О дереве судят по плодам - Василий Шаталов

О дереве судят по плодам

ПОВЕСТЬ О БАШЛЫКЕ

«О дереве судят по плодам».

Туркменское село Евшан-Сары я полюбил давно, еще до того, как познакомился с ним.

Вначале нравилось только название. Мне всегда казалось, что в нем, в этом легком названии, таится что-то приманчивое и загадочное. Но что именно? — я, как ни ломал голову, разгадать не мог.

«А не связано ли оно с легендой?» — подумал я однажды. Такое предположение мне особенно было по душе. Дело в том, что я очень люблю легенды, в которых почти всегда есть отзвук какой-нибудь старой драмы или далекого, подернутого дымкой времени, грозного исторического события. Может, поэтому и чудятся мне эти самые легенды чуть ли не в каждом названии города, села, старинной крепости, заброшенного в пустыне колодца.

Вышло так, что я долго раздумывал над тем, что же скрывается за названием села? Даже спрашивал у знакомых. Но никто так толком и не ответил. Разумеется, можно было бы поехать в село и все узнать на месте. Но поездка ради одного лишь названия казалась мне неоправданно легковесной.

Прошло еще немало времени.

И вот недавно, совершенно случайно, я познакомился с молодым поэтом, уроженцем Евшан-Сары. Первый вопрос, который я задал ему, касался названия села.

— Ну, как же мне не знать, что значит Евшан-Сары, — со сдержанной обидой сказал поэт. — У нас ребенка спроси, и тот знает.

Я рад был этому ответу и подумал о том, что вот, теперь-то наверняка услышу настоящую восточную легенду об удивительной истории села. Увы! Поэт не оправдал моих надежд.

— Старики утверждают, — начал он, — что наше село появилось много веков назад. Село делил арык. На одной стороне жил могучий и веселый богатырь. Евшан, на другой — вечно понурый и худой, как кочерга, дайханин Сары. Разница между ними была настолько велика, что даже жители соседних сел знали их в лицо. Вот эти-то двое и дали название нашему аулу!

Поэт рассказывал скучные вещи, но по голосу и блеску глаз я видел, что село свое он любит и гордится им.

— Ну, что бы еще рассказать? — раздумывал он вслух. Помолчал малость. Потом решительно и весело сказал: — Я не ошибусь, пожалуй, если скажу, что это — одно из самых древних и знаменитых сел в долине Копетдага! Сошлюсь на летопись средних веков: даже она о нем упоминает. Можно предположить, что существовало оно и в эпоху парфян, и задолго до них.

Кстати, о Нисе — столице парфян. Занимала она две расположенные рядом крепости на двух крутых останцах, у самой подошвы горного хребта. От нас до Нисы — рукой подать. Если в погожий день смотреть на юг, туда где горы, то можно увидеть и темные холмы, и крепостные стены парфянской столицы. На этих холмах давно уже ведутся раскопки. Надо сказать, что археологам крупно повезло. Они нашли, например, остатки античных зданий, ритуальные кубки из слоновых бивней — ритоны, мраморные статуи, фрагменты керамических изделий. Но самой неожиданной находкой был огромный архив, хранившийся в царских кладовых. Он представлял собою груды черепков битой посуды, в основном кувшинов. На каждом таком черепке был короткий, на непонятном языке текст![1] Но ученые прочли их, и письмена, молчавшие тысячи лет, заговорили!.. Это были деловые расписки о принятом вине из расположенных поблизости селений. Обмакнув тростниковую ручку в чернильницу с тушью, царский приемщик ставил на черепке свое имя и название виноградника. Таким образом стало известно несколько новых парфянских имен: Михредат, Вахуман, Роштан. Не кажется ли вам, что имя Евшан, уже знакомое нам, весьма напоминает имена парфянских «счетоводов». Были ли данниками парфянских царей и наши предки? Сказать трудно. Но есть основание предполагать, что — были. И так же, как соседи, везли вино ко двору Аршакидов[2]. Плохого вина, как известно, цари не пьют. Значит, уже и тогда славилось оно. Да и теперь его слава не меньше! Лучшее вино Туркмении, получившее мировое признание и множества золотых медалей на международных выставках, носит имя нашего села. А все дело в винограде. Какой виноград — такое и вино. Уверен, что винограда, который был бы равен нашему по сладости и обладал бы таким же изумительным вкусом, на свете нет. Никогда так высоко не взлетала и слава нашего колхоза, созданного полвека назад. О том, как из самого захудалого, нищего хозяйства он превратился в одно из самых передовых и знаменитых и о том, чьи заслуги в этом особенно велики, можно написать роман, повесть, поэму. Вы ведь тоже — писатель. Может, попробуете написать что-нибудь о нашем селе. Материала так много. И какого!..

Не скрою, последние слова поэта взволновали меня и я в тот же день отправился в Евшан-Сары. Собственно, к этому призывала и народная мудрость: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Места, более бойкого и оживленного, где расположено село, трудно себе вообразить. Мимо него, сотрясая землю, день и ночь проносятся поезда, катится вдоль сверкающих рельсов плотный поток автомашин.

А за железной дорогой — зеленая стена непроницаемых шелковиц; они наглухо заслонили Евшан-Сары от грохота поездов, от изнуряющего солнечного блеска и желтого заводского дыма.

…Многие машины — с грузом и без груза, — проскочив дорожный переезд, въезжают под арку колхозных ворот и мчатся по светлой бетонной полосе, обсаженной кленами и туей. В обе стороны от этого зеленого коридора, за сплошной шеренгой деревьев — каменные дома длинных и ровных улиц.

Такие же деревья обступили и белое здание колхозного правления. У самого входа — портретная галерея передовиков — так выглядит здесь доска Почета. Я долго вглядывался в каждую фотографию, выставленную на ней, прочитывал под ними каждую подпись и вскоре убедился, что и портреты могут рассказать о многом.

Застенчиво и лукаво смотрели на меня с доски Почета юные доярки, работницы птицефабрики и томатно-консервного завода. Там же я увидел продубленные всеми ветрами пустыни сухощавые, почти черные лица чабанов, веселые взгляды овощеводов, конюхов, трактористов, агрономов, мирабов, стригалей, виноградарей. Что ни лицо — то профессия, судьба, биография. Доска Почета говорила о том, что Евшан-Сары — это уже не то село, жители которого когда-то ковыряли землю деревянной сохой — омачом и вечно изнывали от жажды, жизнь их в корне изменилась и даже колхоз все чаще называют по-новому, более емко и справедливо: аграрно-промышленный комплекс. Короче говоря, доска Почета подстегнула мое любопытство.

Было еще довольно жарко. Отойдя от портретной галереи, я вошел в здание колхозного правления, где было прохладно, уютно и тихо. В коридоре справа я увидел дверь с золотой табличкой, которая вела в кабинет председателя.

Бегенч Ораков стоял за столом и с кем-то разговаривал по телефону. Я бегло окинул его кабинет. Он был просторен, но без «излишеств»: стулья вдоль стен да стол посредине. Позже выяснилось, что обширен он не ради того, чтобы польстить самолюбию башлыка[3] и не ради того, чтобы кому-то пыль в глаза пустить, а в силу необходимости: каждый вечер на планерки здесь собирается не меньше пятидесяти бригадиров, заведующих фермами, работников птицефабрики, томатного завода, механизаторов, транспортников, строителей, специалистов сельского хозяйства.

Бегенч Ораков был в небольшой аккуратной шапке из дорогого сура, цвет которого менялся каждую секунду и был неуловим.

Оракову было под пятьдесят. У него хороший рост, крепкие борцовские плечи и проницательный взгляд больших карих глаз. Одет он был в просторный костюм из светлой ткани, казавшийся слегка мешковатым. Этот костюм, давно уже ставший традиционным для всех колхозных руководителей, состоял из пиджака о накладными карманами и брюк, заправленных в брезентовые сапоги.

Мне показалось, что Ораков собрался куда-то идти и не ушел лишь потому, что его задержал телефонный звонок.

Поговорив по телефону, он снял шапку, опустился в кресло и сразу стал похожим на легендарного героя гражданской войны Григория Ивановича Котовского — такой же, как у комбрига, высокий лоб и такая же круглая, чисто выбритая голова.

Председатель молча смотрел на меня, ожидая, когда я начну разговор. Я выложил все начистоту, сказав, что приехал в колхоз, чтобы написать небольшой очерк для одного местного журнала. Меня интересуют люди и сдвиги в экономике колхоза.

— А за какой период? — тихо спросил Ораков.

— Мне хотелось бы взять время между двумя пленумами ЦК: мартовским и последним, состоявшимся в июле.

— Значит, вас интересует работа колхоза, примерно, за четырнадцать лет. Правильно я вас понял! — башлык внимательно посмотрел на меня и слегка улыбнулся.