Двор халифов - Хью Кеннеди

Все в караване знали, что халиф серьезно болен. Сам он отчаянно стремился как можно скорее достичь области Харам возле Мекки, чтобы умереть на святой земле. Когда он дошел до первого привала на святой земле, конец приблизился к нему вплотную. Халиф умер на восходе солнца 21 октября 775 года. По стандартам семьи Аббасидов он считался уже глубоким стариком. Несмотря на то — или благодаря тому, — что они могли вызвать любого самого знаменитого врача тех дней, все другие халифы Аббасидов, даже Гарун аль-Рашид, все равно умирали еще до достижения пятидесяти лет.

При смерти Мансура присутствовал только Раби и несколько личных слуг. Раби знал, что действовать нужно решительно. Чтобы выиграть время, он запретил женщинам рыдать и хранил смерть хозяина в секрете. Лагерь гудел от слухов. Согласно версии событий самого Раби, когда халиф умер, он посадил труп на скамейку за тонким занавесом. Затем были вызваны старейшины семьи Аббасидов, чтобы повторить клятвы верности очевидному наследнику, Махди. Они считали, что старик еще жив. И только когда это было проделано, Раби объявил, что халиф уже мертв{122}.

Али аль-Навфали, дальний родственник царской семьи, чьи записки поставляют нам огромное количество сплетен о придворной жизни, рассказывает{123}, как Раби собрал в большой палетке всех основных представителей двора. На почетном месте у шеста сидел сын Махди — Муса. Палатка переполнилась мужчинами, сидящими на полу со скрещенными ногами. Каждый гадал, что произойдет. Навфали сидел рядом с выдающимся представителем семьи Алидов, так близко, что их бедра соприкасались. «Ты думаешь, он мертв?» — прошептал его сосед. «Не думаю, — ответил Навфали (в конце концов, никто не хочет предсказывать смерть монарха). — Но он, должно быть, очень болен или без сознания».

Как раз в этот момент один из одетых в черное слуг вошел в палатку и начал оплакивать смерть своего хозяина, посыпая пеплом голову. Все вскочили и бросились в личную палетку халифа, но слуги затолкали их назад. Потом Раби уговорил всех снова тихо рассесться. Он зачитал свиток, который, как он объявил, был последней волей халифа, записанной «в мой последний день в этом мире и мой первый в следующем», — по мнению Навфали, свиток был написан самим Раби. В нем покойный призвал всех дать клятву верности Махди. Когда Раби закончил чтение, прежде чем кто-либо успел начать спорить или возражать, он начал подводить всех главных придворных за руку, одного за другим, к молодому принцу Мусе. Придворные брали сына покойного за руку и клялись в верности его отцу. Кризис миновал, и восшествие Махди было решено наверняка.

Новому халифу, высокому стройному мужчине с вьющимися волосами, было немного за тридцать. Еще при жизни отца Махди уже приобрел значительный опыт политика на посту наместника в Хорасане, а руководство строительством восточной части Багдада дало ему возможность хорошо наградить своих приверженцев. Именно тут, в районе Русафы, он построил дворец, в котором обычно жил. Арабские источники рисуют портрет привлекательного и добродушного человека, непритязательного и щедрого, явно контрастирующего со своим суровым и расчетливым отцом. Хотя Махди родился вскоре после переворота, он уже воспитывался в атмосфере комфорта и привилегий; известно, что он любил поэзию и общество женщин.

В то же время Махди был искренне верующим человеком. Он проповедовал в мечети{124} и сидел в мазалиме, принимая жалобы. Он предпринимал постоянные и весьма успешные попытки примирить членов семьи Алн с правлением Аббасидов, проявив щедрость к Алидам и их потомкам. Махди также стал великим строителем и реставратором мечетей. В 776 году, сразу же после восхождения на престол, он построил в Русафе большую новую мечеть{125}, а также мечети в Басре и в Мекке{126}. Он начал кампанию по возвращению мечетям их скромного древнего обличия, приказав уменьшить высоту кафедр и убрать максура — так назывались огороженные и защищенные места в мечетях, предназначенные для правителей или важных персон. Существование подобных выделенных мест оскорбляло многих верующих, считавших, что в доме для молитвы все мусульмане равны. Махди охотно шел на такие популистские шаги. Он демонстрировал верность религии и другими способами. Его сыновья были посланы в поход против неверных — Гарун против византийцев, а Хади — против тех, кто отказался признавать власть халифа в Джурджане на северо-востоке, возле Каспийского моря. Халиф приказал организовать из Басры морской поход в Западную Индию. В Гуджарате был захвачен город, среди награбленного добра везли и дочь местного царя; однако возвращение свело результат победы к нулю, так как сопровождалось штормами и цингой у негостеприимных южных берегов Ирана, в результате чего много мусульман погибло{127}.

Представление о кое-каких личных чертах Махди можно вынести из рассказа о случае с халифом на охоте (а он был заядлым охотником; выражаясь литературно, охота являлась его роковой страстью). Вдвоем с единственным товарищем он встретил крестьянина, у которого имелся лишь камышовый шалаш да огородик. Проголодавшись, халиф спросил крестьянина, есть ли у него какая-нибудь еда.

Земледелец ответил, что у него есть жаркое из соленой рыбы и немного ячменного хлеба.

— Если у тебя есть еще и растительное масло, будет просто замечательно, — успокоил его халиф.

— Да, масло есть.

— И лук-порей тоже?

Мужчина отправился в огородик и принес зелень, лук-по-рей и репчатый лук; все это, может, и подходящая пища для крестьянина, но вряд ли годится для халифа. Когда халиф с товарищем поели, Махди попросил друга сочинить стихи, что тот и сделал, вышучивая в них простака-хозяина. Халиф упрекнул поэта и изменил несколько строк, превратив стихотворение в хвалебное. Потом они уехали и вернулись в лагерь, где халиф приказал передать крестьянину огромную сумму в 20 000 дирхемов.

Тема «халиф и крестьянин» весьма часта в арабской литературе, и хотя данный случай вполне может быть выдуманным, он все-таки очень интересен. Изображение халифа, охотящегося в сельской местности с единственным сопровождающим, без стражи, без слуг, без торжественного пикника на выезде, впечатляет — а заодно снова демонстрирует огромную пропасть, которая отделяла от народа жизнь халифа и его придворных.

Правление Махди было не лишено проблем. В Хорасане восставали местные правители. Быстрый взлет и еще более быстрое падение его фаворита и визиря Якуба ибн Дауда еще раз показало непрочность положения представителей самой высшей администрации, чье могущество всегда целиком зависело от халифа. Однако в целом во