Ребекка - Дафна дю Морье

Но это бюро — при всей его красоте — отнюдь не было хорошенькой безделушкой, где женщина царапает записочки, покусывая перо, и небрежно бросает его на открытый бювар. На отделениях для бумаг были наклеены ярлыки: «неотвеченные письма», «письма для хранения», «дом», «поместье», «меню», «разное», «адреса», — каждый ярлык написан стремительным острым почерком, который был мне уже знаком. Встреча с ним поразила, даже напугала меня, ведь я не видела его с тех пор, как уничтожила титульный лист в книжке стихов, и не думала, что снова его увижу.

Я выдвинула наугад один из ящичков, передо мной снова была знакомая рука — на этот раз в книге с кожаным переплетом под заглавием «Гости Мэндерли»; разделенная на недели и месяцы, она показывала, какие гости бывали в доме, когда они приезжали и уезжали, в каких комнатах жили, чем их угощали. Я переворачивала страницу за страницей и видела, что книга является подробной летописью за год, и хозяйка, найдя нужную страницу, может сказать с точностью до одного дня, какой гость тогда-то и тогда-то провел ночь под ее кровом, где спал и что ел. В ящике лежала также почтовая бумага; толстые белые листы для черновиков и специальная бумага с гербом и адресом, и в коробочках — белые, как слоновая кость, визитные карточки.

Я вынула одну, развернула папиросную бумагу, в которую она была завернута. «Миссис М. де Уинтер» — было написано на ней, и в уголке: «Мэндерли». Я снова положила ее в коробочку и задвинула ящик. Мне внезапно сделалось стыдно, словно я гощу в чужом доме, и хозяйка сказала мне: «Ради Бога, воспользуйтесь моим столом, если вам надо кому-нибудь написать», а я украдкой заглянула в ее письма — непростительный грех. В любой момент она может вернуться и увидит, что я сижу перед раскрытым ящиком, трогать который я не имела права.

И когда внезапно, словно сигнал тревоги, на бюро передо мной зазвонил телефон, сердце у меня подскочило, и я вздрогнула в ужасе, что мое преступление раскрыто. Я сняла трубку дрожащей рукой. «Кто это? — сказала я. — Кого вам надо?» На другом конце линии послышалось странное жужжание, затем раздался голос, низкий и скрипучий, непонятно, мужской или женский: «Миссис де Уинтер? — произнес он. — Миссис де Уинтер?». — «Боюсь, вы ошиблись, — сказала я. — Миссис де Уинтер умерла более года назад». Я сидела в ожидании ответа, глупо уставясь на аппарат, и лишь когда имя повторили еще раз — теперь в голосе звучало изумление, — осознала, залившись краской, что совершила непоправимую ошибку и не могу взять назад своих слов.

— Это миссис Дэнверс, мадам, — сказал голос. — Я говорю с вами по внутреннему телефону.

Мой faux pas[13] был настолько очевиден, настолько глуп и непростителен, что притворяться, будто ничего не произошло, значило бы ставить себя в еще более дурацкое положение.

— Простите, миссис Дэнверс, — заикаясь, сказала я; слова обгоняли одно другое. — Меня напугал телефон, я не сознавала, что говорю, я не поняла, что вызывают меня, я не заметила, что разговариваю по внутреннему телефону.

— Сожалею, что обеспокоила вас, мадам, — сказала она, и я подумала: она все знает, она догадывается, что я лазала в стол. — Я только хотела узнать, не нужна ли я вам и довольны ли вы сегодняшним меню.

— О, — сказала я, — конечно, да, то есть я, конечно, буду им довольна, заказывайте все, что считаете нужным, миссис Дэнверс, не берите на себя труд спрашивать меня.

— Я думаю, будет лучше, если вы посмотрите список блюд, — продолжала она, — вы найдете его на бюваре перед вами.

Я принялась лихорадочно шарить на столе и наконец нашла листок бумаги, который не заметила раньше. Я поспешно поглядела его: креветки под кэрри, жареная телятина, спаржа, шоколадный мусс… что это — ленч или обед? Ленч, наверно.

— Да, миссис Дэнверс, — сказала я, — вполне подходит, все прекрасно.

— Если вы хотите что-нибудь заменить, пожалуйста, скажите об этом, — ответила она, — и я сразу же распоряжусь. Вы заметили — рядом с соусом я оставила пустое место. Я не знаю, под каким соусом вы привыкли есть жареную телятину. Миссис де Уинтер придавала большое значение соусам, и я не решала самовольно этот вопрос.

— О, — сказала я, — о, ну… право, я не знаю, миссис Дэнверс, я думаю, лучше заказать такой соус, как и всегда, такой, какой заказывала миссис де Уинтер.

— Вам все равно, мадам?

— Да, абсолютно, миссис Дэнверс.

— Я думаю, миссис де Уинтер скорее всего заказала бы винный соус.

— Тогда, конечно, и мы закажем то же, — сказала я.

— Простите, что побеспокоила вас, когда вы писали письма, мадам.

— Вы вовсе не обеспокоили меня, пожалуйста, не извиняйтесь.

— Почта уходит в полдень. Роберт зайдет за вашими письмами и сам проштемпелюет их, — сказала она, — если вам надо отправить что-нибудь срочно, позвоните ему по внутреннему телефону, и он прикажет немедленно отнести ваши письма на почту.

— Спасибо, миссис Дэнверс.

Я продолжала слушать, но она ничего больше не сказала, раздался лишь тихий щелчок, когда она положила трубку. Я сделала то же. Затем снова посмотрела на бюро, на почтовую бумагу на бюваре, готовую к употреблению. Передо мной зияли пустые ячейки, и надписи на ярлыках: «неотвеченное письмо», «поместье», «разное» словно упрекали меня за безделье. Та, которая сидела здесь до меня, не тратила впустую время. Она протягивала руку к внутреннему телефону и быстро, энергично отдавала приказания на день, она зачеркивала то блюдо в меню, которое ей не нравилось. Она не говорила: «Да, миссис Дэнверс» и «Конечно, миссис Дэнверс», — как это делала я. А затем, покончив с хозяйственными делами, она принималась за письма — пять, шесть, возможно, семь уже ждали ее ответа, и она писала их так хорошо знакомым мне необычным косым почерком. Она, не жалея, отрывала листок за листком эту белую гладкую бумагу, ведь слово разлеталось у нее на строчку, а в конце каждого личного письма ставила свою подпись: «Ребекка», где по контрасту с высоким наклонным «Р» все остальные буквы казались крошечными.

Я побарабанила по столу пальцами. В отделениях для бумаг было теперь пусто. Никаких «неотвеченных писем», на которые давно надо было бы отвечать, никаких счетов, которые следовало оплатить. Если мне понадобится срочно отправить письмо, сказала миссис Дэнверс, стоит позвонить Роберту, и он велит сразу же отнести его на почту. Интересно, сколько срочных писем писала Ребекка и кому. Портнихе, возможно… «Белое атласное должно быть готово к среде. Непременно», или в парикмахерский салон… «Я буду в городе в следующую пятницу, запишите меня на три часа к месье Антуану. Мытье головы, массаж, маникюр». Нет, подобные письма были бы напрасной тратой времени. Она просто велела бы соединить Мэндерли с Лондоном по телефону. Фрис сделал бы все, что надо. Фрис сказал бы: «Я говорю по поручению миссис де Уинтер». Я продолжала барабанить пальцами по столу. Мне некому было писать. Только миссис Ван-Хоппер. Было что-то нелепое, даже ироническое в том, что я сидела за своим столом в своем доме и мне некому было написать, кроме миссис Ван-Хоппер, женщины, которую я не любила, которую никогда больше не увижу. Я пододвинула к себе лист бумаги. Взяла узкое тонкое перо с блестящим острым кончиком. «Дорогая миссис Ван-Хоппер», — начала я. Я писала вымученные, корявые фразы, выражая надежду, что плавание прошло хорошо и дочь ее поправилась, а погода в Нью-Йорке хорошая, и тут, остановившись в поисках слов, впервые заметила, какой у меня неразборчивый и несформировавшийся почерк, без индивидуальности, без своего стиля, даже малокультурный, почерк посредственной ученицы, закончившей второсортную школу.

Глава IX

На подъездной аллее раздался шорох шин, я вскочила в панике и кинула взгляд на часы — ну конечно, это приехала Беатрис с мужем. Было начало первого, они появились раньше, чем я ждала. А Максим еще не вернулся. Может быть, мне удастся спрятаться, выйти через окно в сад, а когда Фрис приведет их в кабинет, он скажет: «Мадам, должно быть, вышла», — и никто этому не удивится, все сочтут это в порядке вещей. Собаки вопросительно подняли на меня глаза, когда я подбежала к окну. Джеспер, виляя хвостом, потрусил следом.

Окно открывалось на террасу, за которой была травянистая лужайка, но только я собралась проскользнуть мимо рододендронов, как совсем рядом раздались голоса, и я вернулась обратно. Они вошли в дом через сад, вероятно, Фрис сказал им, что я в кабинете. Я быстро вышла в большую гостиную и кинулась к ближайшей двери слева. Она вела в длинный каменный коридор, и я пустилась бежать по нему, прекрасно сознавая, что это глупо, презирая себя за этот внезапный нервный приступ, но я знала, что не могу без страха встретиться с этими людьми, во всяком случае, сейчас. Коридор, по-видимому, шел в заднюю часть дома, и когда я завернула за угол и вышла к другой лестнице, я встретила служанку, которую не видела раньше, — возможно, это была судомойка, — с ведром и тряпкой в руках. Она вытаращила на меня глаза, как на призрак, появление которого здесь никак не предполагалось. «Доброе утро», — сказала я смущенно, направляясь к лестнице; «Доброе утро, мадам», — ответила она, а ее круглые глаза с любопытством следили за тем, как я поднимаюсь по ступеням.