Поэма о солнце - Полина Борискина

Похлюпал пальцами по плитке, появились грязные пузыри.

Через 10 минут вода ощущалась, как вода, пальцы рук почти легко сжимались, а с волос перестали стекать комки грязи. Похоже, я больше не выгляжу, как трубочист.

Я аккуратно вытер тело неприятным махровым полотенцем, оделся в чистое и пошел на кухню. На тарелке меня ждали мясные шарики и луковое пюре.

– Мам, спасибо большое, но я не буду это есть…Слушай, ты сама сегодня все видела, – начал я. Хотелось рассказать матери все, чем поделилась с нами Лу.

Я думал, с чего начать и какие лучше подобрать слова. В этом нужно быть очень осторожным, чтобы не спугнуть. Родители всегда очень скептически воспринимали новую и информацию. Особенно сложно было опровергнуть советские закостенелые теории, которыми они жили и бредили. Родители хуже детей, ей-богу. Ты им доказательства на тарелке протягиваешь, а они смахивают ее рукой на каменный пол под звуки работающей передачи «Жить здорово» на заднем фоне. «Бац!» и на тебя снова смотрят, как на шарлатана с улицы или клоуна.

«Но я ведь лучшего для них хочу».

Мать положила железную лопатку в раковину, развернулась ко мне и медленно начала сливаться с красной фарфоровой кружкой «любимому папе!».

На меня смотрели грустные и уставшие глаза на чьем-то злом лице.

– Мам, эту дрянь вообще есть нельзя. Пожалуйста, давай выбросим, я объясню…

– Я уже приготовила, – не разжимая губ, проговорила мать.

– Я ведь не просил, – спокойно произнес я.

– Сел быстро и поел! – крикнула мама и ударила вафельным полотенцем себе по ноге.

– Я не стану это есть. Слушай, отец Лу сказал…

Мама быстро подошла к столу, схватила горячую тарелку и запустила ее в холодильник. Мясные шарики разлетелись по паркету, один отскочил мне в ногу. А коричневый соус и пюре кляксой растеклись по маминым подарочным магнитикам.

– Ты неблагодарный и бесстыжий. Почему ты есть это не будешь? Похудел так сильно, стал похож на наркомана. Может ты поэтому без аппетита?!

Полминуты мы смотрели друг на друга без единого намека на взаимопонимание.

Потом ее выражение лица сменилось, словно она нашла разгадку всем тайнам вселенной.

– Покажи свои руки!

Она покраснела, как рак.

– Мать, ты совсем из ума выжила? – крикнул я.

Она подбежала ко мне, вцепилась в мои запястья и развернула внутренней стороной, оставив своими ногтями новые царапины поверх старых – не заживших.

– Не трогай меня! – одернул я руки. – Ненормальная что ли совсем! – я отскочил от нее.

– Что ты со своей едой прицепилась! Стоит это того? А? Скажи мне?! – продолжал я кричать.

– Что ты скрываешь от меня, – она прищурилась и язвительно улыбнулась. – Я читала твой серый дневник.

– Что… Зачем. Ты рылась в моих вещах?

– Вы с этой Лу, наверное, вместе этим занимаетесь. Где берете! Кто вам продает?

Лицо мамы покрылось испариной, с висков покатились капли пота и затекли в ее улыбающийся рот. Она небрежно сняла с себя шерстяную кофту и кинула на стул.

– Да о чем ты вообще, мам, – промямлил я.

Я не понимал, в чем я виноват.

Мама продолжала что-то кричать, но я уже не слушал, что именно она говорила. Я старался не цепляться за слова, которыми она бросалась. Она продолжала ритмично открывать рот и брызгаться слюнями на пол, выплевывая очередные ругательства в мою сторону. Я не мог ничего ответить.

А я ведь так и не рассказал ей о том, что произошло ночью. Перед глазами снова лежал этот голый мужчина в пыли, он не дышал и не двигался, не мог ничего сделать, кого-то позвать на помощь – я почувствовал себя точно так же. Мама меня не слышала, она больше не видела меня и не замечала, я не мог двигаться, говорить. Не помню, дышал ли вообще.

– Прекрати, – тихо произнес я. – Пожалуйста.

Через секунду в меня прилетела тяжелая горячая рука. Шлепок оглушил работающий справа телевизор.

Я не помню, как дошел до своей комнаты, как оделся и собрал вещи. Я стоял уже на пороге с огромным полупустым чемоданом и грязным паспортом в руке, открывал дверь ключом.

Кто-то позади меня пытался отобрать мои вещи, они падали, я снова их поднимал.

Кто-то кричал мне в спину.

Кто-то начал плакать.

Кто-то закрыл за мной дверь.

Желтые таблоиды

Прохладно было идти без шапки. Наверное, впервые за два месяца оставил ее дома.

Я шел вдоль синего забора куда-то вперед, волоча за спиной чемодан. Ручка была оторвана, поэтому мне пришлось тащить его в полу сгорбленной позе.

Я не был уверен, что именно успел закинуть внутрь, но по весу ощущал примерно 2,5 грязных носка, пару футболок, брюки и, если удача на моей стороне, чистые трусы.

«Дневник».

«Черт».

Я становился.

«Я забыл дневник».

«Возвращаться не стану».

Решил, что это уже не имеет никакого значения. Пошел дальше.

Я понятия не имел, куда вообще иду.

Слева по каменной плитке грохотали колесики сломанного чемодана в такт моим шоркающим шагам, а справа доносились отрывистые крики вперемешку со смехом и визгом. Я периодически улавливал слова и слышал некоторые фразы, но смысла в них не было. Голоса были вроде женские, а вроде мужские. По-моему, кричал ребенок. Хотя…разве дети так кричат? Понятия не имею.

Тело все еще болело в нескольких местах, и особенно щекотно зудел затылок, периодически давая о себе знать пульсирующими метками выстрелами в мой мозг.

Я с трудом посчитал, сколько часов спал за эти два дня – обошелся пальцами одной руки. Что ж, в любом случае сейчас в моей голове было куда меньше прескверных мыслей. Может это от недосыпа или от сотрясения, кто знает. А может я давно стал дурачком, и мне все это сейчас кажется. Хотя это вряд ли – выходят какие-то слишком скучные локации для шизоидного бреда. Я может и нудный тип, но псих бы из меня получился интересный. Точно в этом уверен.

Читал, что многие гении использовали сон для реализации своих творческих планов. Какие только изощрения не придумывали художники, поэты, музыканты. На уроках культуры еще в школе, помню, рассказывали: известный чудик Сальвадор Дали спал с железным ключом в руках. Во сне он выпадал, и тот просыпался от грохота – поле чего сразу бежал рисовать образы из сновидений. Потому у него часы и растекаются на картинах, как сыр в микроволновке. А может он просто не с этой планеты – я бы, например, на его месте трижды подумал, прежде чем надевать костюм аквалангиста на лекцию по сюрреализму. Он тогда чуть не помер, между прочим. У людей там, наверное, и так мозг плавился, а тут еще параллельно – шоу с задыхающимся водолазом.

Я как-то плохо всегда понимал современное искусство. Ну не нахожу я в нем особых смыслов, подтекст уловить не получается. Сюрреалисты, кубисты, модернисты, баянисты, онанисты… столько