Тунисские напевы - Егор Уланов

«Человек быстро ко всему привыкает» – вспомнились ему слова контрабандиста Карпера; и он обвёл глазами чадру.

Гречанка без неудовольствия, а с неосознанным смирением носила чёрную ширму мусульманской моды. Хотя здесь, быть может, повинны украшения и наряды. Они составляют половину счастья женщин и лишь другую половину имеем мы, мужчины.

Гайдэ, выторговав себе несколько изящных персидских тканей, была довольна и потому придалась той чисто женской мечтательности, когда воображение не знает на что направлено, когда оно не имеет в себе конкретного образа, а как бы предчувствует; (так дети радуются чему-то, сами не зная чему). Тогда карие её глаза, оттенённые ресницами, без цели обводят окружающих, ожидая немедленного и невероятного счастья. Неожиданно взгляд остановился на странной фигуре, стоявшей боком у лавки, среди толпы, дрожащей как рябь на воде. Эту фигуру нельзя было заметить случайно, в узлах спин и плечей, криков торгашей и торговок; словно какая-то неизъяснимая сила влекла внимание девы.

Гайдэ пошла в сторону фигуры, не сводя с неё глаз. И только подойдя ближе, не доходя до двух мавров и стража Ракыба, она полностью в мельчайших деталях рассмотрела следующий образ: высокий чернобровый красавец со смуглым, но не слишком лицом, похожий чем-то на иранца, чем-то на кабардинца, чем-то на араба: вместивший лучшие их черты. Густые чёрные волосы были щегольски подстрижены и вымыты, что было редкостью для тех времён. Карие глаза озаряла фиолетовая искра, когда незнакомец вертел в руке очередной кинжал с серебряной рукоятью. Дева сделала вид, что рассматривает безделушки, а сама не сводила зрачков с фигуры. Одет он был прекрасно. Красный распахнутый капанич (турецкий кафтан) стягивал синий кушак из грубого сукна (пояс). Из-под капанича торчала хлопковая рубашка, заправленная в желтый дзагшин – широкие штаны. А от колен вниз уходили кожаные сапоги. Пёстрый, но гармоничный наряд подчёркивал широкие плечи, рост и худобу незнакомца; висевший на бедре килидж (сабля с изогнутым вверху лезвием) предавал его виду грозную силу, как бы обещая отмщение за любую обиду. И при всём том лицо его было лишено тех несменных атрибутов грозных людей: нос был не сломан и тонок, щёки были не рябы и не имели шрамов, кожа была гладкая, без морщин; он был ещё довольно молод, хоть уже не юн.

Гордая осанка, всегда поднятый подбородок и пренебрежительное выражение лица выдавали в нём человека военного. Он был янычаром, османским воином, выполнявшим и полицейские, и управленческие функции. Судя по синему поясу, звания он был не высокого и начал карьеру недавно; но в Тунисе, да ещё и в провинциальном Суссе, этого было достаточно для всеобщих почестей со стороны мужей, и мягких дрожащих взглядов от женщин. И Фарид, а так звали фигуру, которую мы наблюдаем, Фарид был полностью доволен своим положением. Тем более теперь, когда перед ним сейчас блистали шашмиры с чёрными рукоятями (сабли), позолоченный кинжал кама и пара недавно привезенных из самого Стамбула ятаганов; для мужчин орудия, как и кони, те же наряды для женщин.

И если какой-нибудь из духовных лиц или соратников бея Хусейнида (правитель тех мест) обходился с Фаридом высокомерно и пренебрежительно, то сейчас он точно об этом забыл. А вот Гайдэ отчего-то смутилась своей чадры, своей невозможности подойти и поговорить – собственного положения. Она оглянулась. Кирго шёл со свёртками в обеих руках.

Дева скользнула к нему, миновав нескольких прохожих.

– Отведи меня к той лавке, под любым предлогом – шептала она на ухо Кирго.

Евнух лишь удивлённо покачал головой: – Мы уже уходим. Ракыб сказал: время покупок прошло.

– Пожалуйста… – в голосе девы слышались и просьба, и приказ, и мольба.

Кирго покорился, принимая это за сию минутный каприз. Евнух подошёл к Ракыбу, который стоял, скрестив руки на груди. Шрам чернел у него на лбу, искрясь в каплях пота, блестящих на дневном солнце. Кирго сказал, что наложница хочет ещё поторговать безделушку; Ракыб ответил отказом; тогда юноша предложил останется с ней на рынке и через пол часа вернуться в гарем. Он был так красноречив, так старался, что верный страж не выдержал и согласился. Часто мы стараемся приблизить пользу, грозящую затем лютой бедой. Но Кирго с гордым видом отдал свёртки одному из мавров и направился к Гайдэ.

– Пошли – сказал он.

Гайдэ невольно улыбнулась. И они вдвоём ушли дальше по рынку, проталкиваясь сквозь людей. Она благодарила судьбу за такого друга. А когда оказались возле той лавки, где стоял Фарид, сначала обошла его сзади, пристально оглядела; янычар не отвлекался от клинка и всё крутил его в руке. Затем девушка приблизилась к нему, делая вид, что разглядывает что-то на прилавке; там было одно оружие. Кирго стоял сзади, забытый ею. Минутная женская благодарность была рассеяна женским же любопытством.

Ей хотелось привлечь красавца-янычара. Да трудно сделать, когда всё твоё тело перетянуто непроницаемой ширмой. Гайдэ обернулась вокруг себя, скакнула вперёд к прилавку на одной ножке, отскочила. Даже чадра не могла скрыть плавных и гибких движений берёзы, раскачивающейся на ветру.

– У этой лавки нет ни шелка, ни брильянтов, потому девушке здесь нечего делать – заговорил Фарид, не отрываясь от сабли.

– Разве дева не может иметь оружие?

– У вашего пола есть кинжал более острый, более смертельный, чем любое лезвие в мире.

Фарид говорил складно, с охотой и искусством – это хороший знак. Кирго подошёл ближе и слышал нарождающийся разговор, но не смел двинуться; потому остался незаметен. Смущённый взгляд Гайдэ не ускользнул от его внимания; понимая, что вмешавшись, он пойдёт против воли Гайдэ, он покорился этому несказанному приказу.

– Что ж, Энгин, друг мой, – обратился Фарид к тучному лавочнику в белом грязном жилете и с неровно растущей, рассыпанной по щекам бородой, – я, пожалуй, взял бы вот этот ятаган, да у меня совсем нет денег. Я займу их у Багатура и приду к тебе завтра.

– Завтра могут уже купить, – заметил Энгин, смотря как бы в сторону.

– Тогда отложи его для старого друга – усмехнулся Фарид.

Гайдэ была возмущена. Янычар не мог не знать, что перед ним чья-то наложница; к тому же сама искавшая его общества. Герою какого-нибудь французского романа это обещало бы большое приключение, и он с радостью откликнулся бы на немой разговор сладострастья, стучавший в груди под чёрной чадрой. А вместо этого Фарид пристально смотрел на сальное лицо торговца, похожего своим сложением на то животное, которое запрещает есть Коран. Торговец Энгин тем временем отвечал: – Добавь пол цены, и я отложу его для тебя.

– Пол цены… – возмущался Фарид. Это уже сближало их с наложницей, – максимум десять динаров!

– Двадцать, – выкрикивал Энгин, торжествуя, – и лучшего ятагана в Суссе не