Украинский Брестский мир - Ирина Михутина

9(22) декабря Совет народных комиссаров по предложению Сталина постановил освободить штабистов, за которых ходатайствовал член ВЦИК Василюк {44}. По его словам, «штаб арестован был по распоряжению Ставки за то, что отдал приказ двум тысячам украинских солдат вооружить текинцев (туркменская конница. – И. М.) и обстрелять Брянск» {45}, где, напомним, формировались советские отряды против Каледина.

4(17) декабря из Ставки в правительство действительно поступил материал об активизации остатков бывшего Текинского полка, который в ноябре вызвался сопровождать в походном марше на Дон Лавра Корнилова, освобожденного по распоряжению Николая Духонина из военной тюрьмы в Быхове. Но уже в начале маршрута в боях с красными полк понес большие потери, особенно в конском составе. Корнилов продолжил путь без сопровождения, отпустив текинцев в Черниговской губернии. Позже они обращались к правительству Украинской центральной рады с просьбой пропустить их на Дон, но Генеральный секретариат отклонил ее и распорядился направить текинцев в Новозыбков, поблизости от Брянска {46}.

Но похоже, это был не единственный наказуемый, с точки зрения большевиков, «грех» Украинского штаба. 7(20) декабря в Совет народных комиссаров поступило заявление от украинского гражданина из города Очакова Ф. А. Мишуровского, члена Украинского революционного штаба, избранного туда Петроградской краевой войсковой радой и проживавшего при штабе. Этот документ проливает некоторый, хотя и не полный, свет на вопрос о том, что в конечном счете помешало выполнению благопожелания советского правительства вернуть на Украину исторические реликвии.

Заявитель поведал, что в ночь с 6 на 7 (19–20) декабря к нему явились члены Военно-Революционного штаба и произвели в жилище обыск. «Причем отобраны у меня бумаги, – продолжал Мишуровский, – данные мне на получение реликвий Украины, подписанные народными комиссарами, пропуска в Зимний и Мариинский дворцы, отобрана подписка о неотлучке из помещения впредь до отправки меня штабом в Киев с особым… нарочным конвоиром, т. е. я был объявлен арестованным впредь до отправки в Киев под конвоем» {47}. Автор далее рассуждал, что раз Украина объявила себя самостоятельной республикой, то «обыски, аресты и высылки украинцев, живущих на территории России, должны ведаться представителями российской советской власти», а не украинской войсковой радой, и просил «сделать немедленное распоряжение о защите [его] с женою личности и жилища от украинских опричников» {48}. Иными словами, доверенные лица киевского правительства, очевидно, предпочли применить самоуправство к своему политически отклонившемуся влево товарищу, чем допустить эффектный пропагандистский ход большевиков по передаче через него украинских реликвий. (Сообщая о событиях 7(20) декабря в Киев по прямому проводу, атаман Байздренко, члены штаба Жук и Василюк предложили правительству Центральной рады «протестовать против нарушения основных норм международного права фактом ареста делегации, призванной заняться обсуждением условий мирного разрешения конфликта между Радой и СНК», требовать от последнего извинений и, в предвидении военных действий, озаботиться «эвакуацией на началах взаимности гражданского населения и войсковых частей» и так далее. В противном случае, «без соответствующего удовлетворения», штабисты не считали возможным нести свои обязанности {49}.)

Мишуровский же со своей стороны постарался остудить накал страстей, только обозначив психологическую атмосферу в украинских «верхах» и солдатских «низах». «Мой совет, совет старого стреляного революционера, – не без юмора написал он в заключение, – вести с Киевской Радою дипломатические переговоры возможно миролюбивее и посылать на Украину возможно больше революционных украинцев – матросов и прочих солдат хорошо вооруженными отрядами, с которыми и я с удовольствием поеду, раз если нашему штабу так хочется, чтобы я уехал в Киев» {50}. Прошло совсем немного времени, прежде чем стало ясно, что украинизированные полки и корпуса, перевода которых так настойчиво добивались киевские политики, не станут защитой Центральной рады от большевизма. «Большевистская пропаганда так затуманила головы этим „сынам Украины“, что… они провозгласили нейтралитет и не захотели бороться за украинское дело», – писал в своей книге И. П. Мазепа, украинский социал-демократ, возглавлявший правительство Украинской народной республики в 1919–1920 годах {51}.

Но пока большевистское руководство было не на шутку встревожено неубывающей напряженностью отношений с правительством Центральной рады, вызванной прежде всего разногласиями по проблеме Дона. 8(21) декабря в «Правде» были опубликованы переданные 6(19) декабря через Украинский штаб условия Генерального секретариата и ответ на них Совета народных комиссаров. Публикация сопровождалась статьей Сталина «Генеральный секретариат Рады и кадетско-калединская контрреволюция», в которой нарком писал о «неприлично вызывающем тоне Винниченко и Петлюры… их сомнительной позиции прямой поддержки Каледина и Родзянко против трудового народа России» и так далее, напоминая, что «Советы вынесли всю тяжесть революции. Советы – оплот и надежда революции. Разоружать Советы – это значит предать революцию во имя торжества Калединых и Родзянок. Генеральный секретариат разоружил войска революционных Советов… как делали это Корнилов и Керенский… в угоду врагам революции. Генеральный секретариат не пропускает революционных войск против Каледина – в этом дело».

В те дни центральный партийный орган выходил с аншлагами на первой полосе на украинскую тему. «Почему надвигается столкновение с Радой? – читаем в номере за 9(22) декабря. – Только потому что Рада, обманывая украинский народ, вошла в союз с калединской контрреволюцией и во всей России хочет установить режим буржуазной власти». В Киеве разоружили революционные части, но почему не разоружили казаков, которые учинили потом бойню под Ростовом, – задавался вопрос в редакционной статье того же номера под заголовком «Суть дела», и далее ставился «диагноз» украинской политике: «Каледин идет всю Россию завоевывать для кадетов, а Рада добивается образования для всей России нового правительства на началах иных, чем образован ныне Совет народных комиссаров. И Каледин, и его союзница Рада ведут всероссийскую, а отнюдь не украинскую и казацкую политику. Хотят всю Россию лишить права на социальное самоопределение. Конфликт не национальный, а классовый – это суть».

В ином ключе было составленное Сталиным обращение «К украинским рабочим, солдатам, крестьянам, ко всему украинскому народу», подписанное еще именем ВЦИК Советов, Всероссийского крестьянского съезда, Петроградского совета и других организаций. Сталин взывал: «Братья украинцы! Враги вашей и нашей свободы хотят разъединить нас. Центральная Рада нанесла удар нашей революции. Контрреволюционное движение, начатое на Дону, Центральная Рада в насмешку над здравым смыслом объявляет движением в пользу „самоопределения Дона“». Наряду с обличительной риторикой в этой публикации присутствовала и вполне определенная практическая цель. Напомнив, что «прежде Центральная Рада посылала в Петроград делегации к Керенскому… и терпеливо сносила издевательства над этими делегациями… но не сделала ни одного шага, чтобы войти в соглашение с правительством рабочих и крестьян» {52}, автор явно приглашал украинских деятелей к новому разговору ради сближения.

Петроградские украинцы оценивали озабоченность большевиков как показатель их слабости, заранее дающий Киеву все преимущества. «Настроение Смольного под влиянием ответа Рады подавленное. Возможны уступки», – передавал в Киев Василюк. Подобным образом подбадривали киевское руководство атаман Украинского штаба Байздренко и член штаба Жук, сообщая в разговоре по прямому проводу 11(24) декабря (датировка – по содержанию), что отколовшаяся часть крестьянского съезда «отдала свои симпатии Раде» и что «в среде комиссаров… чувствуется неуверенность и даже растерянность, каковые проявляются в быстрой готовности и даже стремлении найти пути и способы разрешения кризиса» {53}.

«Конфиденциально мы считаем соглашение возможным, ибо рассматриваем борьбу как чреватую тяжелыми последствиями для дела революции и мира», – откликнулись на это генеральные секретари не лишенным демагогии заявлением. В переданном ими длинном перечне «основ соглашения» не было заметно готовности к компромиссу. Главный, с точки зрения большевиков, предмет урегулирования украинцы отводили на задний план и предлагали обсуждать после и лишь в зависимости от принятия всех их требований: «Вопросы о борьбе с контрреволюционными элементами, кто бы они ни были, желательно разрешаются также по соглашению непосредственно после разрешения вопроса о войске и федеративной связи. Немедленное официальное, особым актом, признание Украинской народной республики и федеративной связи с ней со стороны народных комиссаров». (Об этих украинских условиях было сказано в первых пунктах: «отмена всех приказов и постановлений народных комиссаров и их агентов против Рады и ее войск, немедленный пропуск всех украинских войск на Украину… увод всех войск территориально неукраинских из Украины как с фронта, так и из тыла, установление федеративной связи между ГС и СНК» {54}.)