Токката и фуга - Роман Сергеевич Богословский

выпустила 3 полноценных альбома, а вышеозначенная песня вошла в альбом The Works 1984 года, и это был уже одиннадцатый (!) альбом в истории группы, Кончита. Заметь, столько сделав для мировой музыки, Фредди Меркьюри позволил себе только усы, парик и грудь, дорогое! А ты, не сделав ничего, кроме мейкапа и длинных ресниц, позволило себе еще и бороду! Может, переслушаешь пару альбомов Queen и возьмешься за дело, вместо того чтобы ломать голову над тем, сесть тебе в сортире или стоя мочиться, фрау Вурст?

Кстати, дорогое, относительно участий в рекламных кампаниях я ведь не шутил. Да и ты зря времени не теряло – стало лицом одного известного австрийского банка. Слышал, слышал, мои поздравления. Оно и верно – перед лавиной денежной массы понятие половой принадлежности обнуляется, уступая место глянцевым трансгендерным божкам с расщепленным сознанием. Те, кто тебя пригласил возглавить рекламную кампанию банка, это хорошо понимают, но вот понимаешь ли ты – это большой вопрос. Нервничать тебе нельзя, слишком трогательная, поэтому думай, что попала на билборды за красивые глазки.

Проще говоря, Кончита, чем больше мальчики и девочки будущего станут походить на тебя, с каждым последующим поколением все усредняя собственный пол, тем больше создадут ликвидности и процентов по кредитам. А вот почему оно так – над этим я предлагаю подумать тебе самой, уже большое девочка.

Теперь о вечном и великом. Кончита, ты было предсказано, известно тебе сие? В 1984 году, о котором писал Джордж Оруэлл и в котором вышла песня I want to break free, о которой я писал выше, в Париже от СПИДа скончался пророк, который сделал многое для твоего появления на голубых экранах. Звали его Мишель Фуко, дорогое. Он был ярым оппозиционером и ниспровергателем традиционной психиатрии и предвосхитил эпистему (словечко тоже он придумал), в которой ты будешь занимать первые места и снимать последние сливки с остатков разума человечества, податливого и размягченного, словно протухший кефир.

Нет, дорогое, я вовсе не считаю психиатрию наукой наук, но то, что обращаюсь в письме к тебе в среднем роде, это… да все нормально, фрау Вурст. Просто будешь посвободнее – отнеси цветочков к могиле философа-пророка. И непременно в образе ОНО, Фуко оценит, будь уверено. Да! Чуть не забыл – к земляку-то зайди тоже. К доктору Фрейду. Где находится древняя этрусская чаша с прахом, сказать, или ты знаешь? Не стоит забывать пророков, дорогое, не хорошо это. Есть! Есть они в своем отечестве. И ты живое и трепетное тому подтверждение.

Ну а у нас, Кончита, все хорошо. Боремся с коррупцией, рассуждаем о войнах и мирах, смотрим фильмы, читаем газеты, слушаем эхо различных радиостанций. Со дня на день ожидаем снега, который, как известно из мифов прошлого, скрывает ненадолго землю, погрязшую в грехах и пороках, под чистым и серебристым своим покровом.

Знаешь, Кончита, я хочу тебя попросить. Когда у вас там в Австрии темнеет и выглядывают звезды? В общем, когда стемнеет, подойди к окну, и Томас пусть вместе с тобой подойдет. Возьми его за руку – крепко-крепко. Закройте оба глаза и представьте снег. Много-много снега! Сугробы по пояс. А еще – ледяную горку и снежную бабу с морковным носом и глазами-угольками.

И дети, Томас. Представь гомонящих веселых детей с красными щеками и инеем на ресницах. Представил? Много-много детей, играющих в снежки. Мальчики и девочки, Томас. Это будущие мамы и папы, поверь мне. Это мужья и жены, это счастливые семьи. Представь это в своей далекой Австрии, пойми и прими. И рви парик свой, топчи его, окаянный. И брейся, брейся. Можно с порезами. Можно и нужно до крови, до мяса. И прослезись – поможет, гарантирую. А потом 200 граммов виски – и спать. Утром все будет хорошо, вот увидишь. Утром ты наденешь джинсы и свитер. И пойдешь петь другие песни…»

Девушка с усами закончила читать.

Гости взорвались смехом и аплодисментами.

Томас-Кончита рвал листы, отправляя на ветер по одному клочку.

– Я знал, что вам понравится, – кричал он в экстазе, – мальчики и девочки, играющие в снежки! Мальчики и девочки!

Кончита-Томас перевела дыхание, выбросила последний клок бумаги, закричала:

– Можно остановить прогресс?

– Нет! – заорала толпа.

– Есть в современном обществе мальчики и девочки или есть просто дети?

– Есть просто дети! – кричали гости фанатично.

– Каждый волен решать, кто он?

– Каждый волен решать, каждый свободен! – Улыбок на лицах в толпе уже не было. Люди больше напоминали стадо коров под глубоким гипнозом.

– А теперь в знак нашей солидарности – целуйтесь! Мужик с мужиком, женщина с женщиной! – крикнул Томас-Кончита.

Дмитрий с удовольствием притянул к себе Андрея, стал целовать его – страстно, мокро.

Все целовались со всеми, похотливо извиваясь.

– А теперь самое главное, вносите! – истерично завопила Кончита-Томас.

Под общее улюлюканье, под чавканье поцелуев, под сладкие стоны, из отеля вынесли портрет Александра Дугина и водрузили его на барную стойку.

Томас-Кончита визгливо заорал:

– Наполните бокалы ваши мочой!

Гости стали мочиться в стаканы, бокалы из-под вина, в фужеры, в пивные бокалы.

Кончита-Томас обворожительно глянула на Дмитрия, пропев красиво:

– Дмитрий, поможешь мне завершить ритуал?

Дмитрий широко улыбнулся, стал расстегивать свои джинсовые шорты.

Томас-Кончита, виляя бедрами, стянул джинсы и трусики-бикини, улегся на стол, на котором только что стоял, привычным движением развел ягодицы.

Толпа неподвижно стояла – каждый с собственной мочой в руках.

Как только Дмитрий вошел в певца и тот издал свое сладкое «ах», гости бросились к портрету Дугина и стали выливать на него мочу, каждый из своего стакана.

Стол, на котором лежал трансвестит, ходил ходуном и гнусаво скрипел.

Кончита-Томас сладострастно охала, закатив глаза.

Толпа орала, визжала, лила на портрет Дугина мочу, швыряла в него пустую тару. Два бокала разбились, кто-то поранил о стекла ногу, на полу возле бассейна появились кровавые следы. Через минуту еще четыре пары мужиков и несколько пар загорелых красоток трахались у всех на виду. Остальные плевали в портрет, били его, орали с ненавистью:

– Поганый фашист!

– Бородатая свинья!

– Будь проклят!

– Ты у меня еще сосать будешь, сука!

Томас-Кончита содрогался под Дмитрием, безумно улыбаясь, облизывая губы длинным языком, размазывая вокруг них помаду.

Хлесткие удары мускулистых ляжек Дмитрия о ягодицы Кончиты-Томаса уносили сознание Андрея все дальше и дальше – в жаркий блевотный туман.

Мутнеющий взор его выловил сосредоточенное лицо Гюль, издалека наблюдавшей за происходящим.

Глаза его закатились, он подался вперед, выпал из кресла и, потеряв сознание, упал на пол.

Андрей открыл глаза уже в номере. Увидел испуганного Дмитрия и врача.