Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Блиц закончился в мае 1941 года, но в первые месяцы 1943 года небольшие группы истребителей-бомбардировщиков «Фокке-Вульф» совершали налеты с пугающей нерегулярностью, достаточно часто и достаточно эффективно, чтобы держать британцев в состоянии напряжения. Немцы бомбили дороги, автобусы, поезда и, со зловещей регулярностью, школы. В один из январских налетов истребитель-бомбардировщик «Фокке-Вульф» атаковал с бреющего полета школу в Вулриче, а затем сбросил 1100-фунтовую бомбу на школу Sandhurst Road School (школа Сэндхерст-роуд) в округе Катфорд, Левишем; погибли тридцать восемь учеников и четыре учителя. На следующий день Kentish Mercury вышла под заголовком: «Жестокий удар кровожадного врага». Британцы пришли в неописуемую ярость, когда в Париже руководитель полетов капитан Шуман сказал журналистам: «Бомбы упали именно там, куда мы хотели их сбросить»[1608].

Однако случай, который в тот год унес наибольшее количество жизней, не был связан с бомбами. Он произошел вечером 3 марта в Лондоне, на станции метро «Бетнал-Грин». Тысячи жителей города шли к метро, когда завыли сирены, а следом раздалась жуткая какофония зенитных установок, размещенных в парке Виктория. Ракеты были разработаны шесть лет назад, но в парке ракетные установки появились совсем недавно. Военный корреспондент Эрни Пайл написал, что самым страшным в этих ракетах было то, что они «взмывали ввысь со звуком падающей бомбы». Когда в тот вечер ракеты взлетели в воздух, толпа в панике бросилась к входу в метро. В этой толпе был Энди Руни, молодой американский журналист, работавший в американской газете Stars and Stripes (звезды и полосы – неофициальное название флага США). «Сначала я хотел броситься в убежище, – вспоминал Руни, – но я был недалеко от своего дома, поэтому решил пойти домой. О том, что произошло, я узнал на следующий день и только тогда осознал, что мог оказаться там, поскольку сначала хотел спуститься в метро». Руни принял правильное решение; почти две сотни лондонцев совершили роковую ошибку. Молодая женщина, спускавшаяся по крутым ступенькам с ребенком или каким-то свертком в руках, оступилась на середине лестницы и упала, свалив тех, кто шел впереди. В результате позади нее в толпе началась давка. За пятнадцать секунд убежище превратилось в склеп, где в давке и от удушья погибли 178 человек, среди которых были женщины и дети. Министерство информации не разглашало подробности, поэтому жители Лондона не знали, что же произошло на самом деле, а это породило массу домыслов. Ходил слух, что шедший по тротуару немецкий агент закричал, что сбрасывают напалмовые бомбы, и в толпе началась паника. По другой, более популярной версии, трагедия произошла по вине евреев, которые, как и в ходе блица, потеряли самообладание и помчались в убежище. Опрос общественного мнения показал, что 29 процентов лондонцев положительно относятся к евреям, однако после блица количество тех, кто плохо относился к евреям, увеличилось вдвое и достигло 26 процентов. В парламенте поговаривали о том, чтобы провести закон, запрещающий антисемитизм. Геббельс написал в дневнике: «Закон, запрещающий испытывать ненависть к евреям, обычно означает начало конца для евреев»[1609].

В ночь перед событиями на станции «Бетнал-Грин» Черчилль переехал в Чекерс, где собирался пробыть до полного выздоровления. Брук тоже слег на две недели с гриппом. Начальник Генерального штаба был так болен, что не мог даже собраться с силами, чтобы вести дневниковые записи и наблюдать за птицами. Они с Черчиллем только и могли, что наблюдать из своих постелей за тем, как ухудшается ситуация в Атлантике, по мере того как альянс садился на мель, а генералы Александер и Монтгомери в Тунисе ожидали улучшения погоды в Тунисе.

В марте Иран объявил войну Германии, тем самым обеспечив себе место в Антигитлеровской коалиции. Аверелл Гарриман по возвращении в Вашингтон из Тегерана в августе прошлого года передал Рузвельту, что молодой шах с уважением относится к Черчиллю и верит (уверенность основана на обещании Черчилля), что Ирану ничего не грозит со стороны Великобритании. Но Гаррмиману шах сказал: «С Россией могут возникнуть трудности!» Шах опасался, что советское правительство по окончании войны может проявить «агрессию», и выразил желание установить более тесные связи с Вашингтоном. Гарриман, сын железнодорожного магната, промышленник, понял, какая ему выпала удача. Иранские железные дороги находились в плачевном состоянии. Об этом Гарриман сообщил Черчиллю летом прошлого года и предложил провести полную замену путей, чтобы затем ввести в эксплуатацию. Черчилль вежливо отклонил его предложение. Теперь Гарриман сумел уговорить друзей из Union Pacific Railroad (американская компания, владеющая самой большой сетью железных дорог в США) отправить в Иран геодезистов, подвижные составы и современные дизельные локомотивы для того, чтобы повысить в два раза пропускную способность иранских железных дорог. Эта мера могла бы увеличить в два раза объемы поставок Сталину, компенсировав отмену арктических конвоев. Британцы отправляли ежедневно пять-шесть поездов в день из Басры на север, в Россию, всего 3 тысячи тонн. К концу марта группы американских советников, врачей (от тифа умирали семь из десяти иранских детей в возрасте до девяти лет) и железнодорожников приехали на работу в Тегеран. Среди них был суперинтендент полиции штата Нью-Джерси Герман Норман Шварцкопф, занимавшийся делом о похищении сына Чарльза Линдберга. Теперь он занимался обеспечением и поддержанием дисциплины в иранской полиции[1610].

Контроль над железной дорогой означал, что ответственность за переброску британских войск и военно-технического обеспечения в Персию и вывоз оттуда нефти отныне будет лежать на американцах. И это означало некую утрату абсолютной независимости Великобритании от США, что вызывало беспокойство Черчилля и Брука летом прошлого года. Однако ради советского союзника им ничего не оставалось, как согласиться. Вот где пригодились управленческие способности Гарримана; к концу 1943 года пропускная способность иранских железных дорог увеличилась до 6 тысяч тонн в день. Гарриман разбирался в железнодорожном деле так же хорошо, как в нефтяном бизнесе. В 1925 году он был партнером в консорциуме по модернизации недавно национализированных нефтяных месторождений в Баку до тех пор, пока правительство Соединенных Штатов не запретило американским компаниям заниматься предпринимательской деятельностью с красными. К 1943 году они уже все были друзьями, благодаря заключенным между ними договорам – красные, британцы и американцы. Американцы пришли в Иран только ради того, чтобы внести свой вклад в дело союзников, но взгляд Гарримана, талантливого предпринимателя, был устремлен в будущее: война в конце концов закончится, а иранская нефть – нет.

После встречи в Касабланке Черчилль старался держать Сталина в курсе успехов (или их отсутствия) в деле создания в Великобритании армии, достаточной для того, чтобы всерьез рассматривать возможность открытия второго фронта в том виде, как этого требовал Сталин. Старик с восторгом рассказал Сталину о договоренностях, достигнутых в Касабланке, разрекламировав каждый из восьми пунктов Атлантической хартии, ни один из которых к апрелю не был воплощен в жизнь. Он расхваливал британские военно-воздушные силы и с гордостью поведал об успехах Монтгомери на линии Марет; на Сталина это не произвело никакого впечатления. В марте (до принятия решения об отмене арктических конвоев) Черчилль сообщил Сталину, что из двадцати семи дивизий, которые Америка обещала отправить в Соединенное Королевство для подготовки к вторжению во Францию, семь задействованы в операции «Факел», а три направлены для участия в операции «Хаски». В Британии осталась «всего одна дивизия в дополнение к мощным военно-воздушным силам… причина столь незначительных успехов… не в том, что не хватает войск, а в том, что в нашем распоряжение нет достаточного количества транспортов для их доставки и средств сопровождения»[1611].