Таинственная незнакомка - Курт Циммерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сибилле захотелось сменить тему.
«Девочка моя, я училась у человека, который был ветераном газетного дела и часто имел дело с газетными утками и опровержениями. Иногда мне казалось: он именно тот человек, который писал репортажи о том, как Ноев ковчег пристал к горе Арарат. Он был стар, как Мафусаил, настырен, как Диоген, и хитер, как Одиссей. Он все время напоминал мне о трех высказываниях, которые он называл святыми заповедями журналистики.
Как газетчик, ты должна быть на необходимом удалении и никогда не сомневаться в своей ценности.
Ты не должна вмешиваться в дела пророков, потому что знаешь: все происходит иначе, Чем предполагается.
А потом уже ты должна писать так, чтобы твой простодушный читатель со священным трепетом подумал, что ты, конечно, знала все заранее».
Даже искренний смех не помог обеим избавиться от чувства неуверенности. Наконец решительная Сибилла преодолела неловкость от этого незаконченного разговора:
«Хотя я и благодарна отцу, давшему мне славное имя Кнайф[4], это еще не значит, что я увиливаю. Хильда, ты права в своих предположениях, Эгон, вероятно, где-то напился. Иначе где же он может быть еще?»
Они высунулись из окна, высматривая пропавшего концертмейстера.
«Почему он не бросит пить, Сибилла?»
«Почему? Потому что он никогда не сможет понять, что с ним происходит. Когда он трезвый, он не помнит, как вел себя пьяный. Он такой впечатлительный, весь в своей музыке. Мне приходится довольствоваться тем, что остается. Но ему нравится хороший коньяк. Он спрашивает себя: «Чем может повредить мне хороший коньяк?» И делает это опять и опять. Вторая рюмка нравится ему еще больше, а вредит меньше. После третьей рюмки он не в состоянии считать. Ему уже ничего не нравится, но он продолжает пить, точнее, продолжает нализываться. И этим он занимается на протяжении нескольких лет. Сколько он еще продержится? Он пока ни разу не сорвал ни одного концерта. Он пьет только по свободным дням. По крайней мере, до сих пор. Да, Хильда, детка, я не раз говорила себе, что если выйду за него замуж, то буду чувствовать себя женой двух мужей. По утрам у меня будет трезвый, достойный любви человек по имени Эгон. А по вечерам — в доску пьяное существо, которое по нелепой случайности тоже называется Эгоном. Это два совершенно различных человека: одного из них я люблю, другого подчас готова убить своими руками».
Хильда обняла подругу за плечи:
«Если кто ему и может помочь, то это только ты».
«Он идет!»
В сопровождении нескольких улюлюкающих мальчишек Эгон Грандерат появился из-за угла и не без труда повернул к нужному дому. В каждой руке у него было по бутылке. Его качало из стороны в сторону, иногда неведомая сила сталкивала его с тротуара на мостовую.
Обе женщины смотрели на него как завороженные. Они были бы рады отойти от окна, но их словно что-то удерживало. «Я не сочувствую ему, — подумала Хильда. — Если в этой ситуации кто заслуживает сочувствия, так это Сибилла».
Опустив голову, человек остановился как раз напротив их дома, прислонился спиной к витрине скобяной лавки. Его колени подогнулись, он медленно опустился на землю, беспомощный и недвижимый.
Хильда заметила, как напряглась Сибилла. Их взгляды встретились. Они снова могли смотреть друг на друга. Они больше не стыдились ни друг друга, ни беспомощного человека, лежащего внизу.
«Я пойду притащу его», — совершенно спокойно проговорила Сибилла.
«Я с тобой».
Следующие двадцать минут сблизили этих женщин сильнее, чем многочасовые задушевные разговоры. Не говоря ни слова, под взглядами и насмешками быстро собравшихся людей они тащили тяжелого мужчину в дом. Они не обращали внимания на пошлые выкрики, они их просто не слышали.
Надо было втащить на два лестничных пролета это безвольное тело, совершенно не способное управлять собой. Нелегкая то была работа.
Хильда вспоминает об этом, держа в руке письмо фрау Сибиллы Бюркли.
С Эгоном дела обстояли все хуже и хуже. Сибилла не оставляла его до самого конца, пока он, собрав последние остатки самоуважения, дрожащий от временного воздержания от спиртного, не взял свой узелок с вещами, свою скрипку и не исчез.
Хильда тогда удивлялась своей жизнерадостной и такой отважной подруге, всегда готовой к развлечениям. Она училась у нее и с ее помощью. По реакции Сибиллы она могла судить о том, удается ли и как удается ее превращение в аполитичную, оппортунистическую, но все же талантливую журналистку.
Дома, с родителями, все было иначе.
24 января 1932 года, к двухсотдвадцатому юбилею со дня рождения Фридриха Второго, в газете «Берлинер локальанцайгер», выпускаемой издательством «Аугуст-Шерль», появилась статья, озаглавленная «Интервью с королем». Автором ее была Хильда Гёбель.
Коллеги Фрица Гёбеля не оставили этот факт без внимания.
«Твоя дочь в последнее время стала писать в «Локальанцайгер».
«Где?»
«Не принимай близко к сердцу, Фриц, дружище. Так было испокон веку: чье кушаю, того и слушаю».
Папаша Гёбель пошел к газетному киоску и впервые в жизни купил «Берлинер локальанцайгер».
Придя домой, он застал жену за чтением той же самой статьи.
Он швырнул газету на стол и обратился к жене:
«Ну, что скажешь?»
Эльза Гёбель осталась спокойной. У нее было время подготовиться к атаке.
«А что я, собственно, должна говорить?»
«Ты читала статью, которую твоя дочь написала для этой сомнительной газеты?» — Фриц Гёбель опустился, тяжело дыша, на стул, стараясь совладать со своим возбуждением, осмотрел комнату, поймал взгляд жены, отвел глаза, поднял газету, опять положил ее, потом, сделав усилие, взял снова и принялся читать.
Интервью с королемНаша сотрудница Хильда Гёбель имела возможность поздравить в Потсдаме Фридриха Великого с днем его рождения. Фридрих Великий, увековеченный в камне в замке Сан-Суси для наших взоров, но оставшийся живым в нашей памяти, любезно согласился ответить на все вопросы.
«Позвольте мне от имени наших читателей поблагодарить вас за то, что вы согласились дать это интервью. И разрешите задать сначала вопрос: как мне следует обращаться к ожившему памятнику?»
«Мой отец называл меня Фрицем. Я бы не хотел, чтобы такое юное и цветущее создание, как вы, называли меня стариком».
«Разве этикет не предписывает, как надо обращаться в таких случаях?»
«Вы имеете в виду то стремление к титулам, которое так живуче до сих пор? Что значит титул? Важно дело. Как называют того, кто правит лошадьми?»
«Кучером».
«Кучер правит лошадьми, король правит государством».
«Так как прикажете обращаться: господин король или господин правитель?»
«Как угодно».
«Господин король, сегодняшние правители не любят, когда речь заходит о свободе печати. Ежегодно вокруг любой газетной статьи поднимается шум. Многие газеты подвергаются критике и цензуре и запрещаются под разного рода предлогами. Вы можете поделиться вашим мнением по этому вопросу?»
«В свое время я указал своим министрам, что ГАЗЕТЫ, КОЛЬ СРОЧНО ОНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ИНТЕРЕСНЫМИ, НЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ СТЕСНЕНЫ».
«Господин король, в нашей и других странах все еще не решена проблема безработицы, Спастись от нее — это, по-вашему, нормально? Или это мятежное желание? Вы бы хотели остаться без работы?»
«Тысяча чертей! НЕВАЖНО, ЧТО Я ЖИВУ, ВАЖНО, ЧТО Я ДЕЙСТВУЮ».
«Господин король, некий Курт Тухольски, поэт и журналист, утверждает, что идеалом в Германии является мечта сидеть за окошечком учреждения, а судьба людей такова, что они вынуждены стоять перед окошечком. Однако остальные писатели утверждают, что клиент, стоящий перед окошечком, всегда король».
«Черт побери! Какая бессмыслица! Разумеется, клиент должен служить! Как он может желать стать выше короля? Ведь КОРОЛЬ ПЕРВЫЙ СЛУГА СВОЕГО ГОСУДАРСТВА!»
«Господин король, если бедный человек с сотней марок в кармане и богатый человек с сотней тысяч марок в кармане преступают закон, суд выносит решение: бедному заплатить сто марок штрафа и богатому заплатить сто марок штрафа. Это справедливо?»
«Точно так. ПОТОМУ ЧТО ПЕРЕД ЗАКОНОМ ВСЕ РАВНЫ!»
«Господин король, Кройгер-концерн поставляет спички во все страны мира. Он получает огромные прибыли, в том числе за счет подлогов и обманных сделок. Что вы думаете по этому поводу?»
«МОЙ ДОЛГ БОРОТЬСЯ С ЭТИМ СБРОДОМ!»
«Господин король, в нашей стране сейчас распространился слух, что рейхстаг распускают. Что же делать многочисленным партиям, что делать гражданам в ответ на эту акцию?»
