«Если», 1993 № 10 - Мишель Демют

Известный английский философ Томас Гоббс оценивал жизнь человека как «уединенную, несчастную, отвратительную, звероподобную и недолговечную». Спустя три с лишним столетия это сгущенно мизантропическое определение можно было бы в какой-то части оспорить. Но любопытно, что американские исследователи старости Т.Биксон, Л.Пепло и другие дополняют эту характеристику так: мол, старик Гоббс, в общем-то, прав, но XX век внес одну поправку — жизнь, увы, еще и продолжительна. «Увы», потому что речь идет о болезнях и немощи, сопровождающих завершающий отрезок жизни, об опустевшем почтовом ящике, молчащем телефоне и мыслях о неотвратимости смерти. Все та же ветхозаветная проблема: почему Бог одинаково неумолим и к непорочному и виновному?

Действительно, человек стал жить дольше. Средняя продолжительность жизни за последние три столетия заметно увеличилась. Шестидесятилетие, по решению ООН, принятому в 1980 году, стали рассматривать как границу, когда население переходит в группу «пожилых», а отсчет «престарелых» начинается от восьмидесяти лет. В средние же века, например, люди редко перешагивали тридцатилетний рубеж, и в описаниях того времени 50- летнего мужчину называют «человеком преклонного возраста».

Сравнительная долговечность человека даже сегодня вызывает удивление. Айзек Азимов писал, что, если деревья и черепахи платят за свое долголетие пассивной неподвижностью, то человек-то всю жизнь суетится и тем не менее ухитряется пережить и лошадь (живет 40 лет), и слона (70). Однако людям этого мало. Мы ищем способы, как продлить жизнь, отложить смерть, так сказать, в долгий ящик… Уже не фантасты, а биологи, врачи предрекают победу над старением (Алекс Комфорт, английский геронтолог: «Мы непременно справимся со старением»). Оптимизм и подкрепляется, и опровергается различными теориями старения, в которых слышится тиканье «гормональных часов» и ход «генетических», ведут свою подтачивающую работу «свободные радикалы» и токсины. И кто сегодня не знает рекомендуемых учеными способов, как притормозить это движение к смерти: физическая активность, умная диета, снижение температуры тела…

И так, на наших глазах готовится решающий штурм. «Последний же враг истребится — смерть», — библейское изречение приводят в своей книге «Да сгинет смерть!» Дж. Курцмен и Ф.Гордон. С умеренностью и осторожностью разбирают они классические доводы «за» и «против» слишком долгой жизни людей. Несколько упрощая, можно свести эти аргументы к следующим:

Скептики: Прокормим ли, обогреем растущее человечество?

Оптимисты: Пищи и энергии хватит на всех. Повысим урожайность культур, применим новые технологии, разумно используем ресурсы, энергию Солнца…

Скептики: Что будем делать со стариками? К концу века люди старше 65 лет составят в США примерно четвертую часть населения. Во что обойдется медицинская, социальная помощь, если только одна операция по пересадке сердца стоит 50 тысяч долларов?

Оптимисты: Геронтологи не просто продлят жизнь, они сделают ее полноценной и в поздних возрастах, а значит, расходы на лечение и социальную помощь уменьшатся…

Скептики: Нация, где преобладают избиратели-старики, постепенно собьет политический курс вправо; того и гляди, в президенты будет избран какой- нибудь «старый служака», чтобы вернул им «старое доброе время».

Оптимисты (и первый среди них — геронтолог Р.Батлер, автор нашумевшей книги «Зачем долго жить? Старость в Соединенных Штатах Америки»): Опасения беспочвенны, энергия молодых должна поддерживаться мудростью стариков; не зря же большинство американцев «третьего возраста», как показали опросы, были против войны во Вьетнаме.

К слову, сомнительному аргументу Батлера можно противопоставить библейский сюжет: ложная верность преданию, неспособность открыться истине привели старейшин народа в ряды насмехавшихся над распятым Христом…

Скептики: Дискомфорт от сознания неизбежности собственной смерти, быстротечности жизни в немалой степени стимулирует творчество художников, изобретателей, честолюбие политиков. Неизвестно, как повлияет сознание возможности чрезмерно долгой жизни — или даже отсутствия смерти — на психику, мировосприятие человека.

Оптимисты: Будем развивать таланты, менять профессии, решать проблемы экологии, совершенствовать человеческий род…

Нетрудно заметить, что вопросы, в той или иной мере касающиеся философских, нравственных аспектов бессмертия, вызывают растерянность оптимистов. Надежность систем организма можно, хотя до определенного предела, совершенствовать. В клиниках наподобие той, что создал в свое время в Швейцарии эндокринолог Пауль Ниханс, можно если и не дарить вечность, то по крайней мере эффективно омолаживать (его знаменитые пациенты и впрямь жили долго: папа Пий XII до 82 лет, Т.Манн до 80, С.Моэм до 91, Б.Барух до 95, сам Ниханс до 89 лет — он скончался в 1971 году). Но как быть с ментальностью, с отношением к жизни и смерти, к будущему, если смерти нет? Известный отечественный геронтолог В.В.Фролькис убежден, что бессмертие было бы мучительным для человека, пагубным для общества, которое на том и стоит, что каждое поколение обновляет жизнь. Что касается стремления продлить жизнь, то, по мнению ученого, речь должна идти не об удлинении периода дряхлости, а о несравненно более важной и сложной задаче — улучшении качества жизни. Иными словами, достигнув старости, сохранять здоровье, достаточную работоспособность, интерес к окружающему.

Но в это понятие — качество жизни — нужно непременно внести и новое осмысление бытия, чтобы найти в самой его глубине, по словам С.С.Аверинцева, «таинственную, неразрушимую и необъяснимую Радость». Трагическая ситуация со старыми людьми в нашем отечестве состоит в том, что они этой радостью обделены, и не по душевной неразвитости или слабости мировоззренческой рефлексии, а изначально, так сказать, запрограммированы на внутренний крах на закате жизни. С малых лет мы, безусловно, ангажированы историей, общественными учениями и утопиями, химерами борьбы, и когда перспектива рушится, старые идеалы развенчаны, а новые принять нет ни сил, ни желания, ни времени, то личность оказывается в ситуации катастрофы, пустоты. Утрата смысла жизни, который определялся по историческому сценарию, оказавшемуся блефом, порождает экзистенциальный вакуум, как назвал драму пустоты бытия австрийский психологи психотерапевт Виктор Франкл. Главный упрек он предъявляет не личности, но государству, обществу, долгие годы отучавшему и отлучавшему людей от ответственности за поиски реального смысла жизни. Кстати сказать, сам Франкл, прошедший в годы войны нацистские концлагеря, казалось бы, мог с полным основанием говорить о решающем значении объективных обстоятельств, лишающих человека выбора, однако он мужественно апеллирует к свободе и ответственности индивида при любых формах внешнего угнетения.