Таинственная незнакомка - Курт Циммерман

— А почему бы и нет? Только сначала плесните мне еще в стакан. Сегодня у меня есть повод выпить. Раз уж мне удалось разыскать дядюшку, то удастся найти и подходящую девчонку.

Сидя за столом, советник следит за Хильдой, которая не спускает глаз с отпускника.

— Он, безусловно, мог бы рассказать много интересного, — тихо шепчет она.

— Он насторожится, если мы начнем его выспрашивать, — бормочет в ответ Удо фон Левитцов.

— Почему такой мрачный тон, Удо?

— Потому что мне кажется, что вас интересуют не его впечатления от Восточного фронта, а дом с резными ставнями или сам этот кавалер с букетом лютиков.

— Так вы еще и ревнивы, господин фон Левитцов? Или причиной вашего скверного настроения являются голод и жажда, которые вы еще не утолили?

Тут, как по мановению волшебной палочки, появляется фрау Тетцлафф. В корзине, которую она несет очень бережно, покоится бутылка. Фрау указывает на этикетку.

— Черт возьми! «Нирштейнер бургвег»! Прекрасно, хозяйка, это великолепный рейнвейн!

— А что есть к этому благородному вину? — вмешивается Хильда. — Дорогая фрау Тетцлафф, мне и моей матери вы подавали в прошлый раз отличную свежую форель. Не откажите в любезности поджарить ее и сегодня, пожалуйста!

Хозяйка колеблется, но потом решается:

— С удовольствием, но только вечером.

— Вечером мы уже возвращаемся обратно в Берлин.

— Но сейчас у меня нет форелей. Они перепадают мне время от времени от местного рыбака. Он тоже любит иногда пропустить стаканчик.

— Далеко он живет?

— Нет, фрейлейн Гёбель, но к обеду мне уже все равно не успеть.

— А я так мечтала поесть форелей! — Хильда смотрит на хозяйку глазами обиженного ребенка, но в них отражается не только разочарование.

Хозяйка понимает ее:

— Если бы на машине, то можно было бы и успеть.

— Удо, это идея! — в восторге восклицает Хильда.

— Да так ли уж нужны эти форели? — спрашивает советник, но, будучи кавалером старой школы, он встает, не дожидаясь ответа, чтобы исполнить желание дамы. — Вы тоже едете, фрау хозяйка?

— К сожалению, я не могу оставить стойку и кухню без присмотра! — Она дает галантному кавалеру указания, бутылку для рыбака и провожает его к машине.

Хильда недолго остается одна. Молодой отпускник просит разрешения подсесть к ее столику. Он продолжает изображать этакого весельчака, ищущего знакомства. Он громко балагурит, шутит, но между словами тихо, так что слышит его только Хильда, произносит:

— Я Томас. Я уже боялся, что мне придется рассказывать свою историю до самого вечера.

— Как только я услышала про резные ставни, тут же поняла, что ты человек, которого я жду.

— Значит, ты «Альфа».

Тут Хильда замечает, что к ним подходит любопытная хозяйка.

— Принесите, пожалуйста, еще один стакан, фрау Тетцлафф. Молодой человек любезно согласился развлечь меня, пока вернется господин фон Левитцов с форелями.

Хозяйка усмехается: кажется, она все поняла и героически решилась сдержать свое любопытство. Для Хильды Гёбель она готова даже на это.

— Твой спутник в курсе? — тихо спрашивает молодой человек.

— Нет.

— Так вот почему тебе так захотелось форелей? А я-то удивился, «Альфа», о которой мне говорил «Омега», не просто взыскательная дама.

— Томас, у нас мало времени. Я очень рада, что до сих пор у тебя все шло успешно.

— После того как «Омега» получил твое последнее донесение, что в Гревенитце действительно есть этот дядюшка с его примечательными ставнями, я успел свыкнуться со своей новой биографией.

— А дядюшка? Он тебя признал?

— Пауль Кранбюлер видел в последний раз своего племянника, когда тот еще под стол пешком ходил. Кроме того, я подробно расспросил обо всем солдата, который дал мне свои документы.

— Многие ли военнопленные согласились сотрудничать?

— Нет. Ослабить воздействие геббельсовской пропаганды не так-то просто. Несколькими докладами и беседами не вытеснишь из головы идей, вдалбливавшихся годами. Многие солдаты еще продолжают верить в окончательную победу Гитлера.

— Тебя сбросили с парашютом?

— Нет, линия фронта постоянно менялась, и Центр решился на второй вариант: через фронт меня переправили партизаны.

— А проверки в тылу?

— «Омега» и его люди все предусмотрели. У меня настоящая солдатская книжка, настоящее отпускное свидетельство, срок действия которого истекает ровно через одиннадцать дней.

— А где передатчик?

— В надежном укрытии.

— Хорошо, ты можешь принести его позднее. На первое время я дам тебе один адрес в Берлине. Ты будешь легально жить у моей старой квартирной хозяйки. Если ты уйдешь в подполье, у тебя не будет такой свободы действий. Фрау Йёкель, моя хозяйка, была для меня когда-то второй матерью. Она плохо разбирается в политике. Она никогда не понимала, что происходит вокруг нее. В первую мировую войну она потеряла мужа, в прошлом году — единственного сына. Теперь она упрекает себя, что не удержала сына, когда он приезжал в свой последний отпуск. Она поможет каждому, кто больше не хочет возвращаться на фронт.

— Я должен остаться у нее?

— Нет, Томас. Ты получишь там гражданскую одежду и новые документы.

— От твоей квартирной хозяйки?

— Костюм — да. Документы тебе принесут.

— Не навлеку ли я опасность на фрау Йёкель?

— Ты пробудешь у нее буквально пару дней. Для соседей ты будешь товарищем сына. Я устрою тебя работать шофером на один из берлинских военных заводов. Надеюсь, мне удастся раздобыть тебе надежную броню.

— А где я буду жить?

— Ты получишь справку, что твой дом разбомбили, и переедешь в загородный поселок. Так ты сможешь собрать передатчик. На связь мы выходим каждую неделю, но в разное время. Ты как можно чаще будешь ездить на своей машине заправляться на Хеерштрассе. К тебе подойдет один из людей, ожидающих заправки. Он назовет тебе время встречи, если оно изменится.

— Ты будешь приходить?

— Нет, Томас. Приходить будет один и тот же человек, мы будем поддерживать контакт только через него. Если все удастся, то сколько тебе потребуется времени, чтобы собрать передатчик? Ты же знаешь, после нападения Гитлера на Советский Союз все связи сразу оборвались. Мне удалось обходными путями информировать «Омегу» и устроить в Гревенитце встречу с тобой. Томас, Центр ждет собранной нами информации!

Молодой отпускник, назвавший себя Томасом, беззаботно улыбается:

— Не беспокойся! Мы неделями тренировались. Собрать передатчик я смогу в считанные минуты. Разобрать еще быстрее.

— Хорошо. Тебе, вероятно, придется часто менять место. — Хильда озабоченно поднимает глаза и видит, что Томас снова беспечно улыбается. Она смотрит на него очень серьезно: — Ты недостаточно осторожен. Даже если сейчас нам не грозит непосредственная опасность, нельзя забывать об обычных ежедневных проверках. Никто не должен даже догадываться о нашей работе.

Через час возвращается Удо фон Левитцов с форелями. Хильда, как и прежде, сидит за столом одна. Томас уже на пути в Берлин. Предварительно он подробно расспросил хозяйку, как попасть, в Фельдкирхен. Хильда размышляет о молодом товарище, своем радисте, который должен восстановить прерванную связь с Центром. Время сомнений, нелегких вопросов о том, есть ли смысл собирать информацию, если ее все равно нельзя передать, — это время теперь позади. Тогда она пыталась подавить мучительную неуверенность повышенной активностью. Теперь все изменилось. Хильда чувствует себя, как потерпевший кораблекрушение, который после многих безнадежных часов увидел перед глазами землю. Она снова может передавать данные, ее подпольная кличка «Альфа» опять обрела смысл, прямая связь с «Омегой» будет восстановлена.

Советник смотрит на нее с нескрываемым удивлением. Явное улучшение настроения — и это из-за нескольких форелей? Такого он не ожидал. «Это что-то новое в ней, — думает он. — Перспектива изысканного обеда словно выводит ее из равновесия».

— Вы даже не представляете, как я рада, Удо!

— Я теперь знаком с поставщиком форелей. Если хотите, следующий уик-энд мы опять проведем здесь.

Она смеется в ответ:

— Нет, мой дорогой, на следующие недели у нас есть кое-что получше.

«Так она еще привлекательней, — думает он. — А форелей можно раздобыть и в Берлине». Он старается разделить ее воодушевление:

— Мы протрубим сигнал к атаке и скоро будем знать больше, чем знал когда-либо сам господин Канарис.

Она смотрит на него так, что он весь сжимается. Он смущенно оглядывается. В зале, кроме них, никого нет.

— Простите, коллега. Нас тут никто не слышит.

Хильда Гёбель не отвечает. Она только смотрит на него. Улыбки на ее лице как не бывало.

Советник фон Левитцов рассержен.