Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Немцы, далеко опередившие союзников в части конструирования подводных лодок, разработали большую по размерам, более быстроходную подводную лодку с шестью торпедными аппаратами в носовом отсеке, с глубиной погружения более 700 футов на высокой скорости. Однако Дёниц не сумел перейти к практической реализации задуманного так быстро, как планировал, из-за беспощадных воздушных ударов союзников по немецким верфям. Он снабдил подводные лодки шноркелями – устройствами для забора воздуха, необходимого для работы двигателя внутреннего сгорания под водой, а также для пополнения запасов воздуха высокого давления и вентиляции отсеков. Но все технические новинки немцев не приносили никаких результатов, так как самым эффективным оружием в арсенале союзников был американский судостроительный завод, на котором рабочие строили грузовые суда и эскортные эсминцы быстрее, чем Дёниц мог их потопить. И, хотя Дёниц подозревал, что в Блетчли, скорее всего, читают сообщения кригсмарине, он не мог заставить себя поверить в это. Его успехи в мартовских сражениях с кораблями союзников по-прежнему придавали ему уверенность в том, что победа в Битве за Атлантику ему обеспечена, если будет больше подводных лодок с более мощными радарами и современными торпедами. Сэмюэл Элиот Морисон позже написал: «Никогда противник не стоял так близко к перекрытию атлантических коммуникаций, как Дёниц в этом месяце»[1586].

Начиная с Касабланки Геббельс внушал немецкому народу, что «безоговорочная капитуляция» обернется настоящим бедствием для Германии. Ненавидевший немцев лорд Ванситарт сыграл на руку Геббельсу, когда, выступая в марте перед членами палаты лордов, заявил, что все немцы – сообщники Гитлера и что Германия «как военная держава» должна быть уничтожена «раз и навсегда». В поддержку правительственного курса выступил лорд-канцлер виконт Джон Саймон. Он опроверг слова Ванситарта, заявив, что британское правительство (и премьер Сталин) считают, что, хотя нацизм следует искоренить, «весь немецкий народ не должен быть наказан, как пытается убедить [немцев] доктор Геббельс». London News Chronicle приветствовала заявление Саймона: «Эти слова демонстрируют рациональный и конструктивный подход правительства к решению проблемы будущего Германии»[1587].

Сталин публично озвучил свое мнение в отношении этого вопроса 23 февраля в приказе Верховного главнокомандующего в связи с 25-й годовщиной создания Красной армии. Красная армия, заявил маршал, «создана не для завоевания чужих стран, а для защиты границ Советской Страны». Сейчас она «оказалась вынужденной выступить в поход, чтобы отстоять свою Родину против немецких захватчиков и изгнать их из пределов нашей страны», и она успешно справляется с этой задачей, но ей необходимо сохранить силы для того, чтобы обеспечить мир[1588].

Эти слова вызвали в Лондоне и Вашингтоне больше вопросов, чем на них было получено ответов. Значило ли это, что Сталин пытался успокоить немцев и дал понять, что им не грозит истребление, о котором говорил Геббельс? Действительно ли он намеревался остановиться у своих границ после того, как вытеснит нацистов с советской территории? Как, учитывая, что уничтожение Гитлера является первоочередной задачей союзников, они смогут разгромить немцев, если Красная армия остановится у своих границ, изгнав немцев с советской территории? А может, Сталин, вытеснив немцев, остановиться на территории Польши, претендуя на территории, которые они с Гитлером поделили между собой в 1939 году? Это может создать – ценой намного меньших человеческих потерь с советской стороны – буфер между Россией и сломленной, но не побежденной Германией. То, что имел в виду Сталин, легко читалось между строк и навевало тревогу. Если к тому времени, когда Красная армия восстановит свои границы, союзники не начнут военные действия в Европе, то Красная армия может остановить дальнейшее продвижение на запад. Сталин не преминул уколоть союзников, подчеркнув, что «ввиду отсутствия второго фронта в Европе Красная армия несет одна всю тяжесть войны»[1589].

Так и было. Только англо-американская победа над немцами могла стать достойным ответом Сталину на его упрек. Бернард Монтгомери намеревался добыть необходимую победу. Он нанес удар 20 марта, когда 25 тысяч новозеландцев под командованием генерала Фрейберга, после долгого и трудного перехода на достаточно большом удалении от линии Марет, нанесли слева удар по вражескому флангу. Силы голлистов действовали к северу от Фрейберга и оказали поддержку новозеландцам, когда они оттеснили немцев к горному хребту. «Можете ли вы очистить территорию от немцев?» – спросил Фрейберг французского офицера, виконта Жака-Филиппа де Отклока, который использовал псевдоним Леклерк[1590].

«Разумеется», – ответил Леклерк. Вскоре французы убили и взяли в плен большое количество немцев. Их первая победа с июня 1940 года была весьма скромной, но все-таки победой. К северо-западу, у Эль-Геттара, с 16 марта 2-й корпус Джорджа Паттона наносил удары по немецкому флангу, чтобы расчистить себе путь для наступления в восточном направлении к заливу Габес. Это была битва американской артиллерии и 1-й пехотной дивизии – как называли ее сами солдаты Big Red One («Большая красная единица») – против немецких танков. Паттону не удалось одержать в ней победу, но его войска проявили мужество, оттеснив две немецкие бронетанковые дивизии от линии фронта Монтгомери, тем самым существенно облегчив ему задачу[1591].

В армии Монтгомери воевали англичане, поляки, чехи, австралийцы, гуркхи с кривыми ножами кукри, одним ударом которого можно было с легкостью отрубить руку, и шотландские горцы, которые бы с радостью преследовали самого дьявола – Auld Clootie – до самых врат ада, если бы получили соответствующий приказ. 21 марта в 22:00 они перешли в наступление на укрепления линии Марет. Эйзенхауэр назвал 8-ю армию «самой многонациональной армией из тех, что сражались в Северной Африке со времен Ганнибала». Это была настоящая имперская армия, вспоминал сэр Уильям Дикин, и тот факт, что британцы принимали участие в европейском конфликте, был источником неизменной гордости Черчилля. Если 8-я армия была последней по-настоящему имперской армией, вспоминал сэр Уильям Дикин, то Черчилль хотел, чтобы она сыграла «решающую роль». Монтгомери стремился сделать все, чтобы добиться нужного результата. Его тактика нанесения ударов тех местах, где это меньше всего ожидали немцы, и способом, который нарушал их боевой порядок, сослужила ему хорошую службу в битве при Эль-Аламейне и была не менее успешной 21 марта[1592].

21 марта Черчилль выступил с радиообращением к соотечественникам и ко всему миру. Темой его выступления, впервые с пребывания на посту премьер-министра, было послевоенное устройство мира. Он обрисовал в общих чертах британскую внешнюю и внутреннюю политику. Он предупредил, что в 1943 году война не будет завершена, возможно, не закончится она и в 1944 году, но в конце концов союзники нанесут поражение Гитлеру. «Мы обязаны проникнуть взором сквозь дымку будущего к тем дням, когда окончится война, чтобы всемерно подготовиться ценой напряжения всех физических и духовных сил к ситуациям, которые могут возникнуть впоследствии. Говоря со всей осторожностью и не пытаясь пророчествовать, я могу представить себе, что в какой-то момент будущего года, а может быть, и годом позже мы сможем окончательно разгромить Гитлера и возглавляемые им силы зла». Одержав победу, три великие державы – Великобритания, Америка и Советская Россия – создадут костяк «всемирной организации», которая будет служить «гарантом предотвращения будущей войны». В рамках организации будут небольшие «советы» в Европе, ставшей очагом возникновения двух последних крупномасштабных войн. Менее крупные страны смогут выражать свою волю через эти советы. Россия должна стать одним из гарантов послевоенного мироустройства; «тогда, и только тогда Европа сможет вернуть себе былое величие». Очевидно, он не советовался с Рузвельтом перед тем, как выступить с этой речью. Он не включил Китай в список великих держав и лишь упомянул в своей речи о «длительных страданиях» Китая. Если бы Черчилля попросили пояснить свое заявление, он бы сказал, что самое большее, на что может рассчитывать Китай, – занять в организации законное место в качестве менее крупного государства. На той неделе в Вашингтоне Энтони Иден провел переговоры с Рузвельтом (который верил в то, что послевоенная структура мироустройства будет опираться на четыре державы) и дал понять Корделлу Халлу, что «Черчилль допустил в своем выступлении серьезную ошибку… не назвав Китай»[1593].