Правда и другая ложь - Саша Аранго

Серое оштукатуренное здание института судебной медицины отлично соответствовало своему назначению и было лишено всяких архитектурных украшений. На ступенях подъезда сидел Йенссен с чашкой кофе в руке и листал тонкую тетрадку. Заметив Генри, он поставил чашку на ступеньку, встал, подошел к Генри и протянул ему руку. Потом бегло взглянул на «Мазерати» и на ботинки Генри.

– Что случилось?

Генри тоже посмотрел на свои выпачканные в крови ботинки. «Вот видишь, – сказал он себе, – ты уже забыл о катастрофе – так быстро все произошло».

– На дороге произошла катастрофа. Это не моя кровь. Может быть, приступим?

Йенссен воздержался от дальнейших вопросов. Это была его приятная черта.

– Вам необязательно это делать, – сказал он, когда они поднимались по лестнице. – Мы можем дождаться результатов анализа ДНК.

– Конечно, можете, но я хочу увидеть свою жену. Я очень благодарен вам за звонок. Она плохо выглядит?

– Я сам ее не видел. Честно говоря, я еще ни разу не видел трупы людей, умерших от утопления, – Йенссен почесал затылок. – Но все когда-то бывает в первый раз.

«Вот таким и должен быть настоящий полицейский, – подумал Генри. – Ему не чуждо ничто человеческое, и он остается хорошим парнем, сочувствующим человеком, доступным простым чувствам и неравнодушным к страданиям других людей».

– Где ваша очаровательная коллега, которая немного похожа…

– На опоссума? – Йенссен рассмеялся. Генри кивнул. – Она и правда как две капли воды похожа на опоссума. Она никогда не ходит в морг, говорит, что там слишком сильно воняет.

Йенссен умолк, поняв, что сказал лишнее, и посерьезнел.

– Не хотите кофе?

– Может быть, потом, когда мы закончим с этим делом.

Йенссен пропустил Генри вперед. Генри предположил, что подчеркнутая вежливость Йенссена обусловлена отнюдь не уважением – это просто тактика поведения на допросах. Запертая дверь зажужжала и открылась. Они прошли по коридору, в котором стоял кофейный автомат, и остановились перед стеклянным окошком, за которым сидела женщина, явно пребывавшая в дурном настроении. Ничего удивительного, что она в плохом настроении; каким еще оно может быть у человека, вынужденного, подобно обезьяне, целый день сидеть в этой стеклянной клетке? В коридоре пахло моющими средствами и сваренным кофе; однако снизу доносился совершенно неопределенный и неуловимый запах.

Генри подписал какой-то формуляр, взглянул на окно, через которое в помещение лился дневной свет, и открыл вращающуюся синюю дверь. Лестница вела в подвальный этаж, в своеобразный шлюз, где Йенссен дал Генри пластиковые бахилы и белый халат. Надевая халат, Генри краем глаза увидел, что Йенссен внимательно за ним наблюдает. Вероятно, он рассчитывал на признание Генри после опознания трупа. Но нет, так легко он не сдается.

– Что у вас с запястьем?

Запоздалый вопрос, подумалось Генри. Йенссен наверняка уже давно заметил рану, но выжидал момент, чтобы ошеломить. Это тоже часть тактики, надо будет запомнить.

– Это укус животного.

Вслед за Йенссеном Генри вошел в Аид секционного зала. Запах разлагающихся тел ударил в нос. Это место, где смерть с радостью спешит на помощь жизни, гласила надпись на стене. Йенссен положил руку на плечо Генри.

– Можно дать вам совет?

– Конечно.

– Дышите носом, так вы скорее привыкнете, и вам будет легче.

Не требуется никакого предварительного знания, для того чтобы понять, как пахнет смерть. С ее запахом не может сравниться ни один другой. Этот дух пробуждает нехорошие предчувствия, которые осознаются, когда человек переступает порог секционного зала.

Не бывает красивых трупов. Генри сначала увидел ноги. Пальцы на ступнях почернели и раздулись. Тело казалось непомерно большим, размера на четыре больше, чем в жизни, на сверкающем никелированном столе под беспощадно ярким светом люминесцентных ламп. Грудь была уже открыта, тело лежало на пластиковой простыне, лицо было прикрыто чем-то темным. У стола стояла коротко остриженная женщина лет пятидесяти в белом халате и укладывала что-то мягкое в стальную емкость. Ни один сторонний человек не захотел бы узнать, что именно она туда положила. Судебные медики проникаются сухостью секционного зала, чтобы смерть здесь радостно спешила на помощь жизни. Остановившись в двух шагах от стола, Йенссен обернулся к Генри.

– Один момент, пожалуйста.

Он торопливо подошел к патологоанатому. Женщина посмотрела на Генри и коротко кивнула, взяла зеленое полотенце и положила на вскрытую грудь трупа. Только теперь Генри заметил распухшую руку, выступавшую из-под простыни. Почерневшая кожа лоскутами свисала с пальцев, виднелись кости. Безымянного пальца не было.

Йенссен вернулся на прежнее место и встал между Генри и столом. Полицейский заметно побледнел.

– Извините нас, но здесь никто не знал, что вы придете. Вы сами видите, труп уже вскрыт и его лицо… – Йенссен не сразу смог закончить фразу, – вам лучше его не видеть.

– Пожалуйста. Я хочу подойти к жене.

Йенссен отступил в сторону, и Генри прошел мимо него к столу. Патологоанатом положила под торс трупа что-то похожее на шпатель. Крышка черепа была отпилена, мозг лежал рядом в стальном лотке. Лицо, начиная со лба, было закрыто вывернутым наизнанку скальпом. Безымянный палец лежал отдельно в маленьком лоточке рядом с мозгом. На пальце блестело золотое кольцо. Рукой, затянутой в латексную перчатку, женщина отнюдь не сентиментальным рывком вернула лицо на место.

– Ваша жена утонула, – объявила она Генри.

Моя жена? – подумал он. Лицо утопленницы напоминало пиццу «куаттро стаджони», которую люди охотно едят у одного итальянца на углу, обильно политую приправами и соусами. Мясистый черный язык вывалился изо рта, глаза превратились в высохшие оливки, нос раскрылся наподобие артишока, обнажив две огромные черные дыры. Труп даже отдаленно не был похож на Марту. Он не мог узнать ни одной ее черты. Это обезображенное гниением лицо и массивное тело принадлежали какой-то чужой женщине.

Генри был и без того уверен, что это не Марта, но все же взглянул на кольцо в лотке. Оно было шире и не такое красивое, как кольцо, которое Генри когда-то надел Марте на палец в магистрате. Исследование ДНК было не нужно. Это была не Марта.

Генри отвернулся и покачал головой.

– Это не моя жена.

Йенссен удовлетворенно кивнул, будто Генри только что опознал жену.

– Правильно, она выглядит не как ваша жена, но это она и есть.

«Господи милостивый, – подумал Генри, – когда я говорю правду, мне не верят».

– В чем она была? – спросил Генри, понимая, что, возможно, совершает самоубийственную ошибку.

– Она была полностью одета.

– Каким образом тогда это может быть моя жена? Я нашел ее одежду на берегу. Кроме того, Марта была стройная, а эта дама… – Генри указал на труп – … полная. Кольцо на пальце тоже не принадлежит Марте.

Йенссен заглянул в блокнот:

– Здесь ничего нет о кольце.

Он принялся листать его, словно надеясь этим действием материализовать недостающее свидетельство, а потом взглянул на патологоанатома.

– Кольцо было обнаружено под эпидермисом ладонной поверхности, – бесстрастно произнесла женщина.

Генри поднял руку и показал им свое обручальное кольцо.

– Перед свадьбой я сам выбирал кольца. Они были одинаковые и уже, чем это. На кольцах выгравированы наши имена. На ее кольце должно стоять мое имя.

Впервые в жизни он снял кольцо с пальца. Это было больно, но он справился и протянул кольцо Йенссену. Тот осмотрел кольцо, прочитал выгравированное на внутренней образующей имя Марты, подошел к столу и склонился над лотком с пальцем.

Патологоанатом щипцами сняла кольцо с пальца утопленницы. При этом раздался не очень приятный скрежет. Врач ополоснула кольцо под струей воды и протянула Йенссену. Для того чтобы рассмотреть кольцо изнутри, полицейскому пришлось поднести его близко к глазам. Должно быть, кольцо не слишком хорошо пахло, так как Йенссен поморщился. Надписи в кольце не было. От досады и стыда Йенссен покраснел. Он оказался не на высоте профессии, поспешив пригласить Генри на опознание.

– Черт… – пробормотал он, – мне искренне жаль, прошу меня простить.

– Ничего страшного, – произнес Генри, спеша использовать возможность завоевать расположение следователя. В конце концов, людям свойственно ошибаться. – Видите ли, Йенссен, – сказал он и положил руку на плечо полицейского, – вы убедили меня в том, что моя жена жива. За это я вам очень благодарен. Не выпить ли нам кофе?

Жизнь снова засияла всеми красками. Его никто не подозревает, никто не собирается его арестовывать, зубная щетка и книга ему не понадобятся, и он вернется домой свободным человеком. Искусственный свет падал с потолка секционного зала на вскрытую даму, словно солнечный луч, пробившийся сквозь облака. Генри было жаль эту утопленницу. Как бедняжка попала в воду? Она просто устала от жизни или была смертельно больна? Были ли у нее дети? Кто сейчас напрасно ее ждет?