Надежда умирает последней - Тесс Герритсен

Никто не проронил ни слова, пока шли до двери. Здесь Жерар остановился и тихо сказал:

– Мистер Барнард, с вами можно передать сообщение Тоби Вульфу?

Гай кивнул:

– Разумеется. Что передать?

– Передайте ему, что сегодня он израсходовал свой последний ход, – Жерар отворил дверь, на улице ослепительно светило солнце, – больше чтоб меня ни о чем не просил.

Она не сделала и пяти шагов, как ее гнев вырвался наружу.

– Это все была ложь! Мерзавец, ты меня использовал!

Его лицо только подтверждало ее открытие, на нем ясно было написано признание вины.

– Ты все знал про Фрайера Така, про вознаграждение. Тебе был нужен не любой пропавший, а кто-то конкретный, и этот кто-то – мой отец!

Гай повел плечами, как бы показывая, что теперь-то, когда правда обнаружилась, ему было почти все равно.

– И как же ты собирался провернуть эту сделку со мной? – наседала она. – Рассказывай, мне интересно знать. Ведь найди мы его, ты бы сразу его сдал, а меня отшвырнул в сторону, так? Или заговаривал бы мне язык, пока я не привезла бы отца домой, а там, прямо на трапе самолета, отдал бы его в лапы правосудия? Каков был план, Гай? Отвечай?

– Никакого плана не было.

– Оставь это, чтобы у тебя и не было плана?

Он выглядел уставшим и побежденным.

– Плана не было.

Она сверлила его взглядом, сжимая и разжимая кулаки.

– Готова поспорить, что план еще как был, за два-то миллиона зеленых. Бьюсь об заклад, ты уже разрисовал, как будешь их тратить, пристроил в уме каждый доллар. Оставалось только сдать отца суду. Негодяй!

Как ей хотелось вмазать ему покрепче прямо здесь и сейчас, но вместо этого она просто развернулась и пошла.

– Еще как бы пристроил денежки, – закричал он ей вслед, – и много чего мог бы! Но тебя я никогда не собирался использовать!

Она шагала прочь. В несколько своих шагов он нагнал ее.

– Вилли, черт побери, да выслушай же ты!

– А что выслушивать, очередное вранье?

– Да нет же, правду выслушай.

– Правду, – она расхохоталась, – с каких это пор ты стал дружить с правдой?

Он схватил ее повыше локтя и развернул к себе.

– С этих самых.

– Пусти!

– Сначала выслушай.

– С какой стати я должна тебе верить?

– Ну хорошо, да, так и есть! Я знал про Фрайера Така, про вознаграждение и что…

– И что они охотились за моим отцом.

– Да.

– Так почему же ты мне ничего не сказал?

– Я сказал бы в итоге, я собирался сказать.

– Все было подстроено с самого начала, так ведь? С моей помощью собирались вычислить отца.

– Была такая мысль, сначала была.

– Да, низко ты пал, Гай, просто-таки на дне уже сидишь. Что, неужели так сильно денежки любишь?

– Я не из-за денег это делаю. У меня не было выбора, они приперли меня к стене.

– Кто это?

– «Эриал груп». Я говорил тебе, как они пришли две недели назад в мой кабинет, они знали, что я собирался лететь во Вьетнам. Что я не сказал тебе, так это почему на самом деле им нужно было, чтобы я работал на них. Им не нужны были никакие пропавшие без вести, они искали военного приступника.

– Фрайера Така.

Он кивнул.

– Я сказал им, что эта работа не для меня, тогда они предложили деньги, и немалые. Я по-прежнему колебался, и тогда они сделали предложение, от которого я не мог отказаться.

– Ах вот как, – сказала она с отвращением.

– Да не за деньги же, – протестовал он.

– А за что же тогда?

Он запустил руки в волосы и устало выдохнул:

– За молчание.

Она озадаченно сдвинула брови. Он не произнес ни слова, но она видела, как в его глазах маячила черная затаенная ярость.

– И все? – наконец прошептала она. – Шантаж, значит. И что же у них на тебя есть, Гай, что ты скрываешь?

– Это так просто не… – он сглотнул, – так просто не скажешь.

– Ах вон оно что, тут пахнет чем-то совсем нехорошим. Хотя чего еще можно ожидать, не правда ли? И все-таки это не оправдывает твоего поступка.

Она повернулась и зашагала прочь. Дорога дрожала в предполуденной жаре. Гай не отставал от нее ни на шаг, как приблудная собака, которая боится снова остаться одна. И он был в этом не одинок. Зашлепали босые ноги, возвестившие о возвращении Оливера, который, семеня рядом с ней, зачирикал старую песню:

– Желаете на коляске? Такой жаркий день! За тысячу донгов прикачу вам коляску!

Она услышала шуршание колес, сипение задохнувшегося водителя. Теперь за ней тянулись еще и дяди Оливера.

– Уходите, мне не нужна коляска.

– Солнце сегодня очень жаркий, очень сильный. Вам можно в обморок упасть. Я однажды видеть, как русская женщина упал в обморок.

Оливер с досадой покачал головой:

– Очень неприятно было смотрелось.

– Прочь пошли!

Тогда, ничуть не смутившись, Оливер обернулся к Гаю:

– А ты как, папочка?

Гай всунул в его грязную руку несколько купюр:

– Вот тебе тысяча. Теперь исчезни.

Оливер испарился. Но от Гая отделаться, к сожалению, было не так просто.

Он дошел с Вилли до рыночной площади, где на прилавках возвышались горы манго и дынь, они миновали лавки со свежим мясом, на которое слетались мухи.

– Я собирался тебе сказать про отца, просто не был уверен, как ты воспримешь это, – сказал Гай.

– Правду бы я услышать не побоялась.

– Побоялась бы, еще как! Ты его вовсю защищаешь, поэтому и не замечаешь прямых улик.

– Он не был предателем!

– Ты по-прежнему любишь отца, вот в чем дело…

Она резко развернулась и пошла прочь. Но Гай не отставал ни на шаг.

– В чем дело? – спросил он. – Я задел тебя за живое?

– С какой стати я должна беспокоиться о нем? Он бросил нас!

– А ты всю жизнь винишь себя.

– Себя? – Она остановилась. – Виню себя?

– Вот именно. Где-то глубоко в твоей девичьей душе запрятано чувство вины из-за его ухода. Допускаю, что вы как-то раз поругались, как ругаются отцы и дети во всем мире, ты сказала какую-нибудь резкость и пожалела об этом, но исправить ошибку не успела – он взял да ушел из дома. А потом разбился его самолет. Вот ты до сих пор, спустя двадцать лет, и стараешься загладить вину перед ним.

– Я смотрю, ты возомнил себя психиатром-самоучкой, даже лицензия не нужна.

– А мне не надо сильно морщить ум, чтобы понять, что происходит в детской голове. Мне самому было четырнадцать лет, когда мой отец ушел из дома, но я, как и ты, по-прежнему чувствую себя брошенным. А теперь за собственное чадо сердце болит, на душе кошки скребут.

Она уставилась на него изумленными глазами:

– У тебя есть ребенок?

– Если так можно сказать. – Он опустил глаза. – Его мать и я… мы не были женаты. Тут особо нечем гордиться.

– А-а.

– Ну да…

«Ты их бросил, – подумала она. – Тебя бросил твой отец, а ты бросил сына. Мир не меняется».