Любовницы Пикассо - Джин Макин

– Кто этот испанец? – спросила она. – У которого отвратительная жена.

– Пабло. Пабло Пикассо. И Ольга – не такая ужасная…

– Художник? Это и впрямь Пикассо? – Ее нервозность вдруг сменилась любопытством. – Я думала, что он выше ростом: наверное, вровень с его картинами… Пабло Пикассо! – тихо повторила Анна. Она явно собиралась что-то добавить, но плотно сжала губы, чтобы не проговориться.

– Пожалуйста, Анна, принесите новый графин с водой. – Я направилась на веранду. – И не отвечайте на выпады Ольги. Держитесь подальше от нее.

Остальную часть вечерней трапезы, долгую и с несколькими переменами блюд за беседой между Пабло и Джеральдом и деловыми разговорами о подготовке художественных галерей к осеннему сезону, я провела почти в полном молчании, слушая и наблюдая. Мать Пабло ела медленно, едва успевая попробовать все и ни разу ничего не сказав. Когда она закончила, то сразу встала, улыбнулась сыну и удалилась в спальню.

Мы с Джеральдом остались наедине с Ольгой и Пабло. Симпатичное лицо Джеральда с волевым подбородком, озаряемое частыми улыбками, которые отражались в его голубых глазах; смуглый и черноглазый Пабло, более сдержанный в проявлении чувств, не считая этих замечательных глаз, невольно выдававших эмоции, – оба были красивы по-своему.

Немного успокоившись, я положила локти на стол и опустила подбородок на руки, слушая разговор Джеральда и Пабло о последних находках галериста Поля Розенберга, о предстоящем сезоне «Русского балета», о новой партитуре испанского композитора Мануэля де Фалья, о растущих ценах на краски и холсты – обо всех парижских делах, от которых мы хотели отделаться, когда отправились на юг.

Я попыталась утешиться тем, что никогда нельзя целиком и полностью скрыться от мира. Мы привезли с собой нашу жизнь и ее всевозможные аспекты. Но здесь у нас хотя бы было солнце, тепло и волны.

Через час все было убрано со стола, и мы перешли на веранду с кофе и коньяком. Хорошо было сидеть, смотреть на усеянное звездами небо, вдыхать аромат дикого тимьяна и слушать тихий разговор, похожий на фоновую музыку.

Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, радуясь средиземноморскому теплу, звукам океана и соленому воздуху. Мои загорелые дети, утомленные после долгих игр и забав, спокойно спали наверху. Я была довольна.

Пронзительный женский возглас «Merde!»[35], сопровождавшийся смехом в темноте, заставил меня удивленно выпрямиться. Мы все обернулись посмотреть, кто там.

Темноволосая женщина в вызывающем бордовом платье с вырезом почти до самой талии вышла на веранду с туфлей в руке.

– Вот, сломала каблук! – Она пожала плечами.

Я сразу же узнала ее по тому дню в студии Дягилева, когда Пабло отказался говорить с ней.

Ольга подвинулась к краю стула, готовая вскочить на ноги. «Она собирается убежать или напасть?» – успела подумать я. Но тут заговорил Пабло.

– Ирен. – Его тон был совершенно нейтральным, не выказывавшим удивления, радости или недовольства. Тон человека, скрывающего свои чувства.

– Я опоздала на бокал шампанского? – спросила она.

– Да, придется обойтись коньяком, – сказал Пабло. – Сара, Джеральд, это моя натурщица Ирен.

Ирен Лагю – худая, с энергичным лицом и кудрявыми черными волосами – была поразительной женщиной. Не красавицей в классическом понимании, но привлекательной в том смысле, что некоторые женщины как будто живут более полноценной и насыщенной жизнью, чем остальные. Они более отважные, более неугомонные, более страстные. Это проявляется в способности мгновенно краснеть или бледнеть, в огненном взгляде. У Ирен было лицо, которого она заслуживала, отражавшее необузданную энергию девушки, сбежавшей из дома в пятнадцатилетнем возрасте и уехавшей в Москву вместе с русским вельможей. А когда она вернулась, то привлекла внимание Пикассо и пробудила его страсть. Она отвергла его предложение, что было непростым испытанием для такого мужчины.

Пабло заслужил репутацию бабника и волокиты, но… он сам несколько раз оказался брошенным и отвергнутым. По моему мнению, мужчины оправляются от подобных вещей не так быстро и не полностью, как женщины, которые понимают, что просто должны жить дальше.

Отсюда и этот неприветливый нейтральный тон. Невежливый отказ встать со стула при появлении Ирен. Но я ощущала новую напряженность, совершенно иную по сравнению с той, что исходила от Ольги.

– Коньяк сойдет, если его достаточно, – сказала Ирен. – Пабло, я приехала из Парижа, чтобы мы могли закончить картину «Влюбленные».

Никто и не подумал спросить, как она нашла гостиницу. Должно быть, расспросила всех знакомых Пикассо в Париже, чтобы получить эту информацию.

Ольга резко вздохнула и задрала подбородок. Ее губы сжались в сердитую прямую линию.

Ирен проигнорировала ее и обратилась ко мне:

– Полагаю, вы миссис Мерфи? Я видела вас в мастерской Дягилева, вы рисовали полевые цветы. А вы Джеральд? Раз уж Пабло пренебрегает своими манерами!

Джеральд, который уже поднялся на ноги, обменялся с Ирен рукопожатием.

– Да, я тоже видела вас там, – пробормотала я. Ночь заискрилась новой и неожиданной энергией.

Бледная кожа и черные кудри Ирен заблестели серебром, когда на них заиграл лунный свет. Собственная зависть глубоко поразила меня. Я была совершенно убеждена в своем семейном счастье и довольстве, но у меня вдруг задрожали руки.

Я почувствовала себя деревцем под сильным порывом ветра, сотрясавшим его до корней. «Но ты же не хочешь Пабло», – внушала я себе. Я обманывала себя.

Почему я вообще ввязалась в эту глупую игру? Я ощущала смутное беспокойство и прилив неуемной энергии. Вот здесь мы жили в земном раю и все же были далеки от счастья. Ольга, с ее ревнивым характером, не могла обрести покоя, необходимого для счастья. Джеральд был так близок к счастью, насколько я могла представить, но всегда немного сдерживался. Пабло имел не большее отношение к семейному счастью, чем бык, готовый поднять на рога матадора.

А я? У меня в голове звучал недовольный голос матери, осуждавший меня, – некрасивая, плохо образованная… А тут был Пабло, изучавший нас, словно насекомых под увеличительным стеклом.

– Давайте поиграем? – предложила я.

– Хорошая мысль! – машинально отозвался Джеральд. – Давайте немного развеемся.

– Что за игра? – недоверчиво осведомилась Ирен.

Она ненадежно пристроилась на лестничных перилах, чего я не разрешала своим детям, потому что оттуда можно было легко упасть. Но Ирен как будто привлекала опасность и дополнительное напряжение от нее.

– «Скажи или покажи», – ответила я. – Мы будем задавать друг другу вопросы и говорить правду или молчать. А тот, кто откажется отвечать, должен будет принять вызов.

Я часто играла так с моими детьми, и вопросы обычно были шаловливыми вроде «Какого цвета чудище прячется