Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

28 марта Молли Пэнтер-Доунес написала: «Историческое выступление Черчилля овладело умами большинства британцев и стало главной темой их разговоров в течение прошлой недели». Однако «всеобщее оживление было омрачено практически мгновенно последовавшей за выступлением Черчилля неудачей в Тунисе, где 22 марта немецкие танковые дивизии перешли в контрнаступление, атаковали силы Монтгомери на линии Марет и заставили 8-ю армию отступить с занимаемых позиций. Британцы были готовы к новостям и похуже, поскольку с 1940 года Великобританию преследовала череда неудач, которые к сожалению, как правило, оборачивались поражениями. Монтгомери ответил на удар оси, перенаправив основную мощь удара Фрейберга на левый фланг. 27 марта Фрейбергу удалось пробиться к пролому Тебага благодаря тому, что к его силам присоединилась британская 1-я бронетанковая дивизия и сотни истребителей и бомбардировщиков Королевских военно-воздушных сил. В результате немцы и итальянцы, находившиеся прямо перед Монтгомери и угрожавшие взять его в кольцо, двинулись к северу. На следующий день Монтгомери телеграфировал Черчиллю: «Судьба моих войск зависит от укреплений линии Марет. Месяц, суровый и безрадостный во всех остальных отношениях – в Северной Атлантике, Северной Африке, в степях России, – завершился победой, и не просто победой Великобритании, а с учетом подкрепления, которое в разгар битвы пришло на помощь Паттону, победой союзников[1598].

Энтони Иден находился в Вашингтоне с середины марта для проведения переговоров с Рузвельтом и Государственным секретарем Корделлом Халлом по вопросам послевоенного устройства и системы безопасности Европы и мира. Для Рузвельта это был план четырех держав, одной из которых являлся Китай, и отсутствовала Франция. В ноябре военный кабинет в целом одобрил этот план, но министерству иностранных дел была хорошо известна позиция Черчилля в отношении Китая. Халл занимал аналогичную позицию относительно Франции: включать ее в список великих держав не было необходимости. Иден симпатизировал Халлу, но отметил, что в Европе межгосударственные конфликты на почве мести случались особенно часто между Германией и Францией. Иден не собирался менять свою точку зрения и списал ошибочную, по его мнению, позицию Халла на то, что тот вырос на Теннессийских холмах, где вражда между горцами могла длиться десятками лет, пока враги не уничтожат друг друга. За чаем Халл предложил Идену и Рузвельту, чтобы союзники не устраивали судебные процессы, а просто расстреляли Гитлера и его пособников, поскольку у него нет никаких сомнений в том, что немцы расстреляли бы лидеров стран-союзниц, если бы у них была такая возможность. Халл собирался использовать гитлеровские методы, но столь жесткий (хотя и прагматичный) подход к сведению счетов с врагом оскорблял джентльменские чувства Идена. Позже он написал, что видел мультфильм The Martins and the Coys[1599], и добавил: «Я чувствовал, что он [Халл] может пойти в своей кровной мести до конца»[1600].

До конца мог пойти и Рузвельт. Когда дело касалось Франции или Германии, он мало думал о французах и еще меньше о немцах, особенно о пруссаках. В ходе переговоров Рузвельт повторил Идену свою позицию по безоговорочной капитуляции: у Германии не должно остаться никаких прав, а Восточная Пруссия должна исчезнуть как таковая, став частью Польши в ее новых границах. Германия тоже исчезнет с политической карты: она будет расчленена на несколько беспомощных, лишенных какого-либо влияния Германий. Развивая эту идею спустя несколько месяцев, Рузвельт сказал Авереллу Гарриману, что после окончания войны Германии запретят иметь самолеты, а немцам будет запрещено получать профессию летчика. Рузвельт заявил, что Германия будет разбита «на три, четыре или пять государств». Черчилль сомневался в разумности решения расчленить Германию и превратить ее в группу бессильных аграрных государств. Его видение послевоенного устройства Европы заключалось в создании советов и федераций европейских стран с Германией в качестве участника, но не с Пруссией. В отношении Пруссии он был солидарен с Рузвельтом. Позже Джордж Кеннан написал, что как Рузвельт, так и Черчилль не смогли понять, что «истинной основой нацистского движения является низший класс; настолько глубоким было их убеждение, что они воевали с прусскими юнкерами». На самом деле Гитлер и его приспешники презирали консервативный класс Пруссии, и эта ненависть привела к тому, что сначала в упадок пришла Пруссия, а затем и вся Германия. В Пруссии, писал Кеннан, жили отважные, воспитанные на идеалах сыны и дочери консервативного класса, презиравшие Гитлера за то, что он был преступником, вышедшим из низшего класса. Здесь находился потенциальный очаг оппозиции, которую не попытались поощрить ни Рузвельт, ни Черчилль. Вместо этого они стремились превратить Пруссию в большое пастбище[1601].

Для Черчилля (но не для Рузвельта) вся остальная Германия имела совсем другое значение. Он сказал Джоку Колвиллу двумя годами ранее, что всегда включал Германию в число членов «европейской семьи». Германия существовала до того, как было создано гестапо, сказал он Колвиллу, и она будет существовать и после гестапо. «Когда мы уничтожим Германию, мы создадим Польшу». Но что именно он имел в виду под «упраздним»? Правительство Польши в изгнании, находившееся в Лондоне, задавалось вопросом, что он имел в виду, говоря «создадим» Польшу? Сталин давно подозревал, что Черчилль хотел восстановить Германию, что для России означало угрозу существованию. Черчилль не пояснил, что именно он имел в виду. Однако некоторые идеи лежали в основе его планов по послевоенному устройству мира. Будущая безопасность Западной Европы зависела не от милости России или Америки и не от договорных обязательств перед Польшей или Францией, а от взаимопонимания и сотрудничества народов Западной Европы. Черчилль понимал, что Британии нужна Германия со здоровой экономикой в качестве торгового партнера, и послевоенную безопасность Великобритании он в первую очередь связывал с энергичной Францией[1602].

По мнению Рузвельта, Франция в мире значила ровно столько, сколько, по мнению Черчилля, значил Китай, то есть ничего не значила. Как-то вечером, за ужином, президент изложил Идену свою концепцию послевоенного баланса сил в Европе. Его планы базировались на военной мощи великих держав – Великобритании, Соединенных Штатов и Советов, и Франции среди них не было места. Остальные европейские страны, объяснил Рузвельт ошеломленному Идену, будут разоружены: в их распоряжении оставят только легкое стрелковое оружие. От Франции будут отторгнуты некоторые территории: Эльзас и Лотарингия и северная часть Франции будут присоединены к Бельгии, в результате чего будет образовано новое государство – Валлония (это государство будет простираться, позже в том же году сказал президент Объединенному комитету начальников штабов, от «Северной Франции, скажем Кале, Лилля и Арденн, по Эльзасу и Лотарингии – другими словами, от Швейцарии до морского побережья»). «Неосведомленность президента в отношении Франции была абсолютной, – написал британский историк Джон Григг, – однако это не помешало ему упрямо придерживаться своей точки зрения». У Идена президентские планы вызвали сильное беспокойство, и он спросил, почему бы не расчленить заодно с Францией и Германией и Британскую империю? Рузвельт в ответ предложил, чтобы Великобритания, в качестве жеста доброй воли, отдала Китаю Гонгонг. Иден, удивленный (и встревоженный), спросил Рузвельта, какие территории собирается отдать он. Рузвельт не ответил на этот вопрос. Иден озвучил свое мнение относительно режима Чан Кайши – коррумпированного и ненавидимого легионами соотечественников, особенно Мао Цзэдуном. Он не отражает интересы Китая, и необходима своего рода революция, прежде чем Китай сможет занять место в числе великих держав. По мнению Идена, президентские размышления «беспокоили своей беззаботной простотой». Рузвельт озвучил свою точку зрения с ловкостью, отметил он, напоминая «фокусника, жонглирующего мячиками из динамита, не понимая, к чему это может привести»[1603].