ТРИ БРАТА - Илья Гордон

На лице Гдальи расцвела счастливая улыбка. Чокнувшись с Гиндой и со своим будущим тестем, он радостно провозгласил:

– Мазлтов9!

Они выпили вино и поздравили друг друга. Так Гдалья с Гиндой стали женихом и невестой.

А через три недели, когда Борух, продав кое-что, собрал немного денег, он пригласил свою и Гдальину родню, справил дочкину свадьбу.

Через несколько дней Давид снова появился в Садаеве. Он переночевал у сестры и на следующее утро чуть свет отправился в соседние еврейские колонии, где у него были друзья, и с их помощью собрал кое-какое продовольствие для бастующих рабочих. Бодрый и радостный возвращался Давид домой. Как всегда, он шел не спеша, оглядываясь по сторонам, мурлыча какую-то песенку.

Кровавым багрянцем разлились по краю неба лучи заходящего солнца, опускавшегося все ниже и ниже. Темно-серые облака плыли по хмурому, осеннему небу, обгоняя друг друга и сливаясь в густую тучу. На краю Садаева, там, где кончаются картофельные огороды, тихо колыхались воды в ставке, отражая то полосы темно-серого цвета, то зарево заката. Уныло квакали лягушки. Влажный осений ветер носился по степному простору, тоскливо завывал в печных трубах и напоминал о надвигающихся вьюгах-метелицах.

Вечерние сумерки уже окутали Садаево. Женщины суетливо бегали по двору, хлопотали по хозяйству, спешили дотемна подоить коров, напоить телят, загнать кур в курятники. Издали доносился скрип колодцев: доставали воду для скота. Хозяева сновали по своим дворам, занося на ночь корм скоту.

Подойдя к хате старого Бера, Давид заглянул в окно. За столом, тускло освещенным светом лампы, сидели Бер Донда и Фрейда и ужинали.

«Рахмиэл и Заве-Лейб, видать, заночевали в степи», – решил он.

Не заходя в хату, Давид отправился в степь. По его расчетам, они должны были пахать недалеко отсюда, на участке Бера Донды, арендуемом Юделем. Если их там не будет, он вернется домой.

Еще издали Давид заметил потухающий костер. Подойдя поближе, он увидел Рахмиэла, задумчиво сидящего у костра. В котелке на треножнике варился ужин. Услышав шорох шагов, Рахмиэл обернулся.

– Ах, Додя! Наконец-то! Где ты был? Мы с нетерпением ждем тебя.

– А что?

– Надо же в город отправить продукты.

– За этим я, собственно, и приехал. Надо только подводы обеспечить.

– Постараемся! Об этом не беспокойся.

Рахмиэл подбросил в костер охапку сухого курая. Потрескивая, он быстро воспламенился. Яркие языки пламени поднялись вверх. Как бабочки на огонь, стали сходиться к костру люди, пахавшие поблизости и оставшиеся на ночь в степи. Поздоровавшись с Давидом, они усаживались вокруг костра, закуривали, пекли в золе картошку, беседовали, спорили, перебивая друг друга.

Больше всего толковали о богатых хозяевах, о том, почему одним везет, а другие прозябают.

– Деньги что голуби, – отозвался кто-то, – где обживутся, там и ведутся.

– А почему же они у меня не обжились? – спросил Гдалья.

– Надо знать, как их привлечь, заманить, – сказал Михель, – в этом и. весь секрет.

– Это бабские сказки! – вмешался в разговор Борух. – Мне кажется, что человек наживает добро только тяжелым трудом, недоедает, недосыпает и постепенно откладывает копейку за копейкой. А когда скопит немного денег, покупает лошадку, коровушку… Если, конечно, повезет и бог даст хороший урожай раз-другой. Вот так и становятся хозяевами…

– Бог помогает не всем и чаще не тем, кто заслуживает, – отозвался Гдалья. – Разве Рахмиэл и Заве-Лейб трудятся меньше Танхума? Вот Танхуму повезло… быстро обзавелся хозяйством, а его братья горе мыкают. А что имеет бог к Рахмиэлу и Заве-Лейбу? Разве они кого-то обидели или присвоили себе что-нибудь чужое?

– А мы что? Разве я, Гдалья, Михель и еще такие, как мы, кого-нибудь обидели? Мы, слава богу, тоже ни у кого ничего не забрали, работаем как волы и не вылезаем из нужды, – сказал Борух.

– От работы устанешь, а богат не станешь, – заметил Давид, – а кто много спит, тот, слава богу, сыт.

– Богатому не спится, богатый вора боится, – пошутил кто-то из сидящих у костра.

– Богатый сам не спит и своему батраку спать не дает, – вмешался в разговор молчавший до сих пор Рахмиэл. – Весь день работай на него, а по ночам его же добро сторожи!

– А что вы скажете о проделке, которую разыграли с шульцем? – усмехнувшись, спросил Гдалья. – Под самым носом вывесили бумажку. Как там было написано?

– «Не платите податей за хозяина, – напомнил Борух. – Хватит ему драть с вас по три шкуры!» Дай бог здоровья этому смельчаку, который вывесил эту бумажку. У нас еще такого не бывало…

Давид внимательно выслушал все, о чем говорили вокруг костра, и приглушенным голосом сказал: – Вы спрашиваете, откуда у нас берутся бедняки? А вот откуда: шульц накладывает непосильные подати на бедняка… Чтобы уплатить их, приходится ему продать последнюю лошадку, единственную коровушку, земля его попадает к зажиточному хозяину, и ему же приходится идти к нему батрачить.

– Совершенно верно, – поддержал Давида сидевший возле него старичок, – я сам слышал, как Юдель Пейтрах пришел уговаривать шульца пустить с торгов земли Бера Донды. «Уплатить подати Бер все равно не может», – сказал Юдель. А у шульца башка варит. Он-то уж знает, как сделать, чтобы земля реб Бера оказалась в руках Юделя или другого хозяина.

– Мы ноги переломаем тому, кто посмеет полезть на нашу землю! – крикнул Заве-Лейб. – Голову снимем, кто только притронется к ней!

– Если молчать будем, богатеи нас совсем задавят, – отозвался Михель.

– Молчать нельзя! Нельзя допустить, чтобы шульц с нас шкуру драл! – послышались голоса,

– А кто сделал шульца хозяином над вами? – спросил Давид, обводя глазами сидевших на корточках людей.

– Что значит кто? Неужели мы сами? Его сделали главным, вот он и хозяйничает! – крикнул старичок со своего места.

– Вы молчите, вот он и на голову вам лезет, – сказал Давид. – Богатеев шульц боится. Они его выбирают, и они же могут его скинуть, а бедняк для него кто? Богатеи с шульцем всегда договорятся. Он ведь и сам богатей. Ворон ворону глаз не выклюет.

– Правильно, так оно и есть, – отозвался Рахмиэл. – Хватит гнуться перед мироедами!

– Если поодиночке будете вести борьбу с богатеями, у вас ничего не получится, – продолжал Давид. – Когда в Златиновке в пятом году крестьяне поднялись против помещика, у нас в Садаеве и в других деревнях молчали, а если бы все воедино действовали, подавить восстание было бы невозможно, и все же, несмотря на это, и наши хозяева стали смирнее ягнят.

– А чего они добились, бунтовщики-то? – спросил Борух и сам себе ответил: – Прибыли казаки и всех перепороли, многих до смерти засекли, а сколько людей арестовали, в Сибирь на каторгу отправили!

Пахари, сидевшие вокруг костра, с затаенной надеждой устремили взгляды на Давида, и в этих взглядах застыл вопрос: «Что же делать?»

Давид сидел, как бы обдумывая, что же ответить этим людям. Он выгреб из золы костра испеченную и обуглившуюся картофелину и стал ее чистить, перекладывая из одной руки в другую, чтобы не обжечь пальцы, затем съел ее, стряхнул с черной косоворотки крошки и сказал:

– На ошибках повстанцев Златиновки будем учиться. Они потерпели поражение потому, что десятки и сотни деревень, где мужики голодают и нищенствуют, не поддержали их.

Если бы все деревни и села поднялись, как один, казаков не хватило бы, чтобы их усмирить, и помещик и богатей больше не смогли бы лезть на голову крестьянам.

Давид умолк, как бы выжидая нового вопроса. Но все молчали, и он продолжал:

– Главная же причина неудач крестьянских восстаний заключается в том, что трудовой люд села, который борется за свое освобождение, вовремя не протянул руку рабочим. Рабочие в городах терпят нужду, так же как и крестьяне в деревне, а то и больше, интересы у них общие, поэтому они должны рука об руку бороться против их поработителей.

– А что понимает рабочий человек в наших крестьянских делах? – спросил Гдалья.

– У рабочего и крестьянина один и тот же враг – эксплуататор, – ответил Давид, – поэтому у них цели общие – покончить разом с поработителями и в городе и в деревне.

– Верно, – поддержал Давида Михель. – Вот мы у себя в степи боремся против сусликов: выгоним их из одной норы, а они залезают в другую. А если их со всех сторон начать истреблять, им прятаться будет негде, и мы раз и навсегда избавились бы от них.

– Вот-вот, совершенно верно! – воскликнул Давид. – Разве продукты, которые мы собираем для бастующих рабочих города, не есть те самые совместные действия, о которых мы говорим? Разве рабочие не борются за освобождение крестьян от гнета помещика и сельского богатея?

…Уже рассветало, когда Давид, распрощавшись с собравшимися у костра людьми, отправился к сестре, где собирали продукты для бастующих рабочих города.