Иду в неизвестность - Игорь Чесноков

Грохнул выстрел гарпунной пушки, будто призывавший всех поскорее присоединиться к сияющему празднику огней.

Невольно прибавили шагу, не сводя глаз с маленького лучезарного «Фоки», сияющего весёлыми живыми огоньками посреди чёрной пустыни. Казалось, тьма вокруг стала гуще. Лишь мягкие жёлтые отблески отражалась на снегах на пути к судну да выделилась диковинными, будто мраморными переливами скала неподалёку от трепетавшего огоньками корабля.

Оживлённо гудящей толпой подошли к «Фоке» и разглядели, что он был расцвечен огнями плошек с жиром и двух пылающих по обе стороны от трапа смоляных бочек.

Перед входом на трап пришедших встретила, к их вящему изумлению, диковинная процессия: одетые в рогожные одёжки поверх полушубков, с изукрашенными до неузнаваемости лицами грозный морской царь с кудельной бородой, в серебристой картонной короне поверх шапки и с трезубцем, зажатым в толстой рукавице, его герольд в высокой самодельной из мешковины шапке наподобие боярской, изогнувшийся подобострастно, царица вздорного вида, разодетая в какие-то тряпки, с круглыми ярко-красными пятнами румян на щеках — в ней можно было узнать Коноплёва — и два страшных чёрта с вымазанными сажей лицами, похожие на кочегаров Кузнецова и Коршунова.

Герольд величественным жестом остановил подошедших и голосом Лебедева объявил титул морского царя, поведя в его сторону рукой:

— Перед вами царь Нептун Полярный, повелитель вод арктических, князь Карский, Беломорский и Новоземельский, Президент снегов, и льдов, и ветров, и ближайших всех морей. А я — слуга его Борей!

Нептун пристукнул трезубцем и грозно, рычащим голосом Линника осведомился, кто такие, да что за судно здесь стоит.

Выступив вперёд, Седов, сдерживая улыбку, представился, назвал судно:

— Экспедиционный корабль «Святой мученик Фока»!

— А, не раз я мял ему бока! — проворчал Нептун. Он предъявил начальнику экспедиции свои обвинения:

…С некрещёною командой —Не разбойничьей ли бандой? —Не спросивши разрешенья,Вторгся ты в мои владенья.Двух медведей уж убилДа и суп из них сварил.Дерзок на море ты больно,Я терпел уже довольно…

Весело сияют озарённые огнями лица зимовщиков. Всюду пар от дыхания. Не чувствуется и мороз.

По законам полярного царства,Великого морского государстваОбязан мне дань уплатить —Винцом, да побольше отпустить.Людей же твоих я должен крестить! —

объявил Нептун.

Седов согласился с требованиями морского царя, достал из нагрудного кармана и вручил ему список тех, кто не бывал прежде за Полярным кругом.

Первым черти схватили Кушакова.

Под крики и хохот зрителей каждому, кого крестили, кидали за ворот ковшик воды со льдом, а лица вымазывали сажей.

И началась кутерьма.

Ничто не спасало: ни отговорки, ни попытки хитростью проскользнуть мимо чертей на судно.

— Ха-ха-ха, ох-хо-хо! — надрываются от смеха матросы.

Досталось капитану Захарову, смешно заахавшему от полученного за шиворот льда. Дурашливо завопил так, что залаяли собаки, «окрещённый» Шестаков.

Весело, громко смеялся Седов. Держался за бока Зандер-старший. глядя, как крестят черти его младшего брата, охал от смеха Максимыч.

Боцмана Инютина с видимым удовольствием окрестил сам морской царь, всыпав ему двойную порцию льда за воротник.

За обедом в украшенных разноцветными флажками и фонариками кубрике и кают-компании вкусно запахло пельменями, пирожками. Была подана и селянка из консервированных овощей, а на сладкое — компот.

После дневного сна Седов предложил всему экипажу вновь одеться и выйти на лёд. Опять запалили огни иллюминации.

Вынесли все имевшиеся на судне лыжи — десять пар, и Георгий Яковлевич объявил лыжные состязания в честь судового праздника открытыми.

Участвовать в них вызвались немногие. Этот факт подтвердил опасение начальника экспедиции и врача о том, что люди тяжело переносят зимовку в высоких широтах. Седов знал, что в таком случае людей надо всё время расшевеливать, не давать им засиживаться, залёживаться.

Набрать удалось лишь девять лыжников.

Грохнула гарпунная пушка, и под улюлюканье зрителей лыжники побежали по размеченной заранее вешками трассе вокруг судна, протяжённостью с километр.

Вперёд вырвались молодые, крепкие Пустошный с Линником и Седов. Развернулась упорная борьба. Каждый из троих мог рассчитывать на победу. На пол-лыжины впереди всех, шумно пыхтя, бежал раскрасневшийся Шура. За ним, широко шагая, спешил упрямо закусивший губу Линник и следом Седов, ловко орудуя палками и неудержимо устремляясь вперёд всем туловищем. Остальная группа, растянувшись, осталась позади. Отставшие скорее шли, чем бежали.

Перед трапом, возле которого был финиш, Седов, мощно дыша, ещё энергичнее заработал ногами и руками и, вырвавшись вдруг вперёд, под возбуждённые крики зрителей первым пересёк натянутую верёвочку, которую держали бывшие черти.

Раздосадованный Линник, на две-три ступни отставший от Седова, попытался на финише сделать отчаянный рывок всем телом и, не удержавшись, свалился к ногам болельщиков под их хохот. Едва не налетел на него запыхавшийся Шура Пустошный.

— Эх, ты, земляк-соломбалец! — кричит ему Шестаков. — Скис! Небось конноту обпился в обед!

Шура остановился, тяжело дыша, зыркнул сердито на Шестакова.

— Ахал бы, дядя, на себя глядя, — прерывисто выдохнул он. — Ну-ка сам пробеги!

— Не, не побежит. А ведмедя б пустить за им — то-то полетел бы! — заметил Инютин.

— Ха-ха-ха, дак он бы от мишки и на мачту взбежал бы на лыжах!

Когда подоспели остальные, досталось от зрителей и им.

Главный судья Кушаков повесил на шею победителю награду на голубой ленте — вылепленного из шоколада медведя. Под аплодисменты команды Седов разломил награду на три части и протянул по одной Пустошному с Линником, признавая их равными соперниками.

После ужина, когда расторопный Кизино споро убрал со стола, вновь все члены кают-компании собрались вместе, привлечённые звуками романса, который пела металлическим патефонным голосом Каменская, популярная певица.

— Ах, послушать бы эту прелестную особу теперь здесь, настоящую! — вздохнул Кушаков, снимая с патефона окончившуюся пластинку.

— А я предлагаю послушать настоящего пианиста, — предложил Пинегин, хитро поглядев на Визе. — Не откажите, Владимир Юльевич!

— Просим, просим! — раздались голоса.

— Извольте, — согласился Визе и направился к пианино. — Что ж сыграть для вас?

— Сыграйте-ка, пожалуй, что-либо соответствующее обстановке, здешней природе, — попросил Седов.

Визе откинулся на стуле и прикрыл глаза, вспоминая, что бы лучше всего подошло. Он осторожно положил свои чуткие пальцы на клавиши, и кают-компания наполнилась мелодичными, давно забытыми звуками.

Элегическое начало постепенно перетекало в нечто тревожное, а затем кают-компанию захлестнули бурные аккорды «Ночи на Лысой горе» Мусоргского. В этих обворожительных, то рыдающих, то громовых звуках слышались людям и шум штормовой волны, и грохот обваливающихся ледников, и завывание свирепой ледяной пурги.

Потом Визе вдохновенно играл из Шопена, Вагнера, Скрябина.

Очарованные прекрасной музыкой и замечательным исполнением, зимовщики расчувствовались.

К пианино сел Павлов. Тронув клавиши, он запел несмелым баритоном:

Пара гнедых, запряжённых с зарёю,Тощих, голодных и грустных на вид…

Популярный романс подхватили Вило, Пинегин, Седой и Кушаков.

Стараясь не шуметь, Зандер пробрался к почке, подложил в топку дров, вернулся к задумчивым и грустным Захарову и Максимычу, тихо сидевшим в своём уголке.

МЫС ЖЕЛАНИЙ

— Прр, прр! — надсадно кричит Седов.

Собаки, высунув языки, упираются лапами в серую, шершавую поверхность ледника, выволакивают парту па самый верх. Георгий Яковлевич и Инютин подталкивают тяжело гружённую нарту сзади.

Наверху все останавливаются. Седов выпрямляется, переводя дыхание, вглядывается вперёд, куда плавно сбегает ледник. Там виднеется закругление по то ледника, но то берега. Левее, среди торошенных морских льдов, видна группа островков. Слева метрах в ста ледник обрывается. Там, внизу, тёмная вода прибрежной полыньи.

— Вот, Инютин, мыс Желания, гляди, — вытянул Седов руку, сняв рукавицу. Рука, усталая, подрагивает.

Инютин молча смотрит на серо-белое закругление острова, почти сливающееся со льдами моря, по ничего примечательного там не находит.

— Станем здесь пока!

Седов склоняется над нартой, начинает развязывать верёвочную шнуровку брезентовых бортов, словно в конверт заключивших содержимое нарты. Инютин принимается, кряхтя, выпрягать собак.