И тогда оно упало мне в руки - Луис Реннисон

Ну вааще.

Слава богу, мы едем без Горди. Чтобы он ничего не натворил в наше отсутствие, мама засунула его в «вольер» — Либбин деревянный манеж, а сверху прихлопнула его перевернутым столом. Либби хватается за прутья манежа, не желая расставаться с арестованным другом. Маме удалось отодрать Либби только после того, когда был найден компромисс: Горди для компании подкинули тряпичную куклу.

Слава богу, в моем детстве таких кукол не выпускали. Это же не кукла, а чудовище какое-то: глаза вытаращенные, и жуткая улыбка на лице. Тело и голова у нее тряпичные, а руки-ноги пластмассовые, причем такие острые, что ими только глаза выкалывать. На спине у куклы клеймо: «Made in Eastern Europe». Вот еще одно место, где я теперь не хотела бы жить.

А вати с дядей Эдди отправились на «дело». Уходя, папа сказал маме:

— Я вернусь, дорогая. Ты тут без меня не расслабляйся».

И смачно поцеловал ее. Какая гадость.

Как же меня это заморачивает. Хочется домой, полежать на кроватке и помечтать о Масимо, полистать книжку по обольщению. Концерт «Стифф Диланз» через семь дней, а я еще даже не приступила к очистке лица и не продумала макияж. Надо будет купить накладные ресницы, с блестками например. Нет, с блестками это будет перебор — как бы не ослепить Масимо в прямом смысле этого слова.

Не сошла ли я с ума и не уподобляюсь ли Эллен, страдающей безответным «синдромом красной попы», на обыкновенном языке называемом влюбленностью? В конце концов, Масимо всего лишь сказал, что рад был со мной познакомиться. Ведь он же не говорил: «Будь моей девушкой» или «Давай сходим куда-нибудь, выпьем по чашечке кофе».

О боже. Я веду себя как круглая, le grand, идиотка.

Кстати об идиотах. В приемной мистера Клуни мы застали противного соседа. Он очень повеселел с тех пор, как раздал котят. А про Горди он сказал: «Нужно быть полными дураками, чтобы забрать такого котенка». Сейчас, увидев нас в приемной, он воскликнул, обращаясь к маме:

— Конни, ты как всегда шикарно выглядишь. Ни за что не поверю, что ты заболела.

Мама захихикала, как дурочка. Она всегда глупеет в присутствии мужчин. У меня-то гордости побольше, чем у нее, и способы обольщения совершенно другие.

— Да нет, спасибо, я здорова, — жеманно ответила мама. — Мы пришли насчет Джорджии. Она хочет посвятить свою жизнь медицине.

— Медицине? — переспросил сосед. — Ха-ха-ха-ха… — Увидев, что мама не шутит, сосед умолк и скрестил ноги. Спрашивается, зачем.

В кабинете Клуни мама впала в телячий восторг. Этот Клуни действительно хорош — хоть кино про него снимай.

— Ну-с, Джорджия, — сказал мне Клуни, — снова беспокоят локти?

— Да нет.

— Опять свист в легких?

— Да нет.

— Тогда что? Стремительно отрастают брови?

— Нет, но можете выписать мне специальный крем…

Тут мама меня перебила:

— Нет, нет, дело в том, что… хи-хи-хи… у Джорджии явная склонность к медицине… ведь так, Джорджия?

— Ну, как сказать… — ответила я. — Во всяком случае, я хорошо умею изображать столбняк.

Мама бросила на меня гневный взгляд, а Клуни и говорит:

— Ну, давай, показывай.

И я показала.

— Что ж, очень правдоподобно, — согласился Клуни.

— А еще могу показать, как гидра щупальцами засовывает в себя планктон, — сказала я, вдохновленная похвалой. — Хотите?

Но миссис, срывающая с себя одежды в присутствии посторонних мужчин и называющая это аэробикой, подвела черту под моей «ученой» речью:

— Вот я и подумала. У нее же практика начинается. Может, возьмете ее на денек?

— С огромным удовольствием, — отреагировал Клуни. — Правда-правда. С тех пор, как ваша семья переступила порог этого кабинета, моя жизнь… как бы выразиться поточнее… она заиграла другими красками.

Пока мы общались, Либби превратилась в индуса: схватила манжет от тонометра — он же на липучках — и соорудила себе чалму.

Я с трудом втиснулась на заднее сиденье машины, с таким же трудом перенося мамино верещание:

— Правда, он прелесть?

Я упорно молчала, но мама продолжала фонтанировать:

— Он сказал, «С огромным удовольствием», представляешь?

— Уж у него-то наверняка нормальный автомобиль, не то что у нас.

— Не смей обижать своего отца! Он обожает свою машину. Я тоже считаю ее стильной.

— Если б ты намазала лицо белым гримом, надела красный парик и клоунский нос, тогда бы все совпало: клоун едет в клоунской машине.

— Девочка моя, почему у твоего отца не может быть хобби?

— Но не такое же дурацкое.

Пока мы спорили, из-за поворота выехал… еще один клоунмобиль. О боже, они размножаются! О боже, за рулем — дядя Эдди, а рядом с ним — вати, и оба в мотоциклетных очках. Они поравнялись с нами, когда на светофоре зажегся красный свет. А когда зажегся зеленый, оба психмобиля с ревом рванули с места. Формула-1, не меньше. Либби пищала от восторга, а я не знала куда деться от позора. Мама, конечно, отшучивалась, но наверняка в глубине души думала: «Эх, и зачем только я вышла за него…»

Тряпичная кукла оказалась набита птичьими перьями. Когда мы вернулись домой, в гостиной мела метель из белых птичьих перышек… У Горди вся морда была в перышках, как будто он сожрал целую птичью стаю.

И тут мама взорвалась:

— Я что, в сумасшедшем доме живу? Этот Горди еще похлеще Ангуса!

Я кинула взгляд на Гординого папашку — он довольно улыбался.

Тут в дом влетел счастливый вати и кинулся обнимать маму, но она оттолкнула его, крикнув:

— Уйди с глаз моих, Боб! Сначала ты разводишь опарышей в гараже, потом коллекционируешь клоунские машины. А мне так хочется…

— Чтобы он был нормальным? — подсказываю я.

— Нет! — воскликнула мама.

— Чтобы его вообще не было? — снова подсказываю я.

Уже на пороге своей комнаты мама повернулась и тихо сказала:

— Я хочу быть собой — собой, понимаете? И чем больше, тем лучше!

Ой.

Любой, лицезревший мамин бюст (а при таких-то размерах не заметить его просто невозможно), вряд ли поддержит ее стремление насчет «чем больше, тем лучше».

Когда мама исчезла в комнате, папа повернулся ко мне и говорит:

— А что я такого сделал?

Но я не собираюсь разбираться в их отношениях. Они меня достали! Профукали свой шанс в жизни, а я не хочу из-за них профукать свой.

Снизу доносятся мамино бормотанье и всхлипы. Фиг заснешь. Потом папа затянул песню «That's Why the Lady is a Tramp»[51]. Это он ее так развлекает. Я бы сразу умерла.