Рядом с молниями - Николай Чевельча

— Не слишком ли ты серьезная? — шутили подруги по общежитию. Они, как и Таня, поступили в ракетные войска добровольно, по призыву комсомола. Жили они здесь уже больше четырех месяцев.

Однажды в класс, где проходили занятия с девушками по специальной подготовке, вошел подполковник. Офицер, проводивший занятия, представил его:

— Начальник политотдела части подполковник Смирнов Михаил Иванович.

Смирнов прошелся по классу, сел за стол, заговорил мягко, спокойно...

Сейчас Таня ловила себя на мысли, что Смирнов ей нравится не только как хороший руководитель. Нет, не то чтобы она вдруг, как говорится, с первого взгляда влюбилась в него, и не то, чтобы строила какие-то далеко идущие и нескромные планы, но часто вспоминала его совершенно безотчетно и было ей в минуты этих воспоминаний приятно, радостно. Смирнов представлялся ей идеальным мужчиной, еще бы: пригож собой, молод, а уже подполковник и — шутка сказать! — Герой Советского Союза. Нет, конечно, она искренне вознегодовала бы, если бы кто-нибудь сделал дурной намек, уличил бы ее в неравнодушном отношении к имеющему семью и много старше ее мужчине, но если бы кто-то потребовал от нее прямого и честного ответа на вопрос, каким она представляет себе будущего своего мужа, она обязана была бы ответить: «Таким, как Михаил Иванович Смирнов». Вот такое непростое отношение выработалось у младшего сержанта Татьяны Григорьевой к начальнику политотдела. Но, конечно же, это отношение было тайной для всех, даже самой себе боялась она в нем признаться.

Когда Таня вышла к перекрестку дорог, одна из которых вела к казармам части, ее догнал грузовик. Из кабины выглянул старшина сверхсрочной службы.

— Садись, Таня, подвезем.

Он помог девушке подняться в кабину, захлопнул дверцу.

— Давай, Валиев, по-быстрому! — скомандовал он шоферу.

Но машина покатила медленно, объезжая ухабы, кучи гравия и песка, подготовленные дорожными строителями. Водитель временами бросал на Таню быстрый взгляд, но молчал.

Он вел старательно машину, будто вез кувшины с молоком. У ворот части затормозил.

— У нас в Узбекистане тоже красивые девушки, — вздохнул он. — Мы их очень бережем! Счастливого вам пути, Таня.

Старшина и шофер смотрели девушке вслед.

— Не надо так смотреть на чужую девушку, товарищ старшина, — заметил Валиев. — Это нехорошо. Вся часть знает, что она дружит с Низовцевым.

— Откуда вы все знаете?

— Знаем. Солдаты все знают. Нехорошо, товарищ старшина. Настоящие джигиты так не делают.

— Ишь, разговорился. Давай поворачивай, и быстро! — приказал старшина.

— Это мы можем.

Валиев гнал машину и чему-то улыбался.

— Потише, товарищ Валиев, — строго сказал старшина. — Мало вам истории со свиньями. И меня хотите перевернуть?

— Есть потише! — вздохнул рядовой Валиев.

— Товарищ сержант, посмотрите, кто идет! — крикнул Зайцев Низовцеву, который в этот час проводил занятие с отделением.

Солдаты припали к окнам.

— Какая фея к нам пожаловала!

— Перерыв, товарищ сержант?

— Конечно, перерыв!

— Занятия окончены, — прервал начавшийся гвалт Низовцев. — Двадцать минут, которые мы не доработали, восполним вечером, в часы самоподготовки. Сейчас всем на обед.

Зайцев, а за ним и остальные помчались из класса встречать Таню.

— Милости просим, — Зайцев церемонно поклонился девушке.

Подошел Низовцев.

— Здравствуй! Вот не ожидал...

— Здравствуй, Ваня. Сегодня у меня день рождения. Я свободна. Пришла вот. — Под ее взглядом Низовцев смутился.

— Проходи, Таня, проходи. Давай в Ленинскую комнату.

Зайцев посмотрел на солдат, стоявших вокруг Тани, и тихо, одними губами приказал:

— Расходись, ребята.

Ребята понимающе улыбались.

Из канцелярии вышел капитан Герасимов.

— А, Григорьева... Здравствуйте. Пройдите ко мне и там побеседуйте. Я сейчас ухожу. Рядовой Зайцев, — окликнул он, — организуй обед для Низовцева и Григорьевой сюда. Передай мою просьбу старшине. До девятнадцати вы, Низовцев, свободны. Проводите Григорьеву. До свидания.

В канцелярии Таня сняла шинель, берет и села за стол.

— Когда я у тебя, Ваня, мне кажется, что вернулась домой, — задумчиво проговорила она.

...А родилась Таня в Минске. Отец ее, как часто вспоминала мать, был сильным, жизнерадостным человеком. Работал он на железной дороге.

Таня не помнила отца. Она была маленькой, когда он ушел на фронт добровольцем: у железнодорожников была бронь, но мать никогда не упрекала отца за тот поступок.

На фотографии отец высокий, широкоплечий, красивый. Три ордена Славы на его груди. Таня часто смотрела на эту фотографию, думая о том, что если бы отец остался жив, то судьба их с матерью после войны сложилась бы наверняка по-другому...

Когда немцы подошли к Минску, семьи железнодорожников были эвакуированы на Алтай. Только в сорок пятом году они вернулись в родные края. Таня помнит, как они приехали к дедушке. Его чудом уцелевший, домишко был так переполнен людьми, что ночью, выходя во двор, кто-нибудь обязательно наступал на кого-либо из спящих. Так они жили несколько лет. Дедушка любил говорить:

— Тесно, но весело. Живем, как партизаны, — одной большой семьей.

Вечерами он сажал Таню на колени, другие дети собирались вокруг на полу, и дед начинал рассказывать удивительные истории о партизанах Белоруссии.

Таня училась уже в третьем классе, когда однажды мама пришла с работы веселая, возбужденная, показывала всем ордер на квартиру.

— Две комнаты в новом доме, как семье кавалера орденов Славы.

Она плакала и сквозь слезы повторяла:

— Даже не верится, что завтра будем переезжать на новую квартиру.

Таня жила жизнью активной, некогда было скучать: школа, комсомол, занятия в гимнастической секции, а летом — работа в деревне у дальней родственницы.

Мать не могла нарадоваться на дочь.

— Ты у меня красавица, — любила говорить она. — Видел бы тебя отец.

Как-то зимой они всем классом пошли на автомобильный завод. Такие экскурсии для десятиклассников устраивали часто. Им не только показывали завод, новую технику, знакомили с передовыми рабочими, но и предлагали после окончания школы приходить работать.

Ребята стояли на площадке сборочного цеха. С любопытством смотрели, как на их глазах рождается автомобиль. К группе подошел светловолосый, голубоглазый молодой рабочий в ладно пригнанном комбинезоне.

— Я член комитета комсомола завода, — сказал парень твердым голосом. — Мне поручено побеседовать с вами о нашем заводе. Зовут меня Ваня Низовцев.

Ваня Низовцев... Слесарь шестого разряда. На завод пришел после окончания ремесленного училища. Техника ему давалась легко.

— Руки золотые. Наш потомственный, — с уважением говорили одни. — Учиться бы ему дальше.

— Легко сказать учиться, — рассуждали другие, — а кто семью кормить будет?

После гибели отца на его попечении остались мать, сестренка и двое стариков. Было трудно. Но теперь, когда он стал квалифицированным рабочим, и мать устроилась уборщицей в заводоуправление, стало легче. Забота о доме, ответственная работа на сборке автомобилей и обязанности комсомольского активиста наложили на характер Вани отпечаток серьезности и сдержанности.

Таня смотрела на молодого рабочего и думала: «Как было бы хорошо иметь такого брата. Именно брата...»

Среднюю школу Тане окончить не удалось. Тяжело заболела мать.

Как-то проходя мимо городской почты, Таня прочитала объявление о приеме на курсы радистов и телеграфистов с выплатой стипендии и последующим предоставлением работы. И она решилась: перешла из дневной школы в вечернюю и поступила на курсы.

Отличный слух позволил стать ей за короткий срок классной радиотелеграфисткой. Через шесть месяцев Таня уже работала на городском телеграфе.

Однажды летним воскресным днем молодежь города собралась на строительство стадиона. До полдня работали без перерыва. Наконец, устав, девушки присели на скамейку.

К ним подошли несколько парней, один из них наигрывал на баяне. Таня узнала баяниста. Это был Низовцев. Он тоже узнал ее. Подошел к Тане, протянул руку. «Был бы он моим братом...» — как и в первый раз, подумала она.

Низовцев смотрел на Таню в упор, смело и просительно.

— Погуляем вечером? — тихо произнес он.

Тане почему-то стало жаль парня, она рассмеялась и согласилась.

С тех пор они стали встречаться, но каждый раз это происходило после настоятельных просьб Низовцева.

Однажды днем Ваня пришел к ней на телеграф, сказал скороговоркой, как заученное, много раз про себя повторенное:

— В армию призывают. И так от своих товарищей на год отстал. Отсрочка была по-семейным. Но мы посоветовались дома и решили, что они и без меня проживут. Мать работает, сестренка тоже устроилась, пенсию дали дедушке, завод квартиру выделил. Так что порядок. С тобой только неопределенно. Вот я и подумал... Знаешь... Пойдем, Таня, распишемся!