Империя проклятых - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Историк разгладил свой сюртук, и ярость, тлеющая в его глазах, утихла.
– Тем не менее. В целом отличная ночная работа, mon ami. – Он одарил угодника очаровательной улыбкой и похлопал по фолианту, который держал под мышкой. – Великая Марго будет очень довольна. И хотя я уверен, что в этой истории есть кое-что еще и вы со своей любимой сестрой что-то недоговариваете, на данный момент нас настиг мрачный дневной свет. Меня зовет сон и призывает будуар.
– Сладких снов, вампир. – Угодник наклонил голову, постукивая пальцем по губам. – Нет, подожди-ка… Тебе ведь нужна душа, чтобы видеть сны, разве нет?
– А тебе ничего не нужно, прежде чем мы удалимся на покой?
– Нет.
– Уверен?
Последний угодник-среброносец встретился взглядом с вампиром, в глубоких шоколадных глазах которого сверкнуло веселье. Взгляд Габриэля переместился на Мелину, на колье, туго сидевшее на длинной бледной шее, на тонкие голубые прожилки вен на груди. Затем – на Жасмин, скользнув по порочным глазам, умным рукам и идеальной смуглой коже, и остановился на Дарио. Длинные черные волосы юноши обрамляли квадратную челюсть, а чуть ниже гулко бился пульс. Щеки Габриэля вспыхнули при воспоминании о том, как они были в бане прошлым вечером, как младокровка осыпал нежными поцелуями его плечо, а девушка медленно водила кончиками пальцев по внутренней стороне его бедра. Взгляд вампира опустился к его промежности, и губы изогнулись в понимающей улыбке.
– Проси, и дано будет тебе, угодник.
– Merci, – прорычал Габриэль, отворачиваясь, на лбу заблестел пот, когда он крепко сцепил руки за спиной. – Но я пока еще не настолько ублюдок.
– Если шевалье хочет пить, хозяин… я мог бы принести ему еще бутылку?
Это заговорил Дарио, и его красивые с поволокой глаза остановились на историке, которому младокровка всегда стремился угодить. Жан-Франсуа поджал губы, взгляд блуждал по телу юноши, его рукам и губам. Но Мелина нежно погладила его по спине, шепнув что-то на ухо, и вампир, видимо, пришел к выводу, что на сегодня хватит ее и Жасмин.
– Что скажешь, шевалье? – Он взглянул на Дарио. – Как я уже говорил, это изысканное вино.
Последний угодник стиснул зубы. Он почувствовал аромат пота Дарио, услышал учащенный стук пульса младокровки, когда оглядел его: резкие очертания челюсти, бьющаяся чуть ниже артерия – все это гипнотизировало. После санктуса, который он выкурил накануне, жажда укатилась куда-то во тьму, где и осталась. Но сейчас она вернулась, как и всегда. Заполнить пустоту внутри было невозможно. Как и утолить эту жажду.
Ненавидеть то, что тебя дополняет.
Любить то, что разрушает тебя.
– Наверное… да, еще бутылку, – наконец хрипло прошептал он.
Жан-Франсуа улыбнулся, мрачно и коварно, кивнув рабам-мечникам за спиной. Когда Дэлфин и его люди вышли из комнаты, он взял Дарио за руку.
– Позаботься обо всем, что может понадобиться шевалье, мой милый.
– Как угодно, хозяин.
– Забери с собой свои гребаные глаза, Честейн, – прорычал угодник, оглянувшись через плечо. – Я здесь не для того, чтобы устраивать чертово шоу.
Вампир усмехнулся и направил свою волю через комнату. Из тени очага выползла маленькая черная фигурка и быстро побежала к нему по полу. Наклонившись, Жан-Франсуа осторожно взял на ладонь маленькую черную мышку, заглядывая в темные глаза фамильяра.
– Пойдем, Арман, – проворковал он. – Наш гость такой застенчивый.
Жасмин выскользнула из камеры, за ней, затаив дыхание, с мурашками по коже последовала Мелина, терпеливо ожидая за порогом с мечниками. Жан-Франсуа по-прежнему смотрел в спину угодника-среброносца, и на его лице играла улыбка, острая, как лезвие бритвы.
– В конце концов, – пробормотал он, – ты отдашь зверю причитающееся.
Габриэль оглянулся на вампира, и голос его прозвучал глухо, как пепел:
– Или он сам все возьмет.
Маркиз поклонился.
– Santé, шевалье.
– Morté, холоднокровка.
Вампир выплыл из комнаты, точно дым, закрыв за собой дверь на засов. Габриэль прислушался к их шагам, затихающим на холодных каменных ступенях, к дыханию мечников прямо за дверью камеры. Он слышал участившийся пульс юноши у него за спиной, ощутил на костяшках пальцев аромат своей крови, смешанный с кровью сестры, почувствовал, как пересыхает у него в горле, вспомнил мягкую кожу у себя под руками, теплую и гладкую струю, которая, коснувшись языка, проникала в рот, от чего он весь вспыхивал ярким пламенем.
Он отвернулся от окна, и взгляд его серых, как грозовая туча, глаз упал на подарок, оставленный маркизом. Дыхание участилось. Руки сжались в кулаки. Целую вечность он смотрел на него, восхищаясь красотой младокровки, его темно-карими глазами, белоснежной кожей и чернильно-черными волосами. А когда убедился, что все ушли – вампир укрылся мягкими шелками в своем будуаре, чтобы заглушить ту агонию, которая была ему слишком хорошо известна, – бледнокровка сделал шаг к своей цели.
И еще один. И еще.
Младокровка вздернул подбородок, когда на него упала тень угодника-среброносца, тяжело сглотнул, и зрачки у него расширились в предрассветном сумраке. Габриэль шел как человек, идущий к виселице, остановившись достаточно близко, чтобы почувствовать тепло юноши на своей коже. Сердце у него в груди было тяжелым, точно железо, а шепот – острым, словно нож во тьме.
Пред тем, как пятеро сойдутся вновь,
Святой клинок падет стремглав,
Священная прольется кровь…
Младокровка прижал указательный и большой пальцы левой руки к сердцу.
Завесу тьмы с небес сорвав.
– Тебе лучше быть готовым, – предупредил Габриэль. – Хоакин-Хоакин Маренн.
Юноша кивнул, и в его темных глазах блеснула сталь.
– За Грааль, шевалье.
– За Грааль. – Габриэль кивнул.
II
Последняя лиат сидела в темноте, в одиночестве, но не одна.
Перед ней по реке неслись черные воды, стремительные, как кровь ее брата, которая теперь билась в ее жилах. В аду, который они ей устроили, света теперь не было, маркиз отправился в свою постель, его слуги – к нему в объятия, а угодник-среброносец – в башню наверху. Но внизу, среди осколков разбитого стекла, застывающих брызг красного и обломков серебряной решетки, которая когда-то сковывала ей рот, Селин чувствовала его.
Биение крошечного пульса в темноте.
– Иди сюда, малыш, – прошептала она. – Мы не причиним тебе вреда.
Она потянулась к существу своими дарами – да, украденными, но все равно ее – в самый дальний угол своей камеры. Она чувствовала его маленький разум, слышала, как его лапки зацокали коготками
