать ваше вступление в нацистскую партию, господин фон Левитцов? — Она отметила про себя его удивление и разочарование. — Это и было вашим обещанным сюрпризом. Или вы преследовали этим другую цель?»
«Можно его рассматривать как маскировку?»
«Пожалуй».
Он чувствовал себя как ученик, успешно сдавший экзамен строгому учителю. Он присел с ней рядом:
«Прекрасно, тогда мы можем наконец серьезно поговорить. Фрейлейн Гёбель, через мои руки проходят все важные и секретные бумаги посольства».
Она сделала большие глаза:
«Да что вы говорите?»
Он чуть не клюнул на эту удочку, чуть не поверил в искренность ее удивления. Он нашел выход в иронии:
«Я осел! Я опять недооценил вас!»
