Рок И его проблемы-4 - Владимир Орешкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приятно вести домой пьяную в лоскуты женщину. Если она тебе нравится.
В этом есть какое-то неиспытанное утонченное извращение.
Какой-то запредельный шарм.
Какая-то вершина…
Они очень торопились. Как дети. Торопились дойти до гостиницы. Потом торопились, и ждали лифта, потом он так медленно ехал. Потом они торопились дойти до дверей номера и открыть дверь.
Они зажгли свет.
— Наконец-то мы дома! — воскликнула Мэри. — Где же наша постель!.. Иди же сюда.
Они упали на эту постель, — и тут же заснули. Даже забыв раздеться. Не говоря уже о том, чтобы потушить свет. В обеих комнатах, ванной и в туалете.
Гвидонов даже не успел снять ботинки.
Такой позор.
В Кызыле весной и не пахло.
На даче, где они жили перед поездкой в Китай, все оставалось по-прежнему. Даже вещи, которые Мэри и Гвидонов оставили здесь, лежали на тех же местах.
Но пыли нигде не было, кактусы и фикусы были политы, холодильник был полон, и дорожки в саду аккуратно подметены.
— Долго мы здесь будем? — спросила Мэри. — Надоел снег. Он какой-то белый, все в одном цвете, это приедается.
— Не знаю, — сказал Гвидонов. — Побудем еще.
Нужно было ждать результатов анализов мумий, заключения психотерапевта, отчет о тайниках монастыря, и свершения торговой сделки, на тайном аукционе в Пекине.
Много чего нужно было ждать, без чего двигаться куда-то не имело смысла.
Можно было слетать к лягушатникам, поговорить с ними, для очистки совести, — но Гвидонов откладывал этот момент до последнего.
Нужно было, — но что-то восставало в нем против этой поездки, что-то внутри него протестовало, да так, что противно было думать об этом.
По любому плану, это нужно было сделать в первую очередь. Он, когда летел сюда из Москвы, и предполагал, что именно с этого необходимо начать.
Но оттягивал день за днем поездку туда, на те болота, изобретал всевозможные предлоги, хватался за какие-то книги, которые нужно было изучать, — хотя подозревал, что никаких книг вообще изучать ему не нужно, — чувствовал боль в ноге, стоило ему подумать, что пора, нужно катить к браконьерам.
Так оттягивал, оттягивал, пока не собрался в Китай…
А теперь снова потянуло откладывать. Но был уже хороший предлог, — ничего не делать. Ждать результатов различных экспертиз.
Нашел за какую стенку спрятаться.
И доволен этим.
— Хорошо бы, если бы дело позвало тебя куда-нибудь в район Австралии, — сказал Мэри. — Там сейчас лето, очень теплое и приятное море.
— Кто тебе сказал, что ты англичанка? — спросил Гвидонов. — Ты думаешь на каком языке, на русском или английском?
— Я могу думать на русском, и на английском. Как захочу.
— Менталитет у тебя подлинно русский, — во всю использовать служебное положение для собственного блага.
— Можно подумать, ты меня обвиняешь, — сказала Мэри.
— Я не удивлен. Немного шокирован.
— Ты разговариваешь со мной, как с неумной девочкой… Ты хочешь показать мне место, где я должна стыдиться… Так вот, — мне не стыдно. За то, что я хочу в Австралию. Искупаться в море.
Ей на самом деле, надоела зима…
С ней что-то нужно было делать…
Может быть, это помешательство? Просто, чисто медицинское отклонение психики, когда человек перестает адекватно воспринимать окружающее? Ничего больше, кроме этого, — помешательство лежит в основе любой религиозной философии? Когда отделают душу от тела, чтобы посетить обитель умерших. И тем более, — еще не родившихся.
Если как следует нажраться, и пить не один день, то можно допиться до чертиков.
Гвидонов помнил, как разговаривал с капитаном Юрьевым из соседнего отдела, который после недельного запоя вышел на работу.
— Где-то на третий день появились, — рассказал ему Юрьев. — Я шел домой, был в подъезде, и полез за ключами от квартиры, в карман. И тут один из них сел мне на плечо.
— Черт?
— Натуральный черт, но только не зеленый. Но — противный… Я поэтому начал сгонять его с плеча.
— Он на плечо сел?
— Конечно, на плечо. Подлец.
— Согнал?
— Куда там. Знаешь, как я испугался. Так все неожиданно… Смотрю, уже второй по плечу лезет. Сзади старушка шла. Я ей: гоните, гоните… Руками машу. С ней, — чуть ли не истерика.
— С ней-то почему?
— Так нет же никого. То есть, она моих чертей не видит… Смотрит, мужик, руками машет, кого-то сгоняет, а никого нет.
— Так их не было?
— Ты что, брат, дурак?.. Конечно, нет. Это же — иллюзия… Когда понимаешь, что это иллюзия, их — нет. Когда забываешь об этом, — они появляются… Так и приходилось себя все время контролировать… Как прискачут, так сразу, когда первый испуг продет, стараешься понимать, что никаких чертей в природе не существуют, что это всего лишь реакция на алкоголь. Своеобразная… Тогда они начинают блекнуть, ну словно на глазах становятся прозрачными и пропадают… Только сидишь, а руки у тебя трясутся. И хочется принять еще. Ну, принимаешь… Но стоит чуть отвлечься, как они прибегают снова. Засранцы. Попробуй, когда бухой, все время держать себя под контролем? Ни шиша все время не получается. Так с ними и приходится жить. Такая мерзость!
— Но ты хоть к ним привык? Ко всему же привыкаешь.
— К ним не привыкнешь. Во-первых, их становится все больше, а во-вторых, они начинают наглеть…
Может быть, это больные люди, страдающие боязнью открытого пространства. Или — боязнь открытого пространства, это один из симптомов их болезни. Тогда — тишина и темнота подземелий, — среда их обитания, и лекарство от их болезни, которое позволяет им поддерживать себя в приличной физической форме.
Тогда все остальное, их внутренний мир, может принимать любые болезненные очертания. Если у них нарушения в мозгу. И их философия, — философия больного, воспаленного этой болезнью, воображения.
Но из чего следует, что он знает их философию? Из чего следует, что их философия, это философия буддизма, — на которую он угрохал за последние два месяца столько времени? Из чего следует что у них вообще есть философия, — и именно их философия ведет их по жизни, ставя перед ними различные конкретные цели?
Не из чего…
Если они — учителя. Эти — махатмы. То у них должны быть ученики.
Но монастырь пустой. Не один десяток лет.
Про новый набор там ничего не знают…
Гвидонов умел ждать. Он многое чего умел по жизни, и еще больше не умел… Но ждать он умел, — нужно отдать ему должное.
Он знал, — когда становится бесполезно колотиться головой о кирпич, нужно просто отойти, и какое-то время не прикасаться к нему.
Чтобы не ушибиться.
А к лягушатникам он не поехал. Не хотел и все, — хоть топором его чеши.
Ждать, ждать и еще ждать… Был бы жив его великий теска, он бы произнес и эти слова.
— Володя, — сказала ему Мэри, — ты не будешь возражать, если я перевешу твои рубашки и брюки в шкаф. Там они будут меньше пылиться.
Гвидонов ничего не ответил, только посмотрел на нее.
Возвращаясь из своего далека.
К этому зеленому чертику.
Которого нет в реальности, и быть не может.
Или определить ее на работу, чтобы она не торчала целыми днями дома, или он когда-нибудь повесится… Если не сейчас…
Потому что, это — невозможно вынести! Такой бесцеремонности!
Глава Четвертая
«Если ты любишь Меня, — ты веришь Мне.
Сейчас Меня нет с тобой, но Мы с Отцом подарили тебе надежду, которая вместе с тобой всегда: дыхание Истины — Совесть.
Мир не принимает Ее, потому что не способен ни почувствовать Ее, ни понять.
Ты же знаешь Ее, — потому что Она с тобой, и в тебе…
Я не оставил тебя сиротой, — Я вернусь к тебе.
Сейчас же с тобой дыхание вечной жизни, которое пришло к тебе от Отца, — Совесть.
Она, — будет утверждать обо Мне…
Истину говорю тебе: лучше, если Меня не будет с тобой, — тогда твоя Совесть поведет тебя.
Она позволит тебе отличить в этом мире зло от добра, — и осудить его.
Зло, — плод, не верящих в Меня.
Правда в том, что Я — вместе с Отцом Моим. Нет Меня среди мира.
Осуждение в том, — что хозяева этого мира — обречены»
Евангелие перпендикулярного мира1.Рожать лучше в Лондоне.
Тем более, англичанке.
Не нужно рожать в Кызыле. Тем более, что Гвидонов, иногда выбираясь в город, видел, — кто от таких родов получается.
Когда, то и дело, встречал пустые глаза идущих навстречу людей.
Раньше были водка и анаша.
Теперь, — пошли тяжелые, убийственные вещи.
Третьесортный, из отбросов производства, героин. Такой же кокаин. И то, что здесь называли опиумом, — коричневое, попахивающее навозом дерьмо. От регулярного употребления которого, человек превращался в животное уже через месяц. С этого мгновенья до гробовой доски его отделяло от трех до десяти лет. В зависимости от природного состояния здоровья.
