Человек в Высоком замке - Филип Дик

– Мы с ним вечно спорим на эту тему, – с улыбкой сказала Бетти Роберту. – Я не разделяю его любви к джазу.

Все еще держа в руках книгу, Роберт Чилдэн спросил:

– А о каком альтернативном настоящем идет здесь речь?

Чуть помедлив, Бетти ответила:

– В котором Германия и Япония проиграли войну.

Наступила тишина.

– Пора есть. – Бетти плавно поднялась. – Вставайте, господа голодные бизнесмены. Прошу к столу.

На большом столе, накрытом белоснежной скатертью, стояла серебряная и фарфоровая посуда. Из костяных колец («Ранняя американская культура», – машинально отметил Чилдэн) торчали грубые салфетки. Столовое серебро – тоже американской работы. Темно–синие с желтым ободом чашки и блюдца – фирмы «Ройял Альберт». Такая посуда была большой редкостью, и Роберт смотрел на нее с профессиональным восхищением. А подобных тарелок он прежде не видел и не мог с уверенностью сказать, откуда они. Наверное, из Японии.

– Фарфор Имари, – заметив его любопытный взгляд, пояснил Пол. – Из Ариты. Считается одним из лучших.

Они уселись за стол.

– Кофе? – спросила Бетти у Роберта.

– Да, – ответил он. – Спасибо. Чуть позже.

Она вышла на кухню и прикатила сервировочный столик.

Обед был очень вкусным. Бетти оказалась великолепной хозяйкой. Особенно ему понравился салат: авокадо, артишоки, тертый зеленый сыр… Хорошо, что его не потчевали японскими кушаньями – с тех пор как окончилась война, овощи успели ему осточертеть.

И эти вездесущие морепродукты! Казалось, даже под пыткой он не сможет проглотить креветку или моллюска.

– А все–таки интересно, – нарушил молчание Чилдэн, – как бы выглядел мир, в котором Япония и Германия проиграли войну?

Его вопрос повис в воздухе. Спустя некоторое время Пол ответил:

– Совершенно иначе. Хотя все далеко не так просто. Лучше самому прочесть «Саранчу». Если я перескажу сюжет, вам будет неинтересно.

– Я часто размышлял на эту тему, – сказал Чилдэн, – и у меня сложилось вполне определенное мнение. Мир был бы хуже. – Его голос звучал уверенно, даже жестко. Он сам это чувствовал. – Намного хуже.

Его слова удивили молодых супругов. А может быть, не слова, а тон.

– Повсюду правили бы коммунисты, – продолжал Чилдэн.

Пол пожал плечами.

– Автор книги, мистер Абендсен, самым тщательным образом рассмотрел вопрос о беспрепятственной экспансии Советской России и пришел к выводу: даже будучи на стороне победителей, отсталая и в основном аграрная Россия неизбежно осталась бы с носом, как в Первую мировую. Россия была не страна, а пугало огородное, взять хотя бы ее войну с Японией, когда…

– А в действительности страдать и расплачиваться приходится нам, – перебил его Чилдэн. – Но иначе не удалось бы остановить славянское нашествие.

– Не верю я ни в какие нашествия, – тихо произнесла Бетти. – Ни в славянские, ни в китайские, ни в японские. Все это болтовня. – Ее лицо оставалось безмятежным. Она превосходно владела собой – только румянец появился на щеках. И ничуть не волновалась, просто хотела выразить свое мнение.

Некоторое время они молчали.

«Опять ты свалял дурака! – выругал себя Роберт Чилдэн. – Никак не удается избежать скользких тем. Потому что они везде, о чем ни заведешь речь – о книге, случайно попавшейся на глаза, о коллекции грампластинок, о костяных колечках для салфеток… обо всей этой добыче победителей, награбленной у моих соотечественников. Да–да, надо смотреть правде в глаза. Я пытаюсь убедить себя, что я такой же, как эти японцы. Но даже если рассыпаться перед ними мелким бесом – какое счастье, благодетели мои, что вы победили, а мой народ проиграл! – между нами не возникнет духовного родства. Одни и те же слова мы воспринимаем совершенно по–разному. У них другие мозги. И души. Вот они, сидят передо мной, пьют из английских фарфоровых чашек, едят с американского серебра, слушают негритянскую музыку. Они могут себе это позволить – у них есть деньги и власть. Но ведь все это – эрзац! Даже „Ицзин“, которую они запихали нам в глотку, – китайская книга. Позаимствованная без отдачи. Крадут у кого ни попадя обычаи, одежду, речь… С каким смаком эта парочка уплетает томленую картошку со сметанным соусом и луком – исконно американское блюдо, которое они запросто присовокупили к своему меню! Кого они хотят обмануть? Себя? Но меня вам не одурачить, уж поверьте! Только белым дано творить. И тем не менее я, плоть от плоти белой расы, должен поддакивать этим… Как тут не задуматься: а что, если бы мы победили? Стерли их с лица Земли? Только представить: Япония канула в небытие, а США – единые, могучие – в одиночку правят планетой.

Мой долг патриота – прочитать „Саранчу“, – подумал он, – как бы глупо это ни выглядело».

– Роберт, вы совсем не едите. Невкусно? – участливо спросила Бетти.

Он торопливо ткнул вилкой в тарелку.

– Нет, что вы. Я уже лет сто ничего вкуснее не пробовал.

– Спасибо. – Она явно была польщена. – Я очень старалась, чтобы все было по–настоящему… продукты покупала на Мишн–стрит, на крошечных американских рынках.

«Ты превосходно готовишь национальные блюда, – мысленно обратился к ней Роберт Чилдэн. – Вот уж правду говорят, подражать вы мастера. Яблочный пирог, кока–кола, прогулка после кино, Глен Миллер… При желании вы могли бы соорудить искусственную Америку из жести и рисовой бумаги… На кухне – мамуля из рисовой бумаги, на диване с газетой – папуля из рисовой бумаги. В ногах у него – бэби из рисовой бумаги. И все остальное – из рисовой бумаги».

Пол не сводил с него глаз. Спохватившись, Роберт Чилдэн решил думать о чем–нибудь другом. Он положил себе на тарелку еды. «А вдруг Пол умеет читать мысли? – мелькнуло в голове. – Да ну, чепуха. А по лицу ему ни о чем не догадаться. Я все время храню бесстрастный вид». Но в этом он вовсе не был уверен.

– Роберт, – обратился к нему Пол, – поскольку вы родились и выросли в США и с детства говорите на английском, не могли бы вы разъяснить мне отдельные места из одной американской повести? Она написана в тридцатые годы.

Чилдэн ответил легким поклоном.

– Это очень редкая книга, но мне посчастливилось ее приобрести. Она называется «Подруга скорбящих». Автор – Натанаэл Уэст. Я с удовольствием ее прочитал, но понял не все.

Неожиданно для себя Роберт Чилдэн признался:

– Боюсь… я не читал этой книги. («И слыхом о ней не слыхивал», – мысленно добавил он.)

На лице Пола мелькнуло разочарование.

– Какая жалость! Это небольшая повесть о человеке, читающем письма, которые приходит в газету. Он мучительно переживает все, что ни прочтет, и в конце концов сходит с ума, возомнив себя Христом. Не припоминаете? Может быть, все–таки читали?

– Увы.

– У автора очень оригинальный взгляд на мученичество, – сказал Пол. – На проблему, которую легко решает любая религия. Христианская, например, утверждает, что с мученика снимается бремя грехов. А Уэст, видимо, имеет на этот счет другое мнение. Его герою природой предопределено мученичество, поскольку он – еврей.

– Проиграй Германия с Японией войну, евреи из Москвы и с Уолл–стрит правили бы миром.

Казалось, молодые японцы съежились. Точь–в–точь цветы, тронутые морозом, – увяли, поникли, поблекли. В комнате как будто потянуло сквозняком. Чилдэн остро почувствовал одиночество. «Что они недопоняли? Ох уж эта неспособность понять чужую культуру, образ мыслей западного человека! Чуть что им наперекор – сразу дуться. Подумаешь, трагедия! И все–таки надо что–то делать. Во что бы то ни стало вернуть ясность между нами. – Роберту Чилдэну в жизни не бывало так плохо, как сейчас, когда он расставался со своей нелепой мечтой. – С каким нетерпением я ждал этой встречи, – вспомнил он. – Как мальчишка! Словно в тумане поднимался по лестнице. Но нельзя закрывать глаза на действительность. Человек должен взрослеть. А сегодняшний вечер – хорошее отрезвляющее средство. Эти люди – на самом деле не люди. Во что бы они ни рядились, они напоминают цирковых мартышек. Они способные и все схватывают на лету – но и только.

Зачем я стелюсь перед ними? Только потому, что они – победители?

Сегодня я обнаружил один изъян в своем характере. Но ничего не поделаешь. Оказывается, у меня трогательная способность… ну, скажем, выбирать меньшее из двух зол и все равно оставаться в дураках.

За чем мне необходимо следить, так это за языком. Не ровен час, наговорю лишнего, а они, как ни крути, победители. Чего это я так разнервничался? Они всего–навсего попросили, чтобы я разъяснил им смысл старой американской книги. Надеялись от меня, белого человека, получить ответ. А я? Разве пытался им помочь? Нет, это бесполезно, я не читал этой книги. Иначе, конечно, я бы все им объяснил».

– Может, когда–нибудь я прочитаю эту «Подругу скорбящих», – обратился он к Полу, – и мы ее обсудим.