История Франции - Марк Ферро

а золотые монеты иссякли. Денежные нужды еще более возросли с началом войны, названной Столетней: когда королю нужны были средства, вводился новый налог. Отныне королевское налогообложение простиралось за пределы королевского домена, налоги стали постоянными, и в целом оформилась система их взимания. Поводом к этому послужила плата выкупа за Иоанна II Доброго, захваченного в плен в 1356 г. в Пуатье, недоимки по которому еще выплачивались в 1400 г.

В основе этой системы лежали три налога, получившие постоянный характер и которые, с учетом освобождения, все сильнее давили исключительно на крестьян: подати, или мальтоты, взимаемые на предметы потребления, габель на соль, подымная подать, которая становится тальей. Все эти подати, изначально бывшие разовыми, исключительными, постепенно превратились в обычные, постоянные, окончательные. Талья — например, в нормандском краю Ко — вскоре становится основным гнетом для крестьянина. Во времена Сюлли она составляла 60 процентов поступлений в казну, причем ее сумма выросла с 1,2 миллиона турских ливров при Карле VII (1462) до 7,5 миллионов в 1568 г., т. е. увеличилась в два раза, учитывая изменение цен. В 1588 г. талья достигла 18 миллионов ливров, причем иногда, во времена Религиозных войн, ее выплачивали дважды: королю и Католической лиге — в зависимости от того, кто из них находился в этот момент у власти.

Выплачиваемая крестьянами талья была менее тяжелой в областях так называемой «действительной тальи», особенно на юге, где она представляла собой поземельный налог. В областях «личной тальи», куда входили север и две трети всей территории Франции, талья была произвольным налогом на доходы крестьян, которые оценивались налоговыми сборщиками. Во времена Людовика XIII и особенно Людовика XIV появление сборщиков налогов в деревнях сеяло панику.

Эта «оценка» вынуждала крестьянина скрывать свои реальные доходы, и без того низкие, сводя к минимуму «внешние признаки богатства», т. е., число окон и дверей, количество помещений в доме и т. д. Эта черта крестьянской психологии сохранялась долгое время, контрастируя с поведением народов, не знавших такой многовековой податной системы. Добавим также, что размер тальи, в отличие от других налогов, устанавливался и распределялся по провинциям государем и его Советом — ни Генеральные, ни провинциальные штаты его не утверждали, и парламенты ничего об этом не знали.

Помимо этого прямого налога в 1695 г. Людовик XIV установил также капитацию — подушный налог, который должны были платить все, кроме нищенствующих духовных орденов. Своеобразие его заключалось в том, что, согласно ему, устанавливалась классификация из 22 категорий, образуя тем самым фискальную иерархию. Этот налог, предложенный штатами Лангедока и утвержденный маркизом Луи де Поншартреном, стал первой попыткой всеобщего налогообложения.

Гораздо больше крестьяне страдали от налогов на продукты питания и напитки, главным образом вино, а также на игральные карты, табак и т. д. Эти налоги были с большой точностью инвентаризированы и регламентированы при Кольбере. Можно отметить полное отсутствие равномерности в том, как этим налогам подвергались те или иные провинции; примером является то, как в Бретани собирались налоги в пользу провинциальных штатов…

Но из всех косвенных налогов — такое название, правда, появляется лишь в XVIII в. — самым тяжелым была габель — и из-за жестокости, с которой она взималась сборщиками, и из-за того, что крестьянам было необходимо солить мясо, рыбу или масло для лучшего их хранения. К 1702 г. габель достигла своего пика, когда минимальное потребление соли было зафиксировано на уровне примерно 100 ливров, что было выше годовой потребности, и столько же соли надо было отдать сборщику. Крик «Да здравствует король без габели!» разносился по провинциям. Этот налог был самым ненавистным, неравноправным и, по-видимому, считался возмутительным, так как привилегированные слои пользовались правом «свободной соли», т. е. могли покупать необходимое количество соли по цене без учета налогов. Злоупотребления достигли апогея во времена Ришельё и Кольбера, вызывая бесчисленные крестьянские восстания и насилие, в частности в Бретани. Никогда еще участь крестьян не была такой жалкой. Об этом свидетельствовал Лабрюйер:

«Порою на полях мы видим каких-то диких животных мужского и женского пола: грязные, землисто-бледные, иссушенные солнцем, они склоняются над землей, копая и перекапывая ее с несокрушимым упорством; они наделены, однако, членораздельной речью и, выпрямляясь, являют нашим глазам человеческий облик; это и в самом деле люди. На ночь они прячутся в логова, где утоляют голод ржаным хлебом, водой и кореньями. Сравнивая меж собой людей двух наиболее далеких друг от друга званий, т. е. вельмож и простолюдинов, я вижу, что. человек из народа никому не делает зла, тогда как вельможа никому не желает добра. первый простодушен, груб и откровенен, второй под личиной учтивости таит развращенность и злобу. У народа мало ума, у вельмож — души»[313].

Лабрюйер описывает положение беднейших французов, другим удавалось жить немного лучше.

Семья средних крестьян в XVII и XVIII веках

Конечно, габель, десятина, талья, подати, другие сеньориальные права или налоги в пользу короля, Церкви или сеньора ложились на плечи крестьянина огромным грузом, что было причиной народных возмущений, апогей которых пришелся на XVII в. Но не разжимаются ли тиски налогового гнета со времени Людовика XV или это косвенные налоги потихоньку занимают место прямых поборов? Во всяком случае, с данного времени вооруженные восстания становятся более редкими, и причины возмущений далеко не всегда связаны с налогами.

Но как конкретно налоги влияли на реальный доход, образ жизни крестьян? Только ли налоги оказывали на него влияние? Свою роль сыграли также демографическая экспансия XVIII в. и вытекающее из нее дробление земель (парцеллизация). Примеры, позволяющие понять, какова была жизнь крестьянской семьи в течение длительного промежутка времени, встречаются очень редко. Историк Мишелин Болан сумела воссоздать историю одной семьи в краю Бри[314] на протяжении более чем столетия (1655–1761).

Семья Маскле не принадлежала к социальной элите, так как она не упоминается в регистрах ни богатых торговцев, ни адвокатов; но она не была и бедной: это были средние крестьяне, владевшие примерно 40 гектарами не очень плодородной земли и фермой в 80 арпанов[315]. Ранее это имущество принадлежало аббатству Сен-Дени, потом было взято в аренду, а затем приобретено в начале XVII столетия. Описи имущества, составлявшиеся перед заключением брака, а также различные договора по найму