Украинский Брестский мир - Ирина Михутина

В ответ глава германской делегации Р. Кюльман представил свой вариант двух первых статей: очищение оккупированных российских территорий только после подписания мира и демобилизации русской армии и признание отделения от России якобы уже самоопределившихся Польши, Литвы и Курляндии, а также самоопределение неоккупированных Лифляндии и Эстляндии и вывод русских войск из этих российских губерний. Иоффе, связанный доктринальной риторикой о самоопределении, подтвердил, что его правительство несомненно применило бы принцип свободного волеизъявления и к названным областям. Присутствовавшему на заседании подполковнику Фокке из группы российских военных консультантов показалось, что глава советской делегации не понял смысла уловки Кюльмана, и он поделился этим впечатлением с немцами.

В своих мемуарах Фокке описал многие эпизоды личной приязни с чинами германской делегации в Бресте, в том числе их содействие установлению связи подполковника с родственниками в оккупированной Риге. Чем это кончилось, сообщил Иоффе председателю следственной комиссии: «Подполковник Фокке вел себя в Бресте самым недопустимым образом, за что был по моему предписанию арестован и предан суду. Не получив разрешения ехать в Ригу… ввиду обстрившихся отношений… он сам, по-видимому, вел какие-то переговоры с немцами, ибо по дороге в Россию неожиданно предъявил германскому офицеру какую-то бумагу от германского командования и остался в Вильне. Он все же ездил в Ригу и отвозил туда какие-то вещи. Предание его мною суду произошло с обвинением в… невыполнении точного предписания, нарушении категорического и строго обоснованного мною как председателем делегации запрещения вступать в какие бы то ни было частные переговоры с германцами, тем более обращаться к ним с личными просьбами» {6}. Судя по тому, что мы располагаем воспоминаниями подполковника, изданными за границей, арест не стал для него катастрофой.

Прямолинейный генерал Гофман счел за лучшее сразу внести ясность и в неофициальной обстановке, за завтраком, объяснил Иоффе, что подписание мира не может привести к восстановлению границы 1914 года. А напоследок сообщил, сославшись на полученную радиотелеграмму из Киева, что правительство Украинской народной республики будет считать себя связанным мирным договором только в случае самостоятельного участия его делегации в переговорах {7}.

В Петрограде выявившиеся неблагоприятные результаты зондажной стадии мирных переговоров вызвали большое напряжение. 17(30) декабря по улицам города еще шествовала заранее запланированная манифестация в честь заключения перемирия, а в Смольном уже в спешном порядке анализировались условия Четверного союза {8}. Первым импульсом было признание их неприемлемыми. Но чем ответить на них?

Ленин, примериваясь к варианту отказа от переговоров, обратился к делегатам проходившего в те дни Общеармейского съезда по демобилизации армии с вопросами: велика ли возможность немецкого наступления и его решающего успеха? Может ли вызвать срыв переговоров массовый уход солдат с русского фронта? Способна ли армия противостоять немецкому наступлению или отступать в порядке, сохраняя артиллерию? И в зависимости от ответов на предыдущие вопросы: следует ли затянуть мирные переговоры или «революционно резко» их сорвать? Следует ли перейти к усиленной агитации против аннексионизма немцев? Высказалась ли бы армия в случае голосования за немедленный, хоть и аннексионистский мир или за революционную войну для отпора немцам? Был вопрос и о том, «сплотит ли факт германского аннексионизма украинцев и великорусов или украинцы воспользуются этим для борьбы против великорусов» {9}.

Издатели сочинений Ленина не обнаружили ни ответов на поставленные вопросы, ни суммирующих данных. Но вот свидетельство из дневника генерала Будберга. «В Главном управлении Генерального штаба сообщили, – записал он 18(31) декабря, – что вчера вечером в заседание демобилизационной комиссии приехали Крыленко, Ленин и Троцкий и заявили, что положение с миром почти безнадежно, так как немцы наотрез отказались признать принцип самоопределения народов, поэтому совет народных комиссаров считает необходимым во что бы то ни стало возобновить боеспособность армии и получить возможность продолжать войну. Представители Генерального штаба заявили, что восстановление боеспособности существующей армии совершенно невозможно и что единственный исход – это переход немедленно на добровольческую армию небольшого размера, содержимую на принципе строжайшей военной дисциплины. Крыленко с этим принципом согласился, но при условии, что добровольцы должны принадлежать к их партии» {10}.

Лев Троцкий в письме к советскому полпреду в Швеции Вацлаву Воровскому как неприятную подробность признал, что представители общеармейского съезда характеризовали положение «в довольно мрачных красках», после чего, словно выступая на митинге, сообщил, будто «большинство их высказалось в том смысле, что сейчас в армии и во флоте настроение таково, что в случае, если бы условия немцев оказались для нас совершенно неприемлемыми, армия не покинула бы окопов, а в своей наиболее сознательной и революционной части скорее погибла бы за дело революции, чем капитулировала бы перед империалистическими притязаниями немцев в отношении к Польше, Литве, Курляндии и т. д.» {11}.

По свидетельству Ж. Садуля, Троцкий с самого начала не исключал возможности разрыва переговоров, возлагая надежды на помощь союзников в реорганизации российской армии {12}. Но когда вопрос встал практически, открылись опасности такого решения. Первая заключалась в неоднозначности позиции союзников в русском вопросе, их контактов с прямыми противниками большевиков, о чем нарком 20 декабря (2 января 1918 года) писал Воровскому: «Условия немцев и то впечатление, какое эти условия произвели в наших рядах, немедленно же отразились повышением предупредительности наших союзников по отношению к нам. Американцы и французы с вожделением ждут разрыва мирных переговоров, предлагают свои услуги, а в то же самое время не прекращают жалких интриг с буржуазной печатью и более опасных замыслов с генералом Алексеевым, Калединым и другими. Сюда приехал Шарль Дюма с официальной миссией от французского правительства. У нас было условлено, что он приедет ко мне сегодня в 4 ч. дня. Но только что я отменил этот визит в виде протеста против совершенно непристойного поведения французской военной миссии, которая через буржуазную прессу распространяет самые гнусные сплетни относительно немецких условий (вроде того, что мы обязуемся сдать немцам всю нашу артиллерию, установить монополию немецких товаров на 15 лет, создать монополию транзита для немцев и т. д.» {13}.

В этом фрагменте, кроме всего прочего, любопытна информация об официальном характере, по поручению французского правительства, миссии журналиста, члена французского парламента от социалистической партии Шарля Дюма. До сих пор этот визит, известный по письму Ленина от 21 декабря (3 января), также отказавшего ему в приеме {14}, выглядел как частная инициатива журналиста.

Другую опасность советское руководство открыло для себя в наличии антибольшевистских кругов, готовых перехватить инициативу переговоров с Германией и на этой основе бороться за власть. Троцкий так писал об этом: «Американский посол Френсис теперь объединился с нашим так называемым другом полковником Робинсом… и оба горят нетерпением помочь советской власти в предстоящей борьбе с Германией. Вчера из этого источника я получил очень любопытную информацию. Оказывается, что пока еще безработные депутаты Учредительного собрания через посредство шведского посланника ведут переговоры с находящейся в Петрограде в настоящее время немецкой делегацией, присланной сюда для чисто технических дел (речь шла о германской делегации по мирным переговорам во главе с контр-адмиралом графом Кайзерлингом, прибывшей в середине декабря. Шведского посланника граф называл „своим старым приятелем по прежней службе“ {15}. – И. М.), но под-руку склонной заниматься и большой политикой. Смысл тех переговоров, которые пытается установить шведский посланник, состоит в том, что в случае, если бы мы не согласились принять немецкие условия мира и прервали бы переговоры, означенные безработные дипломаты Учредительного собрания немедленно же предложили бы свои услуги для продолжения этих переговоров. Они, конечно, надеются таким путем привлечь на свою сторону армию» {16}.

Советские лидеры не осмелились прервать мирные переговоры; решили только противодействовать их форсированию немцами, возобновить требование перенесения конференции в Стокгольм, усилить агитацию против экспансионизма немцев с использованием «аэропланов через всю Германию», вести пропаганду и агитацию в пользу революционной войны. Эти постулаты 18(31) декабря были сформулированы Лениным в проекте резолюции Совнаркома, предусматривавшем также организацию армии и «оборону от прорыва к Петрограду» {17}.