Тайны Змеиной горы - Петр Антонович Бородкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В сей породе нет золота с серебром. Пустая порода.
Беэр взбеленился, принародно отругал притихшего Трегера:
— Где же то золото и серебро, о которых ты, каналья, сбрехнул самой императрице? Не думаешь ли так просто избежать возмездия! Да знаешь ли ты, что ожидает тебя, обманщик и плут?
По Трегеру скучали хлесткие плети, а может, унылый кандальный звон по самый конец жизни. Спас случай, на который втайне надеялся сам виновник.
Из кучки рудокопов вышел человек, слегка сутулясь, подступил к Беэру, помял грубой пятерней буйную бороду и спокойно предложил:
— Слухом пользуюсь, высокородный господин, маешься ты со своей братией и Филиппкой Трегером в отыскании золотишка. Не спуститься ли мне в шахту древних чудаков на счастье?
Беэра покоробило. Слишком самоуверенно прозвучал голос безвестного человека. В голубых же глазах неопределенная улыбка. Не успел сорваться с губ Беэра ответ, человек трижды перекрестился и ловко юркнул в разнос. Вернулся оттуда быстро с кусками породы.
Знатоки мало верили человеку. Сбились в тесную кучку, ждали, ехидненько посмеиваясь. Один Трегер как стоял в стороне, так и остался. Сейчас им никто не интересовался. Все отворачивались от оскандалившегося неудачника.
Беэр взглянул в смеющееся лицо человека, определил: «Годами молод, а бородища русская в самый пояс уперлась».
Человек выдернул из-за опояски увесистый молоток, стал простодушно поучать онемевших знатоков:
— Чтобы найти золото с серебром, надобно знать свойства здешней породы. Крепка она, но не вся. Внутри попадают крапины охры, а в них залегают металлы, и не жилами, а гнездами. Оттого пристойнее камень дробить не надвое, а на многие куски. Чем мельче, тем надежнее поиск. Вот и посмотрим теперь…
Человек с азартом принялся за дело. Как по наковальне, звенел молоток. Колючие каменные брызги сеялись по сторонам. И вот по излому камня посыпались золотые лепестки, крупицы. Знатоки смотрели удивленными глазами. Беэр, явно обрадованный, несколько минут рассматривал золото на ладони, затем сердито спросил Трегера:
— Кто же нашел сие золото?
Трегер подскочил к Беэру, рухнул в ноги, виновато заскулил:
— Федька Лелеснов то! Истинно он открыл шахту… и мне показывал, только секрета породы я не знал. Повинен я в корыстном умысле. Перед вами, ваше высокопревосходительство, и всевышним каюсь: грешен.
Беэр даже не взглянул на Трегера. С улыбкой кружился возле Лелеснова. Про себя же снисходительно подумал о Трегере: «Да пусть его… Что прошло, то быльем поросло, хотя по законам и достоин наказания».
После того Колывань утонула в клубах удушливого дыма. Комиссия стала поспешать в делах. Без труда были разгаданы секреты плавки Юнганса. Из колыванских руд плавили с успехом серебро, из змеевских добывали самородные металлы. Приказчик блуждал по заводу тенью. Оказался он человеком не у дел — всем распоряжались члены комиссии. Беэр послал императрице специальный доклад и. свои соображения относительно «надежности» здешних рудных месторождений. Донос Трегера подтверждался. При этом, однако, Беэр не сообщил императрице фамилию первооткрывателя Лелеснова, а лишь упомянул, что при осмотре Змеевой горы в числе прочих присутствовал «русский унтер-штейгер». Беэр жаловался на
«крепость змеевских руд, кои не только кайлом или клиньями, но и порохом при шурфовании добыть трудно».
К концу лета Беэр выехал из Колывани в столицу. Вместе с гвардии поручиком Булгаковым он вез под усиленным караулом тридцать семь пудов серебра да несколько фунтов золота.
На заводе прекратилась рудная плавка до особого случая. Входы в чудскую шахту на Змеевой горе Беэр приказал опечатать и бдительно охранять. Для присмотра за всем оставался член комиссии берг-лейтенант саксонец Иоганн Самуэль Христиани.
Перед отъездом Беэр еще раз обнадеживающе заверил Федора:
— Жди награды. Непременно получишь. Спасибо.
Вместе с тем Беэр никак не мог простить себе случая на Змеевой горе. Стоило разбить на мелкие куски породу, и тайна самородного золота и серебра открылась бы без посторонней помощи.
Чтобы скрыть собственный конфуз от злоязычной людской молвы, Беэр назвал чудскую шахту в честь комиссии «Комисской».
* * *
После встречи с казаками Федор с Соленым решили скрытно побывать в Кривощеково и не ошиблись в расчетах: семья Соленого оказалась там. Они привезли ее в Колывань. Теперь ей не страшны казачьи наезды: от них надежно защищают крепостные стены.
За два месяца до приезда комиссии Федор сыграл свадьбу. Приказчик «бросил» молодым трешку из ста рублей, жалованных Демидовым Федору. Сам на свадебной гулянке был, но вел себя тише, чем у Смыковых. Пил умеренно, в сторону от невесты отводил взгляды. Восхищался ею лишь про себя: «Ничего не скажешь, хороша девка. Не уступит, пожалуй, по обличью Насте».
Приказчик раньше других ушел домой. На прощанье не удержался от отеческого наставления:
— В любви да согласии жить вам, молодые! По сердцу пришлись, вижу, друг другу. Думается мне: любая загвоздка в жизни для вас нипочем. Будьте счастливы.
Вырвались такие слова у приказчика оттого, что вспомнил свою незадачливую молодость, неудачную женитьбу на строгой и сухой кержачке. От горьких упреков душу на всю жизнь отравила черная тоска. «И где глаза были у меня? Ни виду, ни души у Агафьи. В лесу не мог ровней палки выбрать. Эх, головушка бесшабашная! Поэтому и к другим бабам, как к солнцу, по сей день тянет».
Новобрачные и родители невесты с почтением проводили приказчика за калитку.
С женитьбой Федора в новую избу пришли семейный уют, чистота до блеска. Прежнего запустения и беспорядка как не бывало. И все через старания Феклуши.
Дружная семья строила свои нехитрые планы. С отъездом Беэра Федор воспрянул духом и не раз говорил Феклуше:
— Получим награду — по-иному заживем. Одежки накупим всем. Корову с лошадью заведем.
Феклуша бросала лучистые взгляды на Федора. Верила его словам больше, чем церковной проповеди, и не скрывала гордости и восхищения мужем. Соленый не разделял восторга зятя и дочери.
— Награда не в диковинку тебе. От Демидова получил — раз, от Трегера — два… Может, и бригадирова награда такая же будет.
Федор трезвел от горьких слов тестя, умолкал. Но в душе не угасала робкая надежда. Не мог же бригадир при стечении всей комиссии бросать напраслины…
Приказчик, оставшись не у дел, круто изменил поведение. Против прежнего чаще заговаривал с работными. И разговор-то был иным, почти душевным. В голосе слышались
