Маленькая повесть о двоих - Юрий Ефименко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
—◦Я не могу тетю Офелию играть.
—◦Вот как,◦— почти насмешливо сказал Иэгарев, растерявшись.◦— Да уж — никакой тети тебе не сыграть… А ты вырастешь, и у тебя будут дети…
—◦Не знаю.
—◦Будут. И — дочь. Она за тебя сыграет Офелию. Она сможет.
—◦Она сможет,◦— согласился Витька.
—◦Вот видишь…◦— беспомощно и очень задумчиво проговорил Иэгарев.
Неизбывная актриса Изгарева. Когда он встречал ее после спектакля в артистическом подъезде, она обегала с их гремящей железной лестницы вприпрыжку, смеющаяся, с авоськой — днем забегала в магазин — и бросалась к нему, как будто сто лет не виделись, а в такси плакала и обещала уйти из театра. Но укладывая Витьку спать, говорила ему, что у нее был обычно-преобычный день, зато как всегда — она понижала голос до заговорщика — ее провожал легкий шелест. Сразу как занавес закрывает их, всех актеров, сразу приходит тихий, легкий шелест. Он зовет, чтобы кланяться. Он очень красивый и добрый. И его она очень слушается. Пока он приходит и зовет ее — она ни за что не уйдет из театра.
Все говорили, она была актрисой хорошей. Иной раз смелые рецензенты писали — талантливая. А все это чепуха. Прежде чем говорить о таланте, так сказать, профессиональном, надо самого человека разглядеть. Она была в общем-то плохой актрисой — хорошо играла только нравившиеся ей роли, и не у всякого режиссера, сердилась и спорила на репетициях. И за глаза некоторые ее признавали взбалмошной, вздорной. Но если кто-то с таинственно-непостижимой, дружеской то есть, услужливостью передавал ей отзывы некоторых, она очень хохотала. «Да здравствуют некоторые! Идеальное зеркало на земле! Говорят — дурочка, так значит, ты самая умная на свете! Говорят, скучная — интересней тебя и не придумать!»
По-настоящему у нее был всего один талант, зато самый лучший — она умела любить совершенно каждый день, даже явно паршивый. «День — это время, время — жизнь, ну а жизнь — мы ей пятки должны лизать беспрерывно, что она есть и что дана тебе, неблагодарному!» — сердилась она, если допекали нытьем.
Однажды ей подарили в день рожденья а ля иконку — ее лик со словами, выписанными старинной вязью, Януша Корчака, что надо уважать каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится, и это всегда всерьез, раненая минута станет кровоточить, убитая — тревожить призраком дурных воспоминаний. Как раз то, что она всем доказывала.
Ее талант — все, что заставляло ее смеяться (а смеялась — не захохотать следом было бы совестно), и все, что заставляло ее грустить (минуту-другую, не больше, потому что она была бесподобно неунываема).
Она была…
Иэгарев встал и принялся ходить по комнате. Витька следил за ним, как следят за игрой в настольный теннис: голову вправо — влево, влево — вправо. Минуя стеллажи, Иэгарев проводил пальцем по корешкам книг, и палец трещал, будто палка об решетку изгороди.
—◦Витька, ты знаешь, какую мы шутку с тобой сделаем…◦— взволнованно сказал он и чуть помолчал.◦— Сходим в театр! И посидим немного, пока никого нет. И почему тебя не сводили в театр ни разу?
—◦Потому — я мешал бы.
—◦Кто это тебе говорил? Я?
—◦Да.
—◦Сходим.
Из-под пола — они жили в достаточно современном доме, с отличной прослушиваемостью — вдруг повалили клубы зверски-багровой музыки. Заработал стереофонический магнитофон: бандит и взломщик стен и тихих соседских вечерних отдохновений, заведенный Кукобарой, парнем самых последних молодых лет, которого прозвали этим попугайским именем за щедро яркие туалеты и мерзкую бородку — маленькая бородка, слитая с усами.
Витька подбежал к окну — шизу, у подъезда, стояли двое «Жигулей», из одной машины нежные модные женщины вытаскивали тяжелые гастрономовские пакеты и щебетали оживленно, а из-за руля другой величественно восставал обалденно счастливый человек, мужчина во цвете лет, владелец этой машины и устоявшихся взглядов на некоторые наиболее важные вещи: автомобили, заработок и женщин.
—◦Хочешь быть таким?◦— Иэгарев кивнул на него.
—◦«Малину» привезли?
—◦Да, к этому секс-больному.
—◦Он не вылечился?
—◦Кретины не вылечиваются. Тащи молоток — побарабаним ему в батарею: пусть сбавят на полтона.
Напоследок, оба уже лежали в постелях, Витька опросил через всю квартиру и сквозь темноту:
—◦А можно и в школу ходить, и в театре играть?
—◦Ладно, с учительницей договоримся,◦— с подтекстом «засыпай-ка скорее» ответил Изгарев, слегка вынырнув из своих мыслей.
Удивительная моя, удивительно прекрасная актриса Изгарева! Когда встречал ее после спектакля, она обегала радостно с гремящей железной лестницы, а в темной кабине такси, между огней опустевших улиц плакала и стучала кулачком по его плечу:
—◦Сыграю Офелию и уйду! Я такую Офелию сыграю — у всех мозги лопнут!..
Директор театра — это наш маленький бог. Среди таких же маленьких, средних, а также и больших — у них там целая иерархия. Имеет свой Олимп и свои неоспоримые, божеские права. Конечно, театр вполне театром делает перво-наперво спаянный, дружный режиссерско-актерский коллектив, немалое, значение имеют и работники гардероба. Конечно, главреж тоже держит себя солидно и примадонны некоторую свободу себе позволяют. А все решает — директор. О чем тут еще говорить? Ну, а нашим директорам сплошь и рядом семи пядей во лбу не занимать.
На дверях его кабинета самая заметная табличка. Внушает. Но Изгарев уже — еще состоял в среднем возрасте, детского страха давно не было, а крайне взрослого почтительного восторга, что ему позволено запросто туда войти,◦— тем более.
Изгарев с дирекцией находился на дружеской ноте. Иногда он писал рецензии, в редакциях отмечали, что, между прочим, получается неплохо, и заказывали. А иногда дирекция по-приятельски обращалась: знаете ли, в спектакль вложен огромный труд всего коллектива, столь огромный, что, если пройдет незамеченный, было бы очень обидно… Всякий раз для Изгарева было важно, чтобы жена совсем не играла или — такую роль, что ее вклад в этот коллективный труд можно оставить без внимания. Производственная рецензентская этика.
В кабинете кроме директора он застал главрежа и еще одного режиссера, просто режиссера. Не дав им опомниться и принять достойный, траурный вид, Иэгарев заговорил о постановках театра в этом году и — прошлых лет, и — других театров, чтобы уверенно заключить — на сцене совсем нет самых искренних и глубоких актеров: детей. Которые бы играли себя — детей.
—◦Санта Мария!◦— обращаясь ко всем, волнительно воскликнул главреж, утонченный интеллигент, закрытый большими замутненными очками.◦— Он вообще когда-нибудь это видел? Хоть один аналог в мировом театре знает? Согласен, дети экспрессивней, но мне экспрессии, извольте, хватает и от наших ведущих актеров. Не устраиваю! Не нравлюсь!.. Ну пожалуйста, Центральному детскому, вероятно, стоит задуматься — может быть, творчески обогатятся. А нам что?
—◦Насколько известно,◦— счел необходимым высказаться директор, он заговорил солидно и в то же время с обольстительной вежливостью,◦— Шекспир не писал детских ролей!
Все три театральных работника разом улыбнулись, один прекраснее другого. Разумеется, скромнее всех — сам директор.
—◦Именно,◦— подтвердил главный режиссер.
—◦По-моему,◦— срочно прибавил режиссер, который просто,◦— таких пьес вообще нет: взрослым о детях!
—◦Можно поставить «Сережу» Пановой,◦— убежденно настаивал Иэгарев.◦— Это написано для взрослых.
—◦Так-то оно так,◦— с недоразвитой глубокой мыслью отозвался главреж.◦— И как же?
—◦Все действие на мальчике, который своими оценками, мыслями и чувствами судит взрослых и учит их очень важному — быть умными. И напоминает, что воспитывать человека — дело сумасшедшей ответственности…
—◦Я вас понял,◦— деликатно перебил главреж.◦— Но театр не филиал клуба для молодых родителей. Зачем нам?
—◦Это нужно всему театру, всему. Вы не замечаете его некоторую ущербность? Ваши матери и отцы живут без детей, будто бы их и не было или они сразу взрослые. В жизни мы все по колено в детях, одиночки и бездетные семьи — это ненормально. У театра все наоборот. Явная искусственность, заданность для драматурга, который и рад бы, может, а нельзя. Не принято. Кино это преодолело, а театр завяз. Вот что главное, хотя начал думать с другого.
—◦С чего?◦— спросил кто-то из присутствующих, должно быть, чтобы уразуметь, зачем же все это Изгареву.
—◦Недавно сын сказал, что хочет играть. Пришел и сказал.
—◦Ну, если мы все потащим своих детей на сцену!..◦— совершенно удовлетворенно воскликнул директор.
—◦Он хочет мать заменить!◦— вступился Изгарев за сына и за себя, в конце концов: терпеть не мог унижения неправдой.◦— При нем так часто твердили: незаменимая Изгарева, самая нужная людям, ни за что не уходи — театр осиротеет!..